Григорий Свирский - Запрещенный роман

• Название: Запрещенный роман
• Автор: Григорий Свирский
• Жанр: Русская классическая проза

---

-У Лели хлынули из глаз слезы, она обхватила Яшу за плечи.

-- Народник ты мой!

Так они и сидели, пока не стали коченеть: тепло из избы выдуло.

Накрылись одеялом, политика исчезла, как черт от крестного знамения.

Лишь когда в избе зашуршали бумагой (дед Федосей, видно, стал подтапливать печурку), они снова уселись на скамье. Леля натянула на Яшу свитер с оленями на груди, который привезла ему, и -- нырнула под одеяло.

-- Скажу тебе, Леля, как родной... На наших глазах утверждалась эта форма "духовной жизни". Идеология -- на могиле идей. Я пошел в языкознание, чтобы быть подальше от этой идеологии. Но можно ли от нее уйти?.. Она -дубинка в руках... посредственности.

-- Папа считает -- мы должны писать на самый верх. Рассказать обо всем, что творится в университете. Письма языковедов доходят, ты сам знаешь!..

-- Твой папа, Леленька, великий хирург, но тут, прости меня...

-- Почему ты так думаешь? Какие у тебя основания так думать? Хирурги -люди, не склонные к иллюзиям...

Яша прошлепал босыми ногами к подоконнику, взял губами папиросу, торчком зажатую в спичечном коробке. Прикурил от головешки, морщась от едкого дымка, и почувствовал, что сейчас скажет то, что говорить не должен. Не имеет права.

Перед самым отъездом Сергей Викентьевич увез его на свою дачу. На станцию Раздоры, где живут маршалы и академики. Говорили о Яшиной работе, обедали, затем ушли в лес. Далеко зашли, выбрели к речке. Кругом ни души. Сергей Викентьевич оглянулся по сторонам и сказал тихо:

-- Ваш отъезд, любезный Яков Моисеевич, говорит о том, что от вас можно ожидать поступков непредсказуемых. Вы приедете в разоренный край, к вам потянутся люди, как к заступнику... Такое было уже со многими моими студентами, они вынуждены писать во все адреса.

Искать правды... Так вот, даже на краю могилы, -- он еще более понизил голос, -- не апеллировать к "замечательному грузину"... Или "прекрасному", как там его называли. Вы понимаете, о ком я говорю?.. -- И так как Яша ответил не сразу, а уставился на Викентьича несколько оторопело, Сергей Викентьевич еще раз оглянулся и задышал Яше в ухо: -- Он величайший злодей всех времен и народов! Я вам этого не говорил, а вы этого не слышали... А теперь домой!

На обратном пути Сергей Викентьевич остановился передохнуть, сказал вполголоса:

-- Я не переживу этой замечательной эры, вы, надеюсь, переживете... Дай вам Бог пережить!..

...Яша поглядел на Лелю, которая натянула до носа ватное, из цветных лоскутков, одеяло, похоже, ее бил озноб, и заставил себя промолчать. ЭТОГО ОН ЛЕЛЕ НЕ СКАЖЕТ. Не должен говорить: кто знает, как теперь сложится? Куда ее вызовут завтра? Послезавтра? Что-то, а признания там умеют вырывать. Даже отец говорил о себе такое... Нет, лучше об этом не думать!..

Леля повторяла свои вопросы, в голосе ее звучала обида, а он твердил про себя, как заведенный: "Нет, этого ей лучше не знать. Вообще не знать..."

IV

Когда Леля вернулась из Башкирии, дома ее ждало официальное уведомление: "Уволить из университета, как не соответствующую должности лаборанта..."

Леля опустилась на стул бессильно. На другой день позвонила. "Зайдите за расчетом", сказали.

"Пойти -- хлопнуть дверью?!" Взглянула на себя в зеркальную дверцу шкафа: "В чем пойти?" Выбрала синее, из китайского шелка платье -- давний подарок Яши ко дню рождения.

Подождала, когда начнутся лекции, чтоб коридоры опустели...

"Надпись на дверях другая, -- еще издали заметила она. -- Неужели Рожнова в шею?.."

Надпись действительно была другая. Вместо бумажной наклейки "Врио проректора Рожнов С.Х." красовалась табличка из синего стекла: "Проректор профессор Рожнов С.Х."

Помедлив, постучала.

Дневной свет едва пробивался сюда сквозь тяжелые шторы. Рожнов поднял навстречу Леле зеленоватое, от абажура, лицо.

-- Вам что угодно?

Из-за спины послышался голос секретарши:

-- Сергей Христофорович, из министерства!

Рожнов снял телефонную трубку.

-- Специалиста по хинди? -- переспросил он. -- Знаю, что приедет делегация. Да что, я рожу его, что ли. Нет на факультете специалиста по хинди. Нет, нет и нет! Опрошены все заведующие кафедрами.

-- Я знаю хинди, -- тихо сказала Леля.

Рожнов бросил трубку на рычаг.

-- Мало ли, что вы знаете! Кому нужны ваши знания?!

Леля шагнула к столу.

-- Вам не нужны?! Университету нужны! Индийской делегации нужны! Я была у Татарцева еще месяц назад, и он сказал...

