Роман Белоусов - Кровавая карусель

• Название: Кровавая карусель
• Автор: Роман Белоусов
• Издательство: ООО "Издательство АСТ", Олимп
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1996
• ISBN: 5-7841-0058-0

Эта книга — о знаменитых преступниках, ворах, грабителях, о громких судебных процессах и уголовных делах прошлого, которые легли в основу известных художественных произведений.

Сопоставляя факты и писательский вымысел, автор как бы устраивает очную ставку с представителями преступного мира.

Перед читателем разверзаются страшные бездны порока, низменных инстинктов и морального падения. Но цель автора — не возвеличивать зло, а показать, что человека за чертой дозволенного неминуемо ожидает деградация личности.

---

За решеткой одной из камер они увидели своего давнего знакомого. «Боже мой! — воскликнул Макреди, много лет знавший этого человека. — Ведь это Томас Гриффит Уэнрайт!» Все трое были потрясены видом заключенного. Перед ними стоял опустившийся субъект в надвинутой на глаза старой шляпе, грязной одежде и рваных перчатках. Трудно было поверить, что еще не так давно все они обедали за его столом и хозяин, известный всему Лондону как поклонник красоты, блистал остроумием, рассуждал об искусстве и литературе, да и сам был незаурядным поэтом и живописцем, тонким критиком и знатоком древностей. Как оказалось, он обладал еще одним дарованием — был тайным искусным отравителем, едва ли, как заметил в свое время Оскар Уайльд, имевшим соперников в каком-либо другом веке. Хотя это и преувеличение, верно здесь лишь то, что соперников у него действительно было немало.

Через всю историю человечества проходят имена знаменитых отравителей. И трудно представить, сколько людей погибло от яда, служившего оружием ненависти и любви. Еще Геракл, согласно античному мифу, погиб, надев платье, пропитанное ядом. Тем же способом Медея умертвила свою соперницу. В Древнем Риме прославилась некая Локуста, изготовительница смертоносного напитка, которым убили по крайней мере двух императоров. В средние века пагубная страсть к ядам породила изощренные методы отравления. От врагов и обидчиков избавлялись с помощью отравленных перчаток, дарили «перстни смерти» с ядом внутри, вручали ключи с шипами, натертыми смертоносной мазью, не говоря о кушаньях — пирогах и прочих яствах с подмешанным зельем. В злоухищренности доходили до того, что можно было ножом разрезать на две половинки яблоко, отравленное только с одной стороны, — одну, безопасную, часть съесть самому, а другой угостить свою жертву. Но чаще всего орудием убийства служил отравленный кубок, который преподносили, лицемерно восхваляя гостя. И многие были обязаны ядам своим богатством и темной славой, как, скажем, знаменитое семейство Борджа или Екатерина Медичи, получавшая яды со своей родины, из Италии. Именно здесь с давних пор процветало искусство их изготовления. На этом поприще особенно прославилась пресловутая Тофана из Неаполя. Изготовление яда она поставила на широкую ногу. Многие покупали ее маленькие флаконы с изображением Св. Николая, ставшие знаменитыми как «Aqua Tofana» («Вода Тофаны»), — неизвестного состава, без вкуса, цвета и запаха. Неизвестным остался и состав яда, которым английский министр Лейстер (XV в.) убивал политических соперников: яда, вызывавшего сначала чихание, а потом смерть, и получившего название «лейстерские чихания». При Людовике XIV отравления стали столь массовыми, что пришлось учредить специальную судебную палату по борьбе с этим злом. Однако число злоумышленников не стало меньше, просто они действовали изощреннее и ловчее. Среди них прославились некая Лавуазен, но особенно маркиза Бренвилье, отправившая на тот свет многих своих близких исключительно ради корысти, чтобы присвоить их состояние. Яд, которым она пользовалась, так и стали называть — «порошок наследства».

Опасаясь отравления, изобретали противоядия, носили перстни и браслеты с гелиотропом — темнозеленой яшмой с красными брызгами, которая будто бы спасает от яда, принимали различные, якобы предохраняющие, снадобья, заставляли слуг пробовать кушанья и вина и даже распечатывать письма, опасаясь, что бумага пропитана отравой.

Медицина не могла тогда отличить естественную смерть от насильственной. Если, скажем, отравление цикутой или беленой еще можно было установить, то отравление мышьяком, этим ядом ядов, ртутью или стрихнином, ставшими массовым орудием смерти, врачи и химики не умели распознать.

Во времена Диккенса убийства с помощью яда продолжались, причем главным образом с целью завладеть состоянием или воспользоваться страховкой жертвы. Диккенс, конечно, слышал о деле лекаря Кастена, отравившего двух своих друзей, чтобы присвоить их имущество. Кстати, об этом нашумевшем в свое время процессе знал и Пушкин. «Величайшими злодеями» назвал Диккенс мисс Блэнди, отравившую отца, противившегося ее замужеству, и врача Палмера, с помощью яда избавившегося от друга и собственной жены, застрахованной на крупную сумму в его пользу.

