Людвик Свобода - От Бузулука до Праги

• Название: От Бузулука до Праги
• Автор: Людвик Свобода
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Рядом, как зловещее предостережение, лежала разбитая цистерна. А до леса налево не более 600 метров. Но приказ есть приказ: "Двери вагонов закрыть, никому не выходить!"

00.10. Вражеский бомбардировщик повернул на запад, очевидно ушел за новым запасом бомб. Все с замиранием сердца ждали его возвращения. И долго ждать не пришлось. На этот раз он летел так низко, что чуть не касался брезента, под которым стояли на платформе тягачи.

На нас посыпались бомбы.

Из разбитого вагона выбрался один Толя, с перебитой рукой. Двух пулеметчиков, находившихся на платформе, разорвало на куски. За мою жизнь мне приходилось всякое видеть, но эта ночь была страшной даже для обстрелянного человека. В вагон, где помещался санпункт, бомба не попала: угодив под огонь наших пулеметов, фашистский самолет свернул и сбросил бомбу рядом с нами. Однако взрывная волна разнесла в щепки все деревянное. Я лежал вместе с доктором Бахрихом, в спальном мешке. Он был ранен в низ живота, мне осколок попал в плечо, в мягкую ткань. Бедный Бахрих! Не добралась до дому и наша украинка, погибла вместе со своей кормилицей. А как она ее оберегала!

Выбрались из-под обломков, вынесли тяжело раненного Бахриха. На смертельно бледное лицо доктора страшно было смотреть, а когда на него падали отблески пламени, оно становилось еще страшнее.

В первую очередь спасали раненых. Девчата работали без передышки. Они бросались в горящие вагоны, из-под обломков выносили всех, в ком теплилась хоть искра жизни. Раненых мы на время перенесли в поле, метров за 800. Появились добровольные помощники: десятник Саша Печора, Ирка Кноп, полуукраинец-получех Томан. Последнему вскоре было присвоено звание четаржа за то, что он во главе нескольких воинов сбросил с открытой платформы горящие машины с боеприпасами. Они быстро ликвидировали пожар. Не прояви Томан тогда находчивости и отваги, катастрофа была бы неминуема. Младший брат Томана побежал в деревню за повозками для раненых, а девчата поспешили в ближайший совхоз имени Николая Щорса, чтобы в школьном здании подготовить все для операций. На меня, теперь единственного врача дивизиона, свалилось сразу 54 раненых.

Советский машинист отцепил состав от вагона с боеприпасами и оттащил его подальше, затем отцепил и паровоз от вагонов. С высоты это должно было выглядеть так, будто состав разметало бомбардировкой. Благодаря хладнокровию и сметливости машиниста эшелон был спасен от полного уничтожения.

Оперировать мы начали на импровизированном столе, наскоро сколоченном из каких-то ящиков, поверх которых положили выломанную дверь. Вот и все. Нас было шестеро: три девушки, Печора, Кноп и я как хирург. Перевязочного материала не хватало, много его потеряли во время налета. Мы телеграфировали советским органам здравоохранения, прося их помочь. Теперь все зависело от наших темпов. Кое-кто умер прежде, чем попал на операционный стол. Пока мы стерилизовали инструменты, колхозницы и работники совхоза принесли солому, а наши бойцы - плащ-палатки и одеяла, из которых соорудили койки для тяжелораненых. Оперировали всю ночь до 11 часов утра.

Умер четарж Гауснер из Остравы. От тяжелой контузии у него произошло кровоизлияние в мозг.

В полночь на операционный стол положили Оту Геллера. У него были раздроблены обе ноги. Он слегка приподнялся, поглядел на свои изуродованные ноги и молча лег. Он потерял так много крови, что его нельзя было оперировать.

Геллер с трудом вытащил часы, которые лежали у него в кармане, подал мне и что-то прошептал. Я подставил ухо к его бледно-синим губам, чтобы что-нибудь понять.

- Армин, это часы моей матери. Если увидишь ее в Праге, отдай и поклонись от меня...

Часы у меня в пилотке. Ота не дышит. Его унесли. Я не заметил, кто. Кажется, Печора и Кноп.

Принесли еще одного бойца с тяжелыми ранами на обеих ногах, к счастью, в нижней части. Одну ногу я решил ампутировать до колена, на другой кровеносные сосуды не были повреждены, и сестра залила ее сульфонамидом и перевязала. Согласно правилам советской полевой хирургии такую рану я не имел права зашивать, ибо не исключалась вторичная инфекция. Я и сейчас ясно вижу того бойца. Бледный, подавленный, кожа высохшая, температура низкая... Пока он в таком состоянии, об операции не могло быть и речи. Я подготовил противошоковые средства, чтобы он не умер тут же на столе, сделал инъекцию морфия, дал ему немного водки и распорядился укутать его в одеяло. Затем все шло, как при обычной операции в нормальных условиях: наркоз, ампутация ноги ниже колена, наложение швов... Он был так молод, этот парень. И он выжил. Как это чудесно, когда врачу удается спасти умирающего.

А наш мальчонка Толя? Ему первому была оказана помощь. Свою очередь ему уступили даже те, которые, как говорится, стояли одной ногой в могиле. Когда он выходил из нашей операционной, гордясь своей забинтованной левой рукой, раненые провожали его ласковым взглядом.