Оттого ли, что с лица Лели еще не сошел южный, цвета кофе с молоком, загар, оттого ли, что лицо ее преобразила гневная решимость, -- оно не казалось сейчас Рожнову "поблекшим от зубрежки", как он говаривал самому себе. В ярко-синем китайского шелка платье, с голубой, под цвет глаз, каемкой на нагрудном кармашке, она была так же молода и так же хороша, как в те дни, когда он увез ее на яхте...

Рожнов поджал губы, произнес, как мог твердо:

-- Вам не место в университете!.. Тем более, в связи с выявившимися обстоятельствами. Вплоть до завершения расследования...

Леля опустила руку на стол, постояла с таким видом, словно бы слова Рожнова ее совершенно не касались. Только пальцы ее невольно сжались в кулак. Он показался Рожнову крупным, мужским.

Леля глядела на Рожнова молча, слегка постукивая кулаком по столу, словно предупреждая его: "Ну, теперь держись!"

На какое-то мгновенье Рожнов испугался. Словно бы он и в самом деле выстрелил, но -- оружие дало осечку. И на очереди выстрел противника.

Леля вышла из кабинета Рожнова, высоко подняв голову, демонстрируя, насколько хватало сил, свою невозмутимость.

"Знает, что с Яшей? Нет, еще рано. Все это -- чистая самодеятельность..."

Спустя час она подымалась по широким ступеням Министерства высшего образования. Заместитель министра Татарцев, оплывший за этот год до пингвиньей округлости, принял ее сразу. Как только доложили. Он был с ней любезен, почти нежен. Она ему не мешала. А специалистов не хватало всюду. Порой катастрофически... Он предложил ей на выбор место преподавателя в Ленинграде или старшего преподавателя в Чебоксарах...

Леля не смогла удержаться от восклицания:

-- Оплата повышается за удаленность от Рожнова?

Усмехнувшись, он позвонил Рожнову.

Тот стоял на своем.

Татарцев пожал плечами; пригнувшись начал что-то искать в ящиках стола, отчего его плечи, казалось, колыхались выше головы...

В университете, и в самом деле, недоумевали, почему Рожнов так упрямо, рассудку вопреки, наперекор стихии, препятствует возвращению Светловой на филологический факультет. Почему он, хитрый, расчетливый человек, ведет себя, как капризный мальчишка, который, уткнувшись носом в угол, топает ногами и на все доводы старших отвечает: "Не хочу! Не буду!"

Галя предполагала, что в свое время Рожнов был излишне откровенен со Светловой. Крашеная блондинка Эльвира Родионова, тоненькая, как мальчик, находила в неразумном упрямстве Рожнова "месть оскорбленного чувства... Если только он вообще способен на чувство", -- добавляла она брезгливо.

Но дело было не только в Леле, которая не скрывала своего отношения к Рожнову. Ее восстановление означало бы, что на него есть управа. Его перестали бы бояться, а Рожнов больше всего на свете опасался, что его перестанут бояться.

Недели через полторы Лелю окликнул возле университета знакомый голос. Профессор Ростислав Владимирович Преображенский был весь в темном: темное пальто, темный костюм, темная шляпа.

-- О, последний могикан науки! -- приветствовал он Лелю и участливо потряс ее исхудалую руку. -- Как себя чувствуете, милая? Откуда вы такая злая?

-- Из отдела кадров университета...

-- Не встретили понимания? -- Преображенский понизил голос. -- На их физиоГномиях были начертаны сановитьсть и глянцевитая отрешенность?

Леля усмехнулась горько:

-- Сообщили, что на меня поступил донос. Что я не Светлова и не Леля. А некто Белецкая Лиля. Я скрываю свою национальность. Начато расследование. "Расследование... чего? -- спрашиваю. -- Не еврейка ли я, случайно?" Не удостоили ответом...

Преображенский засмеялся, сняв шляпу и вытирая платком шею. И как-то сразу посерьезнел.

Поддерживая Лелю под локоть, подвел ее к дальней пустой скамейке.

-- ... Вы не можете понять истоки свистопляски в университете? -- Он беспокойно огляделся. -- Бог мой, Леля, вы ученица Сергея Викентьевича -- и такая беспомощность! Впрочем, я вас не виню. Вы принадлежите к поколению с заторможенным мышлением. Смелее в своих изысканиях! Но, чур, строго между нами. За такие слова, понимаете?.. -- Он помолчал. -- Вы, разумеется, знаете то, что я, впрочем, разве только я, называю "уставом о неуклонном сечении". В этом Уставе обобщен многолетний опыт взаимоискоренения. "Лучше совсем истребить науки, нежели допустить превратные толкования". "Создать надлежащие условия для единомыслия". Да чего там! Щедринские помпадуры -мальчишки в коротеньких штанишках по сравнению... с Рожновыми. Они всюду. Куда ни взгляните! Им все дозволено! Сквернословие стало нынче научным аргументом. Умопомрачение восторжествовало! И все это называют... -Преображенский снова понизил голос, -- партЕйностью в науке. Марксизмом в действии... Выход? Я не вижу его. Нет его! Как было, так и будет!.. Где же гарантия того, что щедринский "Устав о неуклонном сечении" не будет восполнен новыми статьями? Скажем, о национальном чванстве как истоках познания!.. Науку не оставят без партЕйного глаза, не сомневайтесь... -- Он быстро поднялся со скамьи, чуть поклонился Леле и, пожелав ей здоровья, ушел.