Даниэль Бовуа - Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914)

• Название: Гордиев узел Российской империи. Власть, шляхта и народ на Правобережной Украине (1793-1914)
• Автор: Даниэль Бовуа
• Жанр: История
• Год: 2014
• ISBN: 978-5-4448-0304-2

Охватывающее более чем вековой период исследование выдающегося французского историка-слависта, профессора Даниэля Бовуа, преподававшего в университетах Нанси, Лилля, Париж I Пантеон-Сорбонна, посвящено истории Правобережной Украины – Киевщины, Волыни, Подолии – в составе Российской империи. В центре внимания – борьба между российским самодержавием и польскими элитами за господство в этом регионе и контроль над украинским крестьянством. В равной мере глубоко анализируя социальные, экономические и культурные процессы, автор показывает трудности интеграции бывших земель Речи Посполитой в империю Романовых; объясняет, почему польская землевладельческая аристократия вопреки росту русского национализма оставалась до 1917 года привилегированной и преуспевающей группой; освещает драматическую судьбу тех почти забытых историками «промежуточных» категорий населения, которые не вписались в жесткую сословную иерархию российского общества. Доказывая, что все проекты как полонизации, так и русификации основной массы населения днепровского Правобережья были нереалистичны, книга представляет формирование украинской нации закономерным продуктом сложившихся на этих землях исторических условий.

---

Непреклонный киевский губернатор, о чьей позиции и, в частности, попытке установить правительственный контроль над выборами в шляхетских собраниях шла речь выше, действовал в направлении, полностью противоположном позиции его волынского коллеги.

По мнению Панкратьева, введение назначения исправников, которого он добился в 1805 г., должно было стать лишь первой ласточкой будущих преобразований. В отчете за 1808 г. он писал: «…напротив того заседатели в нижние земские суды избираются от дворянства через каждые три года. Но сколько для удержания сей земской полиции, а наипаче в здешнем крае, в лучшем порядке, столько и потому что тут помещики достаточные, которые ни из чего не хотят быть в заседательских должностях, выбираются же в оные из самых мелких шляхтичей, или по здешнему, из чиншевой шляхты, такие, которые или мало сведущи или и вовсе не имеют к тому никаких способностей и на которых никак нельзя положиться… весьма нужно, чтобы в заседатели в нижние земские суды определяемы были от Правительства»280.

Автор этих строк уже тогда, хотя его идея будет реализована лишь после 1831 г., считал, что всю сельскую полицию следовало бы вывести из-под польского влияния. Напомним, что даже в подчиненной ему Киевской губернии, где контроль со стороны государства был наиболее жестким, указ от 3 мая 1805 г. не выполнялся, а безземельная шляхта допускалась к выборам для того, чтобы заполнить должности заседателей. На этом примере хорошо видно, как формировались взаимоотношения между землевладельцами и крестьянами. Хотя шляхетская «голота» была официально отрезана от рыцарского сословия, часть ее продолжала оставаться важной составляющей сельского уклада жизни, необходимой для поддержания порядка. Этот отрывок из отчета Панкратьева был отдельно скопирован для рассмотрения на заседании Сената 11 июля 1809 г., а на полях документа министр внутренних дел записал: «Для надлежащего исполнения». Однако в следующем году Панкратьев умер, в то же время и развитие политических событий не способствовало проведению такого рода реформ.

Как мы видели в предыдущей главе, период 1807 – 1809 гг. – «вершина благих намерений властей» в отношении польской шляхты, – намерений, вызванных к жизни сближением с Наполеоном, – был неблагоприятен для воплощения проектов людей типа Аракчеева, Филозофова или Панкратьева. Эти годы стали для землевладельческой шляхты, в особенности волынской, проявлявшей наибольшую активность и беспокоящейся о своих привилегиях, временем пьянящих иллюзий и даже надежд на возвращение власти.

Волынское дворянское собрание, во главе которого стоял граф Станислав Ворцель, сенатор и тайный советник при петербургском дворе, отец будущего руководителя Польского демократического общества в Париже, в 1806 г. предприняло робкую попытку обратиться с просьбой об отмене указа от 1 июля 1803 г., который ликвидировал все арендные договоры в имениях, находившихся в вечном пользовании и полученных еще от королей Речи Посполитой, а также освобожденных от каких-либо обязательств. Имения в вечном пользовании были подобны дарственной – договор заключался на срок от 18 до 99 лет. Указ 1803 г., который лишал прибылей с этих имений их владельцев, в сущности стал дополнением к указу от 7 февраля 1801 г., в котором определялись условия получения конфискованных земель частными лицами.

Согласно процедуре, разработанной сенатором графом Августом Илинским, приближенным Павла I, контракты на получение таких имений заключались лишь на 12 лет, плата за три первых года взималась вперед, и хотя не было ограничений по эксплуатации подданных и земель (запрещалось лишь сдавать внаем корчмы евреям), цена, которую должны были платить держатели, и быстрая ротация бравших у них землю внаем приводили к тому, что эти имения становились менее привлекательными, а прежние держатели на этом теряли достаточно много281.

