Грэм Свифт - Земля воды

• Название: Земля воды
• Автор: Грэм Свифт
• Жанр: Современная проза
• Год: 2004
• ISBN: 5-352-00619-0

Роман «букеровского» лауреата, сочетает элементы готической семейной саги, детектива, философского размышления о смысле истории и природе. Причем история у Свифта предстает в многообразии ипостасей: «большая» история, которую преподает школьникам герой романа, «малая» местная история Фенленда – «Земли воды», история человеческих отношений, романтических и жестоких. Биография учителя, которому грозит сокращение и «отходная» речь которого составляет внешний уровень романа, на многих уровнях перекликается с двухвековой историей его рода, также полной драматизма и кровавого безумия поистине фолкнеровских масштабов…

---

Он повернулся ко мне; длинное, картофельного цвета лицо с тяжелой челюстью и вялым ртом, всегда приоткрытым, всегда издающим тихий полуголос-полудыхание. Веки у него ходили быстро-быстро. Если Дик испытывал какое-то сильное чувство, понять это можно было только по векам. Кожа грязновато-белого оттенка ни краснела, ни бледнела; рот все такой же вялый; глаза глядели тускло и куда-то в пространство. И только веки фиксировали высокий градус чувства. Но хоть они и фиксировали высокий градус чувства, из одного только их быстрого вверх-вниз движения никак нельзя было сказать, какое именно чувство они пытаются выразить.

«Фредди Парр. Помер. П-помер Фредди. Фредди Поммерр-Парр».

Он пошевелил покойника багром. Он пытался перевернуть его прямо в воде лицом кверху.

Отец исчез в пристройке, в притулившемся к дому сарае, где мы держали багры, веревки, спасательные пояса, а также грабли и кошки, чтобы вылавливать плавучий хлам. Наша плоскодонка, которая была бы сейчас как нельзя более кстати, стояла кверху дном на козлах возле бечевника с аккуратно вынутым для ремонта куском днища.

Вышел он с пустыми руками. Было совершенно ясно: вот он смотрел на все эти веревки и крючья, и, хотя вытаскивать ими из воды большие ветки или даже дохлых овец было дело привычное, ему не захотелось поганить ими отмокшую плоть мертвого мальчика.

Он постоял, лицом к нам, на бечевнике. Потом совершенно сознательно, на несколько долгих секунд, отвернулся и глядел в другую сторону. Я знал, что он такое делает. Он еще надеялся, что ничего этого нет и не было. Он надеялся, что ярким летним утром никакого мертвого тела в действительности не приволокло течением к заслонке. Он надеялся, что, если он сейчас отвернется, досчитает до десяти и очень, очень попросит, оно исчезнет. Оно, однако, не исчезло.

Солнце не успело еще подняться высоко над горизонтом и отблескивало от воды. Над полями заливались жаворонки под молочно-голубыми небесами. По всему земному шару в этот самый час шла война. Наши войска с тяжелыми, боями продвигались вперед, по крайней мере нам так говорили, на Сицилии; русские тоже наступали. А в это время в Атлантике…

Но если не считать «Ланкастеров» и Б-24, которые облюбовали себе на гнезда плоскую и выгодную в стратегическом отношении местность в Восточной Англии, ни намека, ни отзвука от этой великой драки не долетало до фенлендского нашего захолустья.

Отец, то и дело запинаясь на ходу, прошел обратно по-над шлюзом, потом по настилу и взял у Дика из рук багор. Ничего не оставалось делать, кроме как проволочь тело багром по воде в такое место, где его можно будет вытащить на берег. Что означало: нужно обвести его вокруг центрального мола, потом протащить мимо входных ворот шлюза, потом еще несколько ярдов вверх по течению, за бечевник, где к воде были брошены сходни и где, не будь она сейчас перевернута и с дыркой в брюхе, стояла бы на мертвом якоре наша плоскодонка.

Я видел, как отец выбирает между воротником рубашки и поясом у Фредди на брюках. Он остановился на воротнике. Как выяснилось позже, лучше бы он выбрал пояс. Просунув крюк между воротником и белой полоской шеи, он крутанул багор, и крюк зацепился. Потом он медленно двинулся с места, ведя багор на вытянутых руках, осторожно и – в буквальном смысле слова – трепетно; по настилу, потом на мол. Мы шли следом.

Торчащие вперед руки Фредди делу нисколько не помогали. А еще было похоже, как будто он сам, каким-то нелепым способом, запинаясь, барахтаясь, дергаясь, движется вперед по воде – но только мешала явственная стылость рук и ног и еще тот хорошо известный, утренним нашим открытием лишний раз подтвержденный факт, что Фредди Парр не умеет плавать.

Когда отец пытался обвести тело Фредди вокруг центрального мола, у верхнего конца, начались трудности. Как только тело встало поперек реки, ноги занесло течением. А правая ладонь с предплечьем зацепились за стену, и тело закрутилось еще сильней. Отец налег на багор и попытался перебороть течение, отцепить руку Фредди – которая отцепляться, однако, не пожелала – от стенки мола.

