Арман Лану - Здравствуйте, Эмиль Золя!

• Название: Здравствуйте, Эмиль Золя!
• Автор: Арман Лану
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1966

О жизни и творчестве Эмиля Золя написаны сотни книг и статей. У читателя, берущего в руки книгу Армана Лану «Здравствуйте, Эмиль Золя!», естественно, может возникнуть вопрос: «А что нового расскажет она мне об этом всемирно известном писателе?»

Арман Лану несколько лет работал над этим произведением. Его книга об Эмиле Золя — это яркое и своеобразное художественное повествование о большом и трудном пути автора знаменитого письма «Я обвиняю!..» и вместе с тем серьезное и оригинальное исследование творчества создателя «Ругон-Маккаров», «Трех городов» и «Четырех Евангелий». Со страниц книги во весь рост встает мужественная и самобытная фигура Золя, великого писателя и гражданина. Автор показывает его жизнь и творчество на широком фоне социальных и политических событий, происходивших во Франции во второй половине XIX века.

Иногда Лану отдает дань фантазии, вымыслу. После того как герой изучен во всех опосредственных связях, его легко представить беседующим с друзьями, работающим за письменным столом, совершающим моцион. Но Лану не увлекается «приемами романа» и после живой сценки, созданной воображением художника, следует документ и факты, факты… Все эти элементы (вымысел, документ, факт) идут друг за другом, органически переплетаясь. Они-то и создают неповторимое своеобразие книги Лану.

---

— Эмиль! Эмиль!

— Что тебе надо?

— Ты вылезешь из воды или нет? Смотри, а то превратишься в рака!

— Или в крокодила.

— Эмиль, вылезай сейчас же из воды, повторяю тебе!

— Что повторяешь?

— Ты — Рюи Блаз, а я — королева!

Голый Рюи Блаз — Золя сидит по пояс в речке Арк подле акведука Рокфавур. Королева — Сезанн закуталась в полотенце, кое-как натянув старенькую бело-голубую полосатую рубаху, на ней еле-еле держатся трусы. Байль, сидя на крутом берегу речки, берет популярное иллюстрированное издание Гюго и следит за цитируемым текстом.

Сезанн начинает громовым голосом:

— Рюи Блаз,
Да, Рюи Блаз, да, да… Но заклинаю Вас —
Ведь это был не яд, окажите?..

— Яд, смертельный.
Но в сердце радости я полон беспредельной! —

восклицает Золя.

— А задница вся мокрая! — отчеканивает Байль.

— Будем продолжать! — вопит Сезанн.

— Держа королеву в объятиях и подняв глаза к небу… — уточняет Байль. — Тебе, Золя.

О, допусти, господь, в благости твоей,
Чтобы монархиню благословил лакей!
Ты сердцу бедному дарила утоленье:
При жизни — свет любви, в час смерти — сожаленье.

— Здорово сделано! — восхищается Байль.

— Заткнись! — рычит Сезанн, продолжая гнусавить на манер провансальцев:

— Он отравился! Яд! Здесь вина моя.
А я люблю его! Когда б простила я?
— Я б так же поступил. Жить было невозможно.

— И гони его в шею, — говорит Байль.

— Все будет тайною… умер я…

Золя валится в густую траву. Байль хлопает себя по бокам. Сезанн кидается к нему, толкает к Рюи Блазу, потом, набрав воздуха, бросается в Арк, вопя истошным голосом, и под сводами акведука перекатывается эхо:

— О Рюи Блаз!

Рюи Блаз должен встрепенуться, услышав от королевы свое имя, и сказать последние слова драмы:

— Благодарю тебя[9].

— Буль-буль-буль, — Золя пускает пузыри.

Все втроем долго хохочут.

— Эй, эй! — зовет наконец, задыхаясь от смеха, Поль. — Пора кончать, уже поздно. Ну как, будем ловить раков?..

— Я так представляю себе все это, господин Золя. Верно?

— Пожалуй. Однажды утром один из нас принес томик Мюссе… Мюссе разбудил наши сердца и переполнил их восторгом… Нашему идолу Виктору Гюго был нанесен тяжелый удар; в наших ягдташах теперь властвовал только один хозяин — Альфред де Мюссе… «Лунная баллада» приводила нас в восторг, ибо она была вызовом, который великий поэт бросал и романтикам, и классикам, издевкой независимого ума. Все наше поколение видело в нем родного брата…

Конечно, пока они купались, ели зажаренную на костре баранью ножку с чесноком и перебрасывались строками из «Ролла» и «Лорензаччо»[10], кролики, дрозды и чеканы могли преспокойно спать.

— Иногда любопытная птица пролетала близко и мы думали, что надо ее подстрелить. К счастью, мы были жалкими стрелками и птица чаще всего улетала.

— Мне нравится ваше «к счастью», господин Золя. Вы любите животных. Но вы уже тогда были близоруки.

— Я заметил это только позже. Действительно, уже тогда я был близорук.

Глава третья

Золя-Фортунио и Луиза в мантилье. — Розовая шляпка. — Лаборатория у Байля. — «Попался, надзиратель!» — «Любовь поэтов всех времен», 1857 год. — Гризетки Прованса. — Трудная разлука. — «Корона и любовница».

