Онелио Кардосо - Онелио Хорхе Кардосо - Избранные рассказы

• Название: Онелио Хорхе Кардосо - Избранные рассказы
• Автор: Онелио Кардосо
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Проза
• Год: 1987

Онелио Хорхе Кардосо (1914–1986) — одного из крупнейших новеллистов Латинской Америки — на Кубе, его родине, называют Главный Рассказчиком. Творчество этого писателя хорошо известно советским людям. В его коротких рассказах перед читателем предстают самые различные человеческие судьбы. Рассказы эти — всегда кубинские, ибо выражают национальные черты кубинского народа: его мужество, благородство, честность.

Настоящий сборник является наиболее полным изданием рассказов Онелио Хорхе Кардосо на русском языке.

---

— Конечно, если хорошенько смерить, то, может, и не больше тридцати.

— Болтай, болтай! Скажи уж, и шести не будет, — перешел в наступление Сориано.

И тогда случилось то, что случилось. Хуан схватился за мачете и, занеся его над головой, прорычал:

— Кто скажет хоть на пол метра меньше — убью!

Все застыли на месте. Глаза Канделы налились кровью, а смуглая рука побелела — так стиснул он рукоятку мачете. Мы молчали. Хуан медленно опустил нож и сказал:

— Скоты вы, неблагодарные скоты, больше никто! — И, повернувшись спиной, исчез в темноте барака.

Сахарный тростник все рос, а полчища сорняков шли на него войной. Эта война и позволяла нам кое-как перебиваться во время «мертвого сезона», до начала сафры. Заработки были по-прежнему скудные, и по-прежнему все товары в лавке мы брали в долг. Порою по вечерам к нам в барак доносились из усадьбы звуки гитары — это играл управляющий. Но Хуан больше ничего не рассказывал. Он не покидал гамака, как во время болезни, а мы сидели у порога, перебирая в уме жалкие воспоминания, и украдкой поглядывали на пустующее место Хуана.

Однажды душным вечером пришел к нам дон Карлос и стал говорить что-то мудреное про звезды и луну. Под конец он сказал:

— А земля — шар.

— Да ведь она кажется плоской, как стол, — засмеялся Мигель.

Дон Карлос выпустил кольцо дыма и, повернувшись, чтобы идти в усадьбу, ответил:

— Многое кажется не тем, что есть на самом деле.

Никто больше не проронил ни слова, но на душе у меня стало как-то муторно. Я начал понимать, что рассказы Хуана тоже имеют отношение к звездам дона Карлоса, к таинственному миру вещей, которые кажутся не тем, что они есть. Этот мир живет другой жизнью, вне времени, вне наших забот и нашего барака. Думаю, и товарищи мои испытывали нечто подобное. По крайней мере, я помню — когда мы расходились, Мигель проговорил, ни к кому не обращаясь:

— Надо, значит, верить во что-нибудь красивое, даже если его и нет.

В ту ночь я никак не мог заснуть. Было свежо и тихо — лишь по временам вдали кукарекал петух, но часы шли за часами, а сон так и не смыкал мне веки. На рассвете я услышал, как у гамака Канделы раздался едва слышный умоляющий шепот Сориано:

— Расскажи нам что-нибудь сегодня вечером, Хуан. Пожалуйста.

— Вы подлые маловеры, — отрезал Хуан, не считая нужным понижать голос, как Сориано.

Но тот настаивал:

— Да брось! Что с нас взять? Сидим здесь сиднем, ничего дальше своего носа не видим. Но теперь мы знаем, что ты говорил правду.

— Теперь? Почему теперь?

— Ну, неважно… Видишь ли, вчера дон Карлос рассказывал нам про землю и про то, что есть на самом деле, хоть таким и не кажется.

— При чем тут я?

— Сам хорошенько не знаю, Хуан, но это как-то связано.

Я подслушивал их разговор и, затаив дыхание, ждал, пока Хуан согласится. Он должен был согласиться: недаром он Хуан Кандела, недаром подчинял себе наши души и вместе с нами ходил по земляному полу барака… Впрочем, я уверен, что и в богатом доме с паркетными полами, в любом уголке земли, завораживало бы волшебное слово Хуана Канделы.

1944.

Нино (Перевод Э. Вольф)

Все пришли проститься с покойным. Дом был за деревней, далеко от последнего фонаря. Пришли даже капитан, алькальд и несколько солдат. Посреди комнаты стоял гроб, а в нем покойник с темно-фиолетовым лицом, как у всех, умерших от удушья. В комнате плакали женщины; в старом кресле спал, съежившись, босоногий мальчонка.

Я вышел в патио[10], опустился на скамейку, спиной к луне, и облокотился о закраину колодца. Старик Хулиан Баррерас, как всегда нелюдимый и суровый, тоже был здесь. Во дворе появлялись все новые люди и собирались группами. Пошли разговоры.

— По меньшей мере пожизненная каторга…

— А может, и расстреляют…

— Подумать только, поднять руку на полицейского!.. — воскликнул кто-то.

