Наталья Троицкая - Обнаров

• Название: Обнаров
• Автор: Наталья Троицкая
• Жанр: Современные любовные романы

Константин Обнаров – великолепный актер, разбивший миллионы женских сердец, не боящийся самых дерзких творческих экспериментов, известный ловелас, забияка и скандалист, не сходящий со страниц «желтой прессы». Не в пример сыгранным киногероям, к женщинам Обнаров относится потребительски, цинично, помня только об их «горизонтальной сущности». Он не желает ничего менять, но вдруг встречает незнакомку, и понимает, что влюбился, как мальчишка, с первого взгляда…

---

– Мам, не отвлекайся.

– В клубе были знакомые девчонки. Подошла к ним. Так мы и смотрели весь вечер друг на дружку из разных углов.

– Да, у вас же все очень строго было. Через месяц знакомства дозволялось взять за руку, через полгода – обнять за плечи, через год – поцеловать в щечку, после заключения брака поцеловать в губы…

– Порядок был! – строго сказала мать.

– Я понял.

– Из клуба вышли гурьбой. Зима была, помню, не теперешним чета. Снегу много. Сугробы по пояс! Смотрю я лукаво так на Сергея Обнарова и думаю: «Не подойдет. Ни за что первым не подойдет!» А я же боевая была! Мне надо было все и сразу. Говорю подружке, Нинке Тумановой: изваляем Обнарова с Соловьем в снегу. Сказано – сделано! А там и смех, и прибаутки… В воскресенье я специально подменилась, чтобы на танцы пойти. «Дискотека»… Тогда и слова такого никто не знал. Сережа меня на танец пригласил, потом на другой. Танцевал он прекрасно. Домой провожал… Очень внимательным был. Вообще, он добрый очень, отец твой. Всю жизнь работал, работал, работал… Говорил, вот Костик, младшенький наш, на ноги встанет, отдохну. А пожить-то и не довелось. Как бы он твоей денежке, что ты сегодня принес, обрадовался! Мы же очень бедно жили. Много ли я, телеграфистка, получу? Или отец – на заводе? Наташка, сестренка твоя, еще маленькая была, Бог тебя дал. Ты болезненным рос. То лекарства, то врачи, то юг. Я после родов долго хворала. Денег совсем не было. Орехи в лесу собирали, мед диких пчел. Бывало, сварю утром геркулесовой каши, медом заправлю, орехов туда покрошу, вам с отцом по тарелке налью, вы и едите. Потом я возьму ваши тарелки, вытру пальцем со стенок кашу, палец оближу – и наелась. На работу побежала.

Обнаров сел, обнял мать за плечи.

– Мам, неужели так было?

– Было, сынок! Слава богу, теперь вы с Наташкой денег не считаете. Пачками бросаетесь. А я в кубышку складываю. Да, чуть не забыла! Сегодня сестрица твоя звонила, сетовала, что давно не был у нее. Заехал бы, посидел, поговорил. Она ремонт в квартире закончила. Похвастаться хочет.

– Заеду как-нибудь.

– Пообещал – и то ладно.

– Мам, а как ты поняла, что это он?

Мать растерянно пожала плечами.

– Не знаю, сынок. Просто как увидела его, сердце будто остановилось. Даже дышать перестала. Ясно так стало: он – и все!

– Прости за откровенность, но у меня было много женщин. Больше, чем позволительно мужчине в рамках приличия. Я даже лиц их не помню. Может быть, те красивые, сильные чувства, о которых ты говоришь, уходят вместе с вашим поколением, как брюки-клеши, как пенсне и ударные пятилетки?

– Это мы стареем и уходим, сын. Чувства вне времени. Они всегда остаются такими, как есть. Если настоящие, конечно.

Оба молчали. Каждый думал о своем. Будильник педантично отстукивал секунду за секундой.

– Завтра будить во сколько? – первой нарушила молчание мать.

– Сегодня. В семь.

– Сна тебе, значит, четыре часа. Наполеон обзавидовался бы.

Марта Федоровна придирчиво осмотрела лицо сына. Довольно кивнула.

– Глаз к утру пройдет. Царапины тебе замажут. Опухоль спала. Рассказывай. Твоя очередь.

– Мам, мне тридцать пять…

– А мне шестьдесят четыре, и я любопытна до неприличия.

– Спокойной ночи!

Обнаров встал и пошел в спальню.

В коридоре он вдруг остановился, обернулся, пристально посмотрел на мать.

– Я сегодня получил по морде от своей будущей жены. Я в этом абсолютно уверен!

Тусклое утро уныло заглянуло в давно немытое окно.

«Сейчас зазвенит будильник, и нужно будет вставать…»

Вместе с пробуждением вернулись воспоминания, преследовавшие ее вот уже третий день.

Нет, ей совсем не было жаль Никиту Сазонова с его сломанным носом. Вернее сказать, о нем она старалась не думать.

Память с завидным упорством возвращала ее назад, в ту ночь, и извлекала одну и ту же картинку: добрая, чуть виноватая, открытая улыбка, умный проникновенный взгляд, лучистые глаза, уверенная повадка человека, способного на поступок.

