Франсина Доминик Лиштенан - Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других

• Название: Елизавета Петровна. Императрица, не похожая на других
• Автор: Франсина Доминик Лиштенан
• Издательство: Астрель
• Жанр: История
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-271-065491-В

Елизавета Петровна.

Ее называли «искрой Петра Великого» — лесть это или истина?

В данной биографии одной из самых значительных женщин не только российской, но и мировой истории Франсина Доминик Лиштенан. использовавшая в работе над книгой множество ранее не публиковавшихся документов, создаст портрет сильной, многогранной личности и блестящей правительницы. Елизавета Петровна впервые в европейской истории отменила смертную казнь, выпустила декреты, уравнивавшие женщин в правах с мужчинами, проповедовала передовые — даже по представлениям нашего времени — нормы градостроительства, дипломатии и охраны окружающей среды.

Так почему же Елизавета Петровна осталась в памяти потомков просто «веселой царицей», более всего любившей праздники и развлечения?

Умышленно или нет преуменьшена ее роль в российской и европейской истории?..

---

Таким образом, Елизавете не было никакого резона расправляться с придворными группировками: «Разделяй и властвуй» — таков ее девиз, и именно его она тщательно скрывает за пышным фасадом скованной жестким этикетом жизни двора{200}.

МОСКВА, ГОРОД ПРИМИРЯЮЩЕЙ КОРОНАЦИИ

Коронация неотвратимо надвигалась, за нее надо было заплатить невероятно дорогой ценой — переездом двора, хотя бы частичным, в Москву, что должно было на несколько недель притушить борьбу самолюбий между соперничающими кланами. Единение становилось требованием протокола: не подчиниться ему означало бы для нарушителя потерю своего места при дворе или грозило обернуться порчей дипломатических отношений. Для всех участников церемонии переезд в старую столицу представлялся неким путешествием в прошлое, в историю, включающую череду царствований начиная с Ивана III, внесшего свой вклад в сооружение пышного Успенского собора. Построенный в 1475 — 1479 годах по проекту Аристотеля Фиоравантн, он стал одним из первых святилищ Руси и дал приют знаменитой иконе Владимирской Богоматери. Именно здесь Иван разорвал акт о подчинении Московии Золотей! Орде; женившись на племяннице последнего Палеолога, он присвоил себе некоторые нрава византийских императоров; Русь он объявил оплотом православия, обеспечив своей династии опору на теократию. Таким образом, патриархальная Москва с ее древним престолом начиная еще с Ивана IV была местом всех коронаций. Елизавета, весьма почитавшая религиозные традиции, вслед за предшественниками возобновила обычай, что установился еще со времен свержения татарского ига.

И вот 23 февраля 1742 года около 24 000 человек и 19 000 лошадей отбыли из Санкт-Петербурга, чтобы на восемь месяцев обосноваться в прежней столице. Переезжали со всей меблировкой. В путешествие не забыли прихватить товары, какие редко встретишь в Москве: каперсы, шампанское, вина разнообразных сортов. Елизавета расположилась в роскошном экипаже (даже с предусмотренным устройством для обогрева), запряженном двенадцатью лошадьми; еще двенадцать запасных трусили налегке, в любой момент готовые заменить больных или раненых животных. Дорогу, обсаженную по обеим сторонам молодыми елочками, освещало пламя, горевшее в бочонках со смолой. Однообразие пути скрашивали частые остановки в городках и деревнях, по такому случаю пышно убранных, где новую правительницу встречали наспех сооруженные триумфальные арки. Мужчины и женщины, которых расставили по обе стороны главной дороги, причем порознь, приветствовали ее криками восторга и земными поклонами, образуя две шеренги согбенных спин. Когда царевна проезжала мимо храмов и монастырей, священнослужители благословляли ее, при появлении процессии выставляя на обозрение прекраснейшие из своих икон. Колокола звонили не переставая. 27 февраля царский поезд встречали высшие чины Святейшего Синода и московские аристократы с супругами{201}.