Сам князь Адам Чарторыйский пытался инициировать возвращение этих имений лицам, которые получили их в наследство еще до разделов Польши (подобным образом, как уже говорилось, он ходатайствовал о возвращении ссыльных поляков из Сибири, предпринимал усилия по сохранению статуса безземельной шляхты). Он даже подал в Государственный совет записку «О ленных и эмфитеутичных имениях по польским губерниям»282, в которой решительно поддержал графа Ворцеля. Князь предлагал создать комиссию для решения этой проблемы, но Строганову и Кочубею дело показалось слишком запутанным, и они свели его на нет.

Вскоре эти скромные земельные требования показались богатой шляхте на Украине не отвечающими времени, непростительно робкими: она понимала, что окончательный срок проверки шляхетских титулов откладывается, а кроме того, предчувствовала изменение в отношении к себе в связи со скорым созданием Княжества Варшавского.

5 августа 1808 г., после нескольких спонтанных собраний волынских землевладельцев, предводитель шляхты Ворцель настолько осмелел, что подал министру внутренних дел длинное прошение на имя Александра I в связи с проводимыми выборами, написанное recto на русском и verso283 на польском языках. Авторы прошения хотели получить твердое подтверждение своей региональной автономии, и именно так это прошение и было воспринято его адресатами в Петербурге284. Две другие губернии не просили о такой степени свободы, однако волынские «граждане» определенным образом высказывались также и от их имени. Граф Тадеуш Чацкий, уже год как обласканный царем, был, скорее всего, одним из активнейших инициаторов прошения. То, что Житомирское дворянское собрание выступило от имени всех «граждан», повторив в своем прошении даже пафосный стиль давних сеймиков, объясняется во многом тем, что не так далеко от Житомира, в Княжестве Варшавском, союзник Александра I Наполеон способствовал возрождению польской государственности, хотя, с другой стороны, в самом факте представления подобного прошения не было ничего противоречащего российским законам. Согласно ст. 46 Жалованной грамоты 1785 г., дворянские собрания принимали во внимание предложения от генерал-губернатора или губернатора, а в ответ «чинили по случаю или пристойные ответы или соглашения, сходственные как узаконениям, так и общему добру»; в ст. 47 отмечалось, что им дозволяется подавать генерал-губернатору или губернатору предложения «по поводу собственных потребностей о своих общественных нуждах и пользах». С предложениями «на основании узаконений», как уточняла ст. 48, можно было обращаться даже в Сенат или к императору, хоть в ст. 49 уже звучала угроза штрафа в 200 рублей в случае принятия «положений», «противных законам».

В данном случае в представленном прошении губернатору была допущена определенная правовая нерадивость, к чему мы еще обратимся, и хотя не все предложения были приняты, в столице их не восприняли как противоречащие дворянским прерогативам. Они даже вызвали дискуссию. В первый раз за 15 лет между властью и представителями польской шляхты дело дошло до обмена мнениями, что свидетельствовало об изменении атмосферы в Петербурге (великороссийские стремления «добрых сыновей отечества» к наведению строгого порядка были несколько ограничены) и о желании «граждан» принимать участие в местном самоуправлении (к перспективе государственной службы шляхта относилась достаточно прохладно). В двенадцати пунктах прошения шляхта изложила не только свои амбиции, но интересные рассуждения относительно собственной миссии, дающие историку возможность изучения менталитета этой группы. Шляхта также стремилась продемонстрировать свою лояльность, а одновременно с этим напомнить об активной, по ее мнению, роли, которую играли ее предки в прежней Речи Посполитой, а также хотела избавиться от бесплодной рутины, которой сопровождались назначения в судебные органы.

Прошение начиналось с верноподданнических слов в адрес нового императора от имени всех «граждан». Общая тональность данного документа была проникнута таким желанием угодить, что загадочный русский сфинкс должен был невольно улыбнуться, читая о том, что граждане Волынской губернии, проникнутые глубочайшим чувством безграничной благодарности, которое в них вызывает привязанность к самому ласковому из монархов, Александру I, царствовавшему во имя их блага и радости, и которого во всей Европе именуют не иначе как Северным Титом285. Тот же эффект могла вызвать нижайшая просьба позволить соорудить в зале Житомирского благородного собрания мраморный бюст с надписью: «Александр I – Северный Тит».

После такого вступления шли конкретные просьбы. В связи с тем что наступало время приведения в исполнение царского указа, изданного в начале царствования Александра I, согласно которому право голоса в дворянском собрании мог иметь дворянин, состоящий на государственной службе, польские шляхтичи, напуганные так же, как и русское дворянство, проявленной в этой связи решительностью М.М. Сперанского, писали, что в прежних польских губерниях таких людей очень мало, и просили, чтобы польские должности и звания – прежде всего, как мы видели, в судопроизводстве – были отражены в Табели о рангах. В этом направлении, подчеркивали они, до сих пор ничего не делалось. Авторы прошения делали вид, будто не знают, что польские должности и звания признавались в значительной степени за лицами, чье благородное происхождение бывало не всегда определенным, и что это могло бы подорвать целостность дворянского сословия империи. Они не хотели понять, что их стремление к интеграции всей шляхты каждый раз наталкивалось на эту преграду. Они что-то слышали об угрозах киевского губернатора относительно отмены выборности судей и местных заседателей, но не осознавали, что, прося сохранить прежний способ производства выборов, они тем самым попадали в неизбежное и безвыходное противоречие с уже существующим правом.