«Вам нужно осмотрительнее выбирать мужчин. Завтра рядом меня может не оказаться…» – голос негромкий, чарующий.

На мгновение ей показалось даже, что где-то она уже видела эту улыбку, эти глаза, слышала этот голос, но где, Таисия припомнить так и не смогла. Она пыталась вспомнить его лицо, но все попытки оставались тщетными. Жаль, не запомнила она лица, возможно из-за нервов, возможно из-за темноты. Жаль…

Таисия глубоко вздохнула и села в кровати.

Странное дело, но к мужчине, так неожиданно ворвавшемуся в ее с Сазоновым отношения, сейчас она не испытывала ни неприязни, ни враждебности. Напротив, он был ей симпатичен. Симпатия казалась ей нелогичной, не укладывалась в русло ее рассудительности. Симпатия не поддавалась ни контролю, ни анализу. Но теперь Таисия знала, каким должно быть мужское плечо, чтобы выдержать ее характер!

Когда-то упакованные за ненадобностью вдруг встрепенулись чувства. Пришло острое ощущение потери. Ведь вместе с тем мужчиной растворилось в ночи и все то, что она так явственно представляла себе, о чем мечтала, но чего еще не имела – никогда. Неожиданно для самой себя она заплакала, расслабленно и беззвучно.Звонил старенький будильник. Стучал в стенку, ругался сосед. Новый день закусил удила.

На кухне в согбенной позе обреченного на казнь сидел сосед Семен Андреевич. Рядом на столе стояла наполовину выпитая бутылка водки, а на тарелке лежала треть недоеденного соленого огурца и огрызок яблока.

– Семен Андреевич, что это вы с утра? – осторожно спросила Тая. – Случилось что?

Сосед шумно вздохнул, безнадежно махнул рукой, отвернулся и всхлипнул.

– Семен Андреевич, с Катериной Николаевной все в порядке?

– Да, все, все! – рявкнул сосед и театрально вскинул руку.

– Хотите, я вам яичницу пожарю? Вам закусить надо.

– Мне уже ничего, – сосед постучал себе в грудь кулаком, – ничегошеньки не надо! Жизнь моя кончена!

– Да бог с вами, Семен Андреевич. Поругались, с кем не бывает. Помиритесь.

– А-а-а! – махнул рукою сосед. – Бросила меня моя Катерина. Другой у нее. Не нужен я ей. Один я остался, как рваный башмак…

Он гулко шмыгнул носом, потом еще и еще, и заплакал.

– Да с чего вы взяли, что у нее другой? – Тая присела на табурет рядом. – Я же видела, как она смотрит на вас, как она заботится о вас. Вы так песни вместе хорошо поете, аж за душу берет… Сон, как рукой!

– Ты знаешь, – сосед заговорщически понизил голос до шепота и схватил Таю за руку, – знаешь, что я нашел сегодня утром под нашей дверью в квартиру? Вот! – и он победоносно, как неопровержимую улику, достал из-под стола букет цветов.

Это были великолепные розы нежнейшего кремового оттенка, изящно упакованные в прозрачный целлофан.

– Прелесть какая! – невольно воскликнула Тая.

– Прелесть… – всхлипнув, сипло сказал сосед. – Это ведро роз знаешь сколько стоит? – он громко высморкался в полу фланелевой рубахи. – Значит, мужик богатый. Уйдет моя Катерина к нему. Молодая она, красивая. Зачем я ей? Это мне она за Нинку из двенадцатой квартиры… Мстит, зараза!

Сосед еще раз охнул, вылил оставшуюся водку в стакан, залпом осушил и, занюхав рукавом, затянул: «Ой ты, степь широ-о-окая, степь раздо-о-ольна-а-ая…»

– Семен Андреевич, а почему вы решили, что цветы вашей жене?

– А кому? – оборвал песню сосед.

– У нас же три съемных комнаты. Три отдельных жильца. Может быть, цветы мне?

– Тебе-е-е? – с вызовом передразнил сосед. – Не доросла ты еще до таких-то букетов. Мелко плаваешь. Задницу видать! А ну, брысь отседава!И сосед шлепнул вдогонку Таю букетом чуть ниже спины.

Дверь аудитории жалобно скрипнула, впустив внутрь студента Никиту Сазонова. На лице Сазонова красовалась крестообразная повязка, закрывавшая нос.

– О! Никитос! Весь в бинтах. За парту прямо с войны… – Слава Сысоев протянул в приветствии руку.

– Здорово, братцы. Где народ-то? Занятия отменяются?

– Ко второй паре. Препод заболел, – пожимая Сазонову руку, пояснил Ермаков.

– Ты прямо: «Очнулся – гипс…» – Слава Сысоев потрепал Сазанова по плечу. – Нос сломан?

– Нос, нос…

– Расскажи.

Ермаков придал лицу свирепое выражение:

– Их было семеро. Все с ножами…

– Пошел ты! Чего новенького было, пока меня не было?

– Без тебя, Никитос, короче, полная задница! Все девчонки в траур оделись. Нет, говорят, нашего Ромео. Солнце светить перестало, цветы пахнуть…

Сазонов взял Ермакова за отворот пиджака, притянул к себе.

– Знаешь, куда пошел ты… – сквозь заложенный нос процедил он.