Покончив с этим, они стали говорить о женщинах, об алькальде и капитане. Но все сходились на одном: Нино совершил зверский поступок, Нино убил Селорио Рамоса. Такова была новость, и к ней ничего не оставалось добавить, кроме того, что Нино сам явился в полицейский участок, неся мертвеца на плечах, и сказал что-то такое, чего никто не хотел повторить.

Старая Руперта, на глазах у которой Селорио вырос, набросила на голову шаль и пошла к вдове.

— Дочь моя, будь уверена, бог обо всем помнит!

Хлопнув себя по колену, капитан в ярости воскликнул:

— Ну, можно ли после этого доверять таким людям! Повесить его надо!

— И немедленно, — поддержал капитана алькальд, всем своим видом выражая одобрение.

А жена капитана и жена алькальда тем временем перешли к болтовне о модах.

Лусио Бермудес, писарь в полицейском участке, получивший увольнительную, чтобы проститься с покойным, гнусный тип, невежда и пролаза, выскочил из своего угла и с нарочитой запальчивостью выкрикнул:

— Я знал, что этот Нино кого угодно может убить! Подумайте только, ведь половина его земли краденая!

Он кричал так громко, что мы со старым Хулианом, сидя в патио, слышали каждое слово. Я посмотрел на Хулиана, а он лишь сказал:

— О господи, чего только не наговорят!

Речи старика неизменно вызывали у меня глубокое уважение к нему.

— Но вы-то, старина, не верите этому?

Он повернулся ко мне лицом. Я видел его шляпу, посеребренную сверху луной, а под полями шляпы, в тени, красный огонек сигары.

— Поверьте, если человека вывести из себя, любой сделает то же самое, что Нино.

И тогда он рассказал мне, как было дело.

— Нино жил в полукилометре от полицейского участка. Это был человек высокий, статный, словно могучий дуб, с добрым лицом и большими ясными глазами. На его лице легко появлялась улыбка. Он жил бобылем, среди тростника, однако перед домом у него круглый год росли цветы, и всем было известно, что он только делает вид, будто не замечает, когда мальчишки в мае забираются к нему воровать манго. Он умел переносить и хорошие и плохие времена, неустанно обрабатывал землю, стараясь по луне и разным другим приметам определить погоду на весь год. Все, что у него было, принадлежало ему, начиная с черной сырой земли, в которой копошились сотни толстых дождевых червей, и кончая двумя упряжками волов. Все это, нажитое потом, принадлежало ему.

Таким был Нино, но с ним нужно было обращаться вежливо, вести себя деликатно, а не то в глазах У него вспыхивало пламя. К сожалению, Селорио Рамос мало разбирался в том, какие бывают люди, и слишком хорошо в том, каким должен быть полицейский.

Как-то под вечер капитан велел Рамосу одолжить у кого-нибудь волов для работы во дворе полицейского участка. Селорио трижды утвердительно кивнул головой, слушая приказание капитана. К несчастью, выбор его остановился на Нино, хотя поблизости жило много других, более покладистых соседей. А Нино в тот вечер, пользуясь прохладой, решил вспахать землю. Капрал подошел, взглянул на волов и, не сводя глаз с упряжки, приказал:

— Распряги их, они нужны капитану!

Нино вытер пот рукой и ответил:

— Мне они тоже нужны.

— Да ненадолго же, — пробурчал Селорио.

— Ненадолго или на всю жизнь — никто не возьмет у меня сейчас волов.

Капрал угрожающе вскинул руку, но сдержал себя и только сказал:

— Имей в виду, это для капитана.

Нино поднял голову, луч солнца упал на его висок светящимся треугольником, а глаза засверкали, как раскаленные уголья.

— А хоть бы и для господа бога!

Тут уж Селорио вышел из себя и, сделав несколько шагов по направлению к Нино, рявкнул:

— Или ты дашь мне волов, или я уведу тебя самого, чурбан ты этакий!

Но надо было знать Нино. В два счета он очутился возле полицейского, рванул его за пояс и поднял над головой.

— Ты еще не дорос до этого, — процедил он сквозь сжатые зубы и швырнул капрала наземь. Потом повернулся к нему спиной, будто выдернул вцепившийся в борозду сухой корень. И то, что он повернулся к нему спиной, было очень плохо, потому что капрал схватил мачете и вонзил его в левое плечо Нино. Но больше он уже ничего не мог сделать — могучая, тяжелая правая рука Нино сжала полицейскому горло и пригнула его к земле.

Всего лишь одна рука нужна человеку. Одна правая. Только что взрытая борозда была теплой, еще совсем сырой; в нее втиснулась голова Селорио. Глаза его, налитые кровью, вылезшие из орбит, уставились куда-то вверх. Ногти коротких пальцев впились в тело гиганта, правая рука уперлась в раненое, растерзанное плечо Нино. А Нино не шелохнулся, словно скатившийся с горы камень.

Вот как было дело. Потом Нино поднялся, все той же правой рукой закинул мертвого на свое раненое плечо и, не обращая внимания ни на боль, ни на горячую кровь, направился к полицейскому участку.