Колхозники принесли чай и кашу, сваренную из последних остатков крупы, которую им удалось уберечь от фашистов. На "кукурузнике" прилетели четыре советских медработника. Вскоре прибыл и командир бригады, белый как полотно. Он обошел раненых, руки его заметно дрожали. Для эвакуации раненых были предоставлены два газика.

В 17.00 машины выехали из Прилук в Нежин, в советский хирургический госпиталь. Там умерло еще три человека, в том числе и четарж доктор Бахрих. Остальных удалось спасти.

С нашим дивизионом ехал бронебойщик - славный, добродушный верзила, русский чех Карел Вольф, в прошлом учитель. Когда я готовился выехать в Нежин, он неожиданно обратился ко мне:

- Доктор, возьмите меня с собой.

- Что за спешка? Почему именно теперь, Карел?

- Возьмите, пожалуйста! Конечно, если у вас есть место в машине... Я сам из Нежина, у меня там семья, - тихо добавил он.

Не вдаваясь в подробности, я согласился.

Когда мы ехали, он сиял от счастья.

Прошло около четырех часов, пока я управился с делами в госпитале. Когда я вышел, Карел уже поджидал меня на улице, как мы условились. Но в первый момент я его не узнал, так он за это время изменился. Сейчас передо мной был совсем другой человек.

- Что случилось, Карел?

- А...

Он безнадежно махнул рукой и молча двинулся к нашему газику, словно опасаясь, что его задержат. И вот мы сидим рядом в кабине.

- Родителей моих убили немцы, а жена изменила, убежала с фашистами, вдруг проговорил он глухо.

Шофер даже притормозил.

- А дети?

- О детях не знаю ничего, никто не знает.

Больше Карел не произнес ни слова, мы тоже молчали, не расспрашивали его и по возвращении в дивизион. Только с той самой поры Карел Вольф добровольно вызывался в разведку и на другие самые ответственные и опасные задания. Как-то раз его не хотели пускать, но он настаивал так упорно, что добился своего. С этого задания Карел не вернулся. Его убили в ночном бою при столкновении с вражеской разведкой у Острожан под Жашковом, тогда он уничтожил нескольких гитлеровцев.

Погибших во время воздушного налета товарищей мы похоронили в братской могиле. Там они спят и поныне: Юрай Лешко, доктор Бахрих, Ота Геллер, Камлер, Мерунка, Гауснер, Трухлы, Ян Фишер, Васил Антал, Михаил Богдан, командир 2-й батареи инженер Эрвин Фальтер, Горский и многие другие.

На этом месте, под тополем у дороги, мы поставили дубовый крест. Сколько таких могил на русской земле! И тут же над братской могилой мы поклялись отомстить врагу. Гибель товарищей усилила нашу ненависть, удвоила силы. Мы отправились дальше к линии фронта, чтобы сдержать клятву. С тех пор жители Яхновщины любовно оберегают эту могилу.

А Толя Миронов?

Он остался в Нежине, но потом, по излечении, возвратился в бригаду вместе с другими бойцами и пробыл у нас еще два месяца. Приехав к нам, он нашел товарища, мальчика на голову выше его. Этот паренек прибился к бригаде где-то в походе, сейчас уже не помню, где и как. Знаю, только, что мы звали его "Морячком". Позднее советские товарищи отправили обоих мальчиков в суворовское училище. Сейчас каждому из них по 28 лет. Где же они, как живут? Может быть, прочитав эти строки, они откликнутся и дадут о себе знать. Может, Анатолий Миронов, ныне уже лейтенант или капитан Советской Армии, вспомнит; как ходил с нашими артиллеристами на наблюдательный пункт, как в бинокль наблюдал за разрывами снарядов и со знанием дела говорил: "Недолет", "А вот теперь здорово!". Он ликовал, когда снаряд попадал в цель.

Желаю вам счастья, ребята.

3. На Днепре

17 октября 1943 года последние подразделения 1-й Чехословацкой бригады прибыли в район сосредоточения. Вот мы и в сборе. Только все ли? Нет, с нами нет многих из тех, кто подвергся бомбардировке в Яхновщине. Некоторые из них еще прибудут, но 54 наших товарища не вернутся никогда.

Наступила ночь на 20 октября. Бригада, имея в авангарде танковый батальон, двинулась дальше на запад, в направлении на Калиту. Пехотные батальоны у местечка Свиноеды переправились через Десну и вступили в район недавних ожесточенных боев. Командиры развернули полевые карты. На картах населенные пункты, а тут одни развалины и пепелища, там - дома, а тут землянки, в которых ютятся женщины и дети. На месте некогда уютных жилищ возвышались теперь лишь трубы печей. Но мы верим: настанет время, когда здесь снова будут дома, более красивые и благоустроенные. А пока куда ни глянешь - всюду Лидице и Лежаки. Все ближе и ближе к левому берегу Днепра подходит чехословацкая бригада, бомбардируемая немецкими воздушными пиратами и приветствуемая гражданским населением и бойцами Советской Армии, которые продвигаются на запад, как неукротимый и грозный поток, как воплощение надежды и свободы.