В этот вечер, украдкой выбравшись из дому (теперь Золя жили на бульваре Миним, недалеко от коллежа), Эмиль не пошел ни к Сезанну, ни к Байлю и уж, конечно, ни к этому щеголю Маргери. Дружбу у Эмиля вытеснили другие чувства. Уж не превратился ли он в Фортунио? Правда, в определенные моменты все знаменитые люди становятся Фортунио. «Г-н Тьер» и Гамбетта, Жорес и Франсуа Мориак были в роли Фортунио. Даже Андре Жид! Наконец, может быть и…

Эмиль превратился в стройного, мускулистого, крепкого юношу, продубленного солнцем и водой. Лицо его, правда, не было таким выразительным, как у Сезанна, но в нем, если угодно, не было и ничего неприятного. Однако сына инженера не покидало чувство страха: как бы не подняли его на смех девушки, как бы во время сердечных излияний его не подвело произношение. Поверхностность раннего воспитания, постоянная опека женщин породили болезненную робость у Эмиля Золя. Эта робость приводила к тому, что при встречах с молоденькими девушками под платанами или в соседней деревне он терялся и начинал нести чепуху. Соседки, маленькие школьницы, сестры друзей и их подруги — вот круг его знакомых. Но встречался ли он с более зрелыми девицами? Пожалуй. Он был бы не прочь увлечься какой-нибудь Жаклиной. Но такая не попадалась ему.

«Я грезил о женщинах, встреченных на прогулках, о прекрасных девушках; они внезапно возникали передо мной в незнакомом лесу, проводили целый день со мной, а потом, как тени, растворялись в сумерках».

Однако сегодня у Эмиля свидание.

Пробило десять часов. В этом краю нет колоколов и башенные часы приобретают особое значение. Край без колоколов. Чтобы понять это, надо вспомнить комический ужас, с которым Тьер поносил перезвон колоколов Парижа. Эмиль боится опоздать. Только бы она дождалась его! Он уже целовал ее. Сезанн научил: когда целуются, надо открывать рот. И все-таки… В этом возрасте дети уже знают немало, но норой самые простые вещи остаются для них загадкой. Вдруг его сердце сильно забилось. Она здесь! Стоит, прислонившись к платану.

— Луиза!

Она оборачивается к мальчику. Ее лицо, обрамленное черной мантильей, светится в сумерках, как золотистый опал. Из садов доносится одуряющий запах жасмина. Он устремляется к ней, обнимает дерево, и она оказывается у него в плену.

— Как ты долго! — говорит она нараспев. — Я жду тебя уже полчаса.

— Бабушка заболела.

— Если бы ты знал, Эмиль, как мне нравится твой акцент!

— Никакого акцента у меня нет!

— Нет, есть!

— Это только тебе кажется!

— Мне? Да об этом все говорят!

С тех пор, как над ним начали насмехаться, он всегда злился из-за своего акцента. Он не знает, что для этой девчонки в его акценте куда больше поэзии, чем во всем Мюссе, которого он читает наизусть, захлебываясь от восторга.

Они уходят. Журчанье фонтанов заглушает капризная песня Торса, который струит свои воды по камням, залитым лунным светом. «Надо побыстрее выйти в поле, скоро луна будет высоко, она выдаст нас, узнает твой брат, может, и мать… Луна… Всюду луна… луна над шпилем желтой церквушки похожа на точку, на точку над „i“».

Эмиль счастлив — ведь еще довольно темно. «Считаю до двадцати — и обниму ее, как посоветовал Поль». Но как это сделать?.. Он ломает себе голову, а маленькая нетерпеливая фея Прованса уже привлекла его к себе и запрокинулась… и вся ночь осыпает их каскадом листьев и звезд. Она прижимается к застенчивому мальчику, касается его своими крепенькими острыми грудями. Цикады выводят свои песни в душной ночи. Губы их ищут друг друга. Но Эмиль не осмеливается. Поцелуй получается пресным и каким-то слюнявым. У него колотится сердце. Хватит. Это даже слишком! Они встают. Не разнимая рук. Стоят рядом и рассеянно смотрят в иссиня-черное небо Прованса, на бескрайний Млечный путь, который струится к югу. Это река мертвых душ, искрящихся мириадами звезд…

Луиза — младшая сестра Филиппа Солари, будущего скульптора. Мы очень немного знаем о детской любви школьников, и я не скрываю, что предыдущая сцена — лишь мое предположение. Но вот истинные факты, на которых покоились все мои хрупкие домыслы.

В 1887 году, когда Золя исполнится сорок семь лет и он будет в расцвете славы, Жюль Ош опубликует в «Ревю иллюстре» статью, которую комментаторы романиста оставили без внимания: «Первый роман Эмиля Золя». Вот суть этих правдивых страниц, которая резко расходится с легендой, утверждающей, будто «Золя — порнограф». Эмилю — девять лет. В воскресенье он отправляется в церковь вместе со школьниками пансиона Нотр-Дам. Там же стайка девочек слушает службу. Мальчик роняет записку к ногам одной из них, темноволосой, в розовой шляпке. В профиль ее подбородок кажется немного тяжелым, носик — коротким, как у кошечки. «Это было совершенно невинное знакомство, чистое, как голубое небо Прованса. Переписка столь же беспорядочная, как и безграмотная». Вторая картина: Эмилю шестнадцать лет, он постоянно вспоминает миленькую «розовую шляпку». Он выдает свою тайну, и родные смеются над его чувством к «барышне Жанне». Однажды «барышня Жанна» оказывается в его собственном доме! В величайшем смущении он срывает грозди винограда для своей симпатии. И это все. Третья картина: 1879 год. Весной Золя вместе с Сезанном (хроникер называет его С…) сидит на террасе в кафе на бульваре Мирабо. Мимо движется похоронная процессия.