В этот ряд следует поставить и Уэнрайта. Трудно было представить, что этот денди, поэт и художник — изощренный убийца. Первой жертвой стал его дядя, после которого ему досталось роскошное поместье. Следущей пала мать жены, затем молодая свояченица, которую он уговорил застраховаться в его пользу на несколько тысяч фунтов стерлингов. Если кое-кто и догадывался о причине таинственных смертей, то изобличить преступника не могли. Поймали его на другом.

В погоне за наживой, погрязший в долгах, он совершил подлог, присвоив крупную сумму. Ему грозило разоблачение, а тогда это могло означать смертную казнь. Он бежал за границу. Но в 1837 году, когда Диккенс был уже известным писателем, Уэнрайт тайком вернулся в Лондон — как говорили, из-за любви к какой-то даме, которая там оставалась. Его опознали, арестовали и судили в Олд Бейли. Приговор гласил: пожизненная ссылка.

Перед отправкой за океан, в Австралию, Уэнрайта содержали в Ньюгейтской тюрьме. Камера его в те дни сделалась модным местом, и многие приходили полюбоваться на самого искусного, как писали газеты, отравителя. Побывал у него в гостях и другой известный тогда писатель — Бульвер-Литтон. Встреча с ним, а также предоставленные писателю главой страховой компании Г. Смитом документы, вдохновили его на создание образа Вернея в романе «Лукреция».

Умер Уэнрайт в ссылке в 1852 году, где его единственным другом был старый кот, которого он нежно любил.

История Уэнрайта привлекла и других литераторов: о нем писали де Квинси, У. Хэзлитт, Ч. Лэм, О. Уайльд, который закончил свой этюд об этом отравителе такими словами: «Быть вдохновителем вымысла — значить быть чем-то большим, чем факт».

Что касается Диккенса, то его интерес к этому преступнику объяснялся прежде всего тем, что, как он сам говорил, всегда можно извлечь урок самого чистого добра из самого гнусного зла. Ведь во времена Диккенса считалось, что нравственная книга — это книга о людях безнравственных. Много позже соотечественник Диккенса и его почитатель Честертон писал, повторяя слова своего великого предшественника: «В наши дни мы стали ассоциировать нравственность книги со сладким оптимизмом, с красивостью, а раньше было наоборот». Не потому ли многие великие писатели прошлого испытывали «гневное восхищение» перед злодеянием? И для каждого из них, говоря словами А.Франса, имели такую неодолимую притягательность знаменитые судебные процессы.

Выстрелы во время мессы, или сюжет, достойный романа

Обвиняется в преднамеренном убийстве

Два выстрела грянули подряд. Сначала показалось, что это раскаты грома, отзвуки которого ворвались, резонируя, под своды небольшой церкви. Кюре, служивший мессу, резко повернулся и, ошеломленный, застыл. Перед ним на каменном полу лежала, истекая кровью, его прихожанка, госпожа Мишу. Рядом, ближе к дверям, распростерся тот, кто стрелял, — молодой семинарист Антуан Берте, хорошо известный в Бранге. Лицо его заливала кровь. Но он еще что-то шептал, о чем-то умолял. Толпа молящихся в панике рванулась к выходу. Привлеченные шумом, из соседних домов высыпали жители. Кто- то, не разобравшись, завопил: «Пожар!» Дама с растрепанными волосами, в сбитой набок шляпке истошно кричала, указывая на церковь: «Там убивают женщин!»

Полуглухой, дряхлый старик хватал каждого за руки, домогаясь, что случилось, и, сделав наконец вывод: «Революция!» — пустился бежать.

Так трагическое, согласно законам жизни, переплелось с комическим. Впрочем, комическое во всей истории, о которой пойдет речь, занимает ничтожную ее часть.

Убийцу отправили в тюрьму.

Выстрелы, прозвучавшие во время мессы, нарушили спокойную жизнь маленького провинциального города Бранга.

Всюду — в лавках, за столиками кафе — долго обсуждали поразившее всех событие.

— Почему именно ее выбрал этот злодей?

— Как, разве вы ничего не знаете?

— Слышал, что господин Мишу отказал Берте, воспитателю его детей, в месте. Но это было, кажется, год или два назад. Вот и все.

— А то, что произошло между учителем и госпожой Мишу, вам неизвестно?

— ???

— Конечно, утверждать я не могу, но все говорили, что они были в отношениях… ну, сами понимаете, в каких. Иначе зачем было бы господину Мишу выгонять учителя?

— Но почему все-таки этот Берте стрелял в нее?

— Если вас так это интересует, советую пойти на суд — там все и узнаете.

В субботу 15 декабря 1827 года перед Изерским судом присяжных предстал Антуан Берте, обвиняемый в преднамеренном убийстве. И хотя его жертва, госпожа Мишу, не умерла (доктору Морену — хирургу и помощнику мэра — удалось ее спасти), обвинение настаивало на убийстве с отягчающими обстоятельствами: поругание святыни и попытка самоубийства.