В результате всех этих движений и контрдвижений воротник рубашки, за которую отец буксировал тело, закрутился еще больше и еще, покуда не достиг той точки, когда крутиться он мог только вместе с Фредди. Все тело разом, левой стороной вперед, перевернулось лицом вверх, и тут уже возникло совершенно иное впечатление, ничего общего не имевшее с плаванием и очень достоверное, что Фредди вдруг проснулся от тяжелого, вниз головою, сна и как-то сразу, разозлившись на багор, который тер ему шею и едва-едва не задушил, ожил и сердито поднял руки.

Не то уверовав отчаянно в эту иллюзию, не то и в самом деле решив оставить свой первоначальный план и вытащить Фредди из воды прямо здесь и сейчас, отец принялся изо всех сил тянуть багор вверх. Фредди вышел из воды по пояс и повис – локти в стороны, руки подняты, как у сдающегося в плен, – все еще в нескольких футах ниже отца. Голова упала назад и ударилась о стену мола. Изо рта потекла вода. Воротник рубашки не мог, конечно, удержать все тело на весу и порвался. Багорный крюк попал сначала Фредди под челюсть, а потом, когда тело рухнуло обратно в воду, пробил ему скулу, глазницу и висок.

И вот только после этого, дети мои, – после того, как Фредди Парр упал и снова всплыл и стало ясно, что из этой неумышленной раны в голову идет кровь, только не обычная, ярко-красная, готовая тут же смешаться с водой, а темная, клейкая, густая субстанция цвета черной смородины, – я вдруг очнулся. Я понял. Я понял, что смотрю на мертвого. На что-то такое, чего я еще ни разу не видел. (Я видел, как мама умирала, а мертвой уже не видел.) И это не просто мертвое тело, а тело друга (друга, если честно, весьма ненадежного, который не раз и не два показывал себя не с лучшей стороны – но все-таки друга). Фредди Парра. С которым болтал позавчера. С которым совсем недавно сиживал на высоких берегах Хоквелл-Лоуда, там, где он впадает в Лим, недалеко от места, где сам Лим впадает в Узу, и мы шутили с ним и пересмеивались. Вместе с Диком, и с Мэри Меткаф, и с Ширли Элфорд, и с Питером Бейном, и с Дэвидом Коу, по большей части полуголыми, и руки-ноги в тине, потому что там было наше любимое место, чтобы плавать.

Если, конечно, не брать в расчет, что Фредди Парр плавать не умел.

Веки у Дика ходили часто-часто. Отец выругался – тихое присловье богобоязненного человека, который никогда не помянет имени Божьего в гневе, вот разве только с отчаяния, – и опять зашурудил багром, пытаясь уцепиться за одежду.

Мы вытащили Фредди из воды. Все втроем (набухшие водой тела – ноша нелегкая) мы втянули его по сходням и отнесли на бетонированную площадку, туда, где бечевник выходил прямо к дому. Там, поскольку для возвращения недоутопших к жизни именно эта позиция считается наилучшей, отец положил его наземь, лицом вниз. А затем, поскольку отец проходил во время оно некие существовавшие под покровительством Товарищества по дренажу бассейна Большой Узы (в которую Лимское товарищество по дренажу и судоходству входило на правах составной части) символические курсы искусственного дыхания по методу Хольгера-Нильсена, он стал надавливать Фредди между торчащими его лопатками, поднимать и опускать его закоченевшие руки, и занимался он этим не меньше четверти часа. Не потому, что он не знал, так же как Дик и я, что Фредди мертв, но потому, что был он человек суеверный и никогда не сбрасывал со счетов возможность чуда, а еще потому, что эта ритуальная последовательность телодвижений оттягивала момент, когда он будет вынужден смириться с приговором. Что тело мальчика было найдено у него на шлюзе, мальчика, которого – прояви смотритель должную бдительность – можно было бы спасти; что поскольку шлюз на нем, так и вся ответственность на нем; что это был труп соседского сынишки, а они сто лет знакомы; что, вытягивая тело из оды, он по дурацкой своей неловкости нанес ему багром глубокую рану в голову, а поранить мертвого есть грех, наверное, даже больший, чем поранить живого; что нужно поставить в известность и вызвать на место происшествия соответствующие службы; и что, в который раз, в его тихую речную жизнь вторглась Беда.

Потому что, когда на шлюз приносит течением мертвое тело, а у смотрителя такой характер, как у моего отца, то это не случайность, а проклятие.

У Фредди Парра изо рта текла вода, но кровь из тутового цвета раны у него на виске больше не шла. Вода выплескивалась у Фредди Парра изо рта ритмически, в такт Хольгеру-Нильсену. Потому что есть и такая вещь, как дренаж человеческого тела и откачивание вод. Чем еще занимался отец в то июльское утро, как не привычным – из поколения в поколение – делом предков: изгонял воду вон? Но они-то вернули землю в мир, а он жизни вернуть не смог…

Таким это утро мне и запомнилось: молчаливая группа людей на голой бетонной площадке, отец трудится в поте лица, против реальности, против закона природы – что мертвое живым опять не сделать; щебечут жаворонки – на фоне утреннего неба, в маслянисто-желтом токе солнечного света, который льется не спеша вдоль Лима и подрумянивает желтый кирпичный фасад нашего дома, где над дверью каменная резная вставка с датой – 1875, а над датой вырезаны еще подобием герба два скрещенных пшеничных колоса, которые при ближайшем рассмотрении оказываются вовсе и не пшеничными, а длинноостыми колосьями ячменя.