На следующий день в пять утра девять пушечных залпов возвестили о въезде будущей императрицы в Москву. По этому сигналу гвардейские полки и почетные гости приготовились занять свои предписанные протоколом места в Успенском соборе. Стражники и гренадеры выстроились вдоль Тверской — главной улицы города, дома которой были украшены множеством турецких и персидских ковров, шитых золотом занавесей и живописных полотен, славящих новую государыню. В честь прибытия дочери Петра Великого воздвигли парадные ворота — целых четыре: первые, выстроенные на средства московской управы, высились при въезде на главную улицу, вторые соорудил в Китай-городе Святейший Синод, на строительство третьих не поскупилось московское купечество — эти красовались на Мясницкой, наконец, четвертые ворота ожидали Елизавету на мосту через Яузу, ведущему к императорской резиденции. Аллегорические и символические изображения, живописные и скульптурные, предвещали государыне путь, достойный славных времен. На первых воротах она представала в образах Юдифи и Деборы, легендарных женщин — спасительниц своего народа, и тут же присутствовала фигура Соломона, воплощавшего собою Мудрость; образы Ветхого и Нового Заветов теснились там вперемешку, сопровождаемые сентенциями, призывающими милость Господню. Череда портретов царей Алексея и Петра, Екатерины I и Елизаветы указывала на преемственность правителей династии Романовых. Оформление вторых ворот, через которые государыня прошла после посещения кремлевских соборов, было выдержано в собственно православной традиции. Казалось, рука Божия ведет ангелов, несущих знаки императорской власти, и здесь же присутствовали Елена и Ольга, святые покровительницы Восточной церкви, а также великий князь Владимир, обративший киевлян в веру Христову. Владимир, уподобленный этакому Адаму, был изображен лежащим, причем в его бока впивались корпи генеалогического древа русских правителей вплоть до Елизаветы (кроме Петра Голштейнского, о нем там не упоминалось). Присутствовали тут и четыре пророка с книгами, на чьих раскрытых страницах можно было прочесть всякие изречения. На вершине внутреннего фасада ворот буквами еврейского алфавита было начертано имя Иеговы, символизирующего славу небесную, между тем как Иосиф, Даниил, а также и царица Савская, Сусанна, апостол Павел и святая Анна своими молитвами возвещали, что царствование наступает славное и победоносное. Присутствие здесь же Давида возвещало о его духовном родстве с государыней, коей предстоит помазание. Статуя же Петра Великого, помещенная внутри ворот, была оставлена незаконченной: царь взирал из облаков на свою дщерь, каковая, вооружась ножницами, резцом и долотом, намеревалась приступить к завершению работы над его монументом. Рядом имелось изречение, призывающее ее как бы от имени покойного родителя действовать твердо и отважно{202}. То есть Елизавете предлагалось не только не загубить дело своего отца, но, напротив, докончить начатое им. Согласно другому изображению, Давид с Божьей помощью поручал Соломону довершить созидание империи Российской. Третьи ворота несли сообщение более лаконичное: там Елизавета изображалась восседающей на троне, корона же и скипетр лежали на стоявшем рядом табурете. Гербы четырех частей империи — Московского царства, Казанского ханства, Астраханского и Сибирского царств — фигурировали здесь же в качестве напоминания о воле покойного родителя; им противостояли четыре континента, а Европа, носившая на груди инициалы Елизаветы, казалось, радовалась этому. На противоположной стороне ворот фигурировали святые Борис и Глеб, им вторил Александр Великий, молящий Создателя не оставлять императрицу своим покровительством. По бокам входа красовались статуи, символизирующие любовь русских к своей новой государыне. На фронтоне четыре женские фигуры воплощали собой Разум, Истину, Мудрость и Отвагу. И наконец, на четвертых вратах были выставлены только инициалы Елизаветы, увенчанные императорской короной, а но бокам — два двуглавых орла.

Чем дальше вперед продвигался кортеж, тем проще становились символические изображения, теперь они были рассчитаны на понимание народа, чья религиозная культура восходила преимущественно к Новому Завету. Тем не менее декорум, требующий, чтобы Елизавета была вознесена превыше прочих смертных, соблюдался: она парила в сферах, близких Ветхому и Новому Заветам, недоступных простым подданным. Особенно часто повторялись два общепонятных мотива: Елизавета возносится на престол с помощью Творца и она призвана продолжить дело своего родителя. Символика и ритуал были призваны подчеркнуть значительность персоны, что явилась под знаком Библии, овеянная славой предков. Проезд новой властительницы через Москву в первую очередь демонстрировал имперскую мощь, а не ее желание стать ближе своему народу или показать ему, что ее власть сулит людям покровительство. В противоположность французским обычаям подданные самодержицы российской не играли в этой церемонии никакой мало-мальски активной роли: не было ни шествия москвичей перед новой властительницей, ни поднесения даров{203}. Население могло участвовать в торжествах только на следующий день после коронации. Подарки же — в виде денег (иными словами — заданных пиршеств) и памятных медалей — исходили от самой императрицы, что означало подчиненное положение народа и знати по отношению ко двору{204}.

По такому случаю Кремль был чисто убран и богато украшен: ступени выстланы ярко-алым бархатом, перила задрапированы красным шелком. В десять часов утра загремели пушки — они дали семьдесят один залп, возвещая о начале церемонии, и процессия двинулась под звон колоколов. Во главе ее выступали гренадеры в шапках с пышным плюмажем, за ними следовали кареты, сгруппированные по прихоти Елизаветы довольно причудливым образом. Разумовский, получивший в день коронации два воинских чина — подполковника лейб-гвардии Конного полка и капитан-поручика Лейб-кампании (т.е. той роты Преображенского полка, во главе которой Елизавета совершила переворот 25 ноября) — и нацепивший орден Святой Анны, занимал в шествии третье место в одном ряду с Иваном Елагиным, одним из старейших соратников Петра Великого. Сенаторы, среди которых были генерал-аншеф и только что получивший графский титул Чернышев и генерал-прокурор Трубецкой, следовали за ними. Александр Шувалов — он был восьмым — возглавлял группу самых приближенных. Великолепная карета императрицы, запряженная восьмеркой лошадей несравненной красоты, занимала тринадцатое место в процессии. Дочь Петра, выглядывая в окошко, приветствовала подданных, густой толпой теснившихся по обе стороны улицы. По бокам кареты верхом гарцевали двое: справа — князь Куракин, сенатор и обер-шталмейстер, слева — поручик лейб-компании Воронцов. Такая беспорядочность в построении шествия была не случайной: она выражала важную для Елизаветы идею, что подлинной иерархии среди знати не существует: перед лицом царствующей особы все равны. Петр Голштейнский в своей карете, запряженной шестеркой, восседал с кислой миной, потому что граф Отто фон Брюммер, его недостойный наставник, позволил себе сесть с ним рядом. Петр Шувалов руководил отрядом из сорока гвардейцев. Жены фаворитов и сановников образовали шестнадцатую группу, считая от головы процессии: в этих экипажах ехали княгиня Гессен-Гомбургская, в девичестве Трубецкая, супруги Чернышова и Салтыкова, дочь Черкасского, генеральша Бутурлина и жена Воронцова, а также Христина Гендрикова, тоже родственница государыни. Таким образом, здесь выскочки, близкие ей по материнской линии, снова оказались бок о бок с отпрысками древнейших родов. Замыкали процессию две кареты, предназначенные для отдохновения ее величества и сопровождаемые надлежащей стражей. Процессия направилась к Успенскому собору, откуда навстречу Елизавете, спеша предоставить ей крест для целования, устремился митрополит Новгородский, окруженный целой толпой священнослужителей. Когда государыня вступала в храм, со стен Кремля загремели пушки — на сей раз они дали восемьдесят пять залпов. Оказавшись перед иконостасом, Елизавета погрузилась в благочестивую сосредоточенность и отстояла службу. Петра усадили слева от нее — по традиции это место предназначалось царицам{205}. Роли теперь, судя по всему, поменялись, надутая физиономия молодого человека говорила о крайнем недовольстве, и это ни от кого не ускользнуло. Митрополит Амвросий, побывавший, как утверждали злые языки, в любовниках государыни, произнес проповедь, поражавшую своей двусмысленностью. Он приветствовал Елизавету, мать своей нации, на плечи коей ложится долг восстановить в стране порядок, отвечающий стародавним обычаям и законам, установленным ее отцом. Явившись в Москву, сей вечный град, где хранятся скипетр, держава и пурпур императоров Всероссийских, Елизавета ныне приемлет то, что было установлено Христом, царем царей. Избранница Господня, она была призвана занять наследственный престол своих предков. Но с кем она явилась сюда? С нею — внук Петра Великого, хранимый Творцом по милости Его. Красота его лика и черты характера — все свидетельствует об этой царственной преемственности. И митрополит торжественно призвал благословение Господне как на обожаемую регентшу, так и на дражайшего юного князя. Если вникнуть в его речь, получалось, что Елизавета вроде бы уступает первенство князю Голштейнскому. Она, мать своего народа, избавила нацию от разрухи, пожаров, кровопролитных войн и голода — всех бедствий, порожденных прежней властью, но бразды правления она уступит Петру. Являясь посредницей между двумя законными государями династии Романовых, Петром Великим и его внуком, она принимает обязанности регентши, но не пользуется всей законной полнотой императорской власти. Засим последовала новая метафора, не оставлявшая более никаких сомнений и с полной ясностью выражающая мысль высокопоставленного священнослужителя: он напомнил собравшимся, как Пресвятая Богородица явилась в дом Захарии, дабы возвестить его жене Елизавете о том, что она сверх ожиданий понесла, и о грядущем рождении Иоанна Крестителя[9].