Зинаида Шаховская - Таков мой век

• Название: Таков мой век
• Автор: Зинаида Шаховская
• Издательство: Русский путь
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2006
• ISBN: ISBN 5-85887-213-1

Мемуары выдающейся писательницы и журналистки русского зарубежья Зинаиды Алексеевны Шаховской охватывают почти полстолетия — с 1910 по 1950 г. Эпоха, о которой пишет автор, вобрала в себя наиболее трагические социальные потрясения и сломы ушедшего столетия. Свидетельница двух мировых войн, революции, исхода русской эмиграции, Шаховская оставила правдивые, живые и блестяще написанные воспоминания. Мемуары выходили в свет на французском языке с 1964 по 1967 г. четырьмя отдельными книгами под общим подзаголовком «Таков мой век». Русский перевод воспоминаний, объединенных в одно издание, печатается впервые.

---

В довершение всего, после Сталинграда общественное мнение стало осуждать американцев за то, что они тянули с открытием второго фронта. Пошли анекдоты: «Папа, — спрашивает сын, — что такое второй фронт?» — «Подожди, сынок, — отвечает отец, — вот доживешь до моих лет, узнаешь!»

Среди американцев были и русские. Я нашла среди них своего приятеля по ранней юности, Алексея С., странного солдата, хотя и происходившего из семьи военных. Удивленный тем, что никак не растет в чине — хотя бы в сержанты произвели, ведь в регулярной армии повышение было делом обычным, — он обратился к командиру за разъяснением и узнал, что его подозревают в антисемитизме. Возмущенный Алексей написал своим друзьям в Нью-Йорк и немного спустя получил характеристику, подписанную сотней еврейских фамилий, подтверждавшую, что он не антисемит. Американская армия отличалась демократичностью, и он отнес этот документ командиру, что — увы! — не помогло ему стать офицером.

Сергей Трубецкой был атташе посольства Соединенных Штатов, и мы могли видеться довольно часто. Лейтенант из США Г-в, прибыв в Лондон, попал в период затишья. Он позвонил нам и сказал пренебрежительным тоном:

— Я ехал в Лондон, как на фронт, а оказалось… — Он еще не кончил говорить, как завыли сирены. — Что это такое? — спросил Г-в из телефонной кабины.

— Это и есть воздушная тревога.

Тон его несколько изменился:

— И что мне делать?

— Если хотите, можете продолжать разговор.

— Но неподалеку что-то происходит, — сказал Г-в, уже откровенно встревоженный. — Упало совсем близко от того места, где я нахожусь…

— Что же вы хотите? В Лондоне всегда так: то ничего не происходит, а то все сразу.

— Понятно.

Все же война меняла свой ход. С каким удовлетворением — да простят нас небеса — мы поднимали головы, чтобы пожелать счастливого пути и благополучного возвращения тяжелым эскадрильям союзников, летящим на континент. Мы так долго ждали, когда же Гитлер получит отпор, и вот наконец дружественная авиация поднялась в воздух, чтобы отплатить за Ковентри.

Марокко и Алжир находились в руках союзников, хотя французы, к сожалению, пытались в странном запале неуместного честолюбия этому воспротивиться. В СССР продолжались бои. Русский народ сражался так же, как когда-то, в лесах формировались партизанские отряды, по примеру партизан 1812 года. Не Ленин, а Суворов вел войска в бой, а в тылу Сталин был вынужден открыть давно запертые церкви, чтобы Святая Русь пришла на помощь далекой от святости стране. А для того, чтобы русским не приходилось сражаться голыми руками, союзнические войска снабжали их через Архангельск мощной современной техникой. Не стоит забывать о значении этой и другой помощи. Лично я забыть не могу, поскольку слышала рассказ о том, как умирали моряки этих войск, от английского офицера — у него только что погиб в море сын, и он, собрав все свое мужество, с окаменевшим лицом, но с достоинством расспрашивал уцелевших о его последних минутах…

СССР, а еще больше Россия, оставались для Запада «Terra incognita»[96]. Леди Флетчер, русская по происхождению, подруга Муры Будберг и дочь последнего московского градоначальника, читала лекции о России на британских заводах. Одна работница страшно удивила ее вопросом: «А какие шкуры у русских?» Леди Флетчер начала объяснять, что в России водятся самые разные звери, в том числе с прекрасным мехом. Но оказалось, что женщина хотела выяснить, какого цвета кожа у русских: белая, желтая или красная? Все изменил Сталинград.

Сталинград. В 1918 году в Сальских степях, окружающих город — тогда он назывался Царицыном, — сражался с красными мой шестнадцатилетний брат. Он воевал в Астраханской добровольческой дивизии. Во время второй мировой войны имя Сталинград стало известно всему миру. Великолепный критик Десмон Маккарти, бывавший иногда с другими британскими интеллектуалами — Джоном Леманом, Сайрилом Конноли, Розой Маколей — в Клубе союзников, заметил как-то, что пьесы Чехова — своего рода камуфляж, дымовая завеса, скрывающая от Запада истинную Россию, настоящий русский характер. У Чехова действуют мягкие мечтатели, люди слабые, фаталисты, не способные на борьбу, не знающие, что такое стойкость. Лично я никогда не любила пьесы Чехова: все эти господа, мечтающие увидеть небо в алмазах, женщины, заклинающие: «В Москву! В Москву!» и не двигающиеся с места, помещики, которых с деревней связывает только запах цветов, кажутся мне насквозь фальшивыми. Мечтателям не под силу отстоять империю, а Россия уже не впервые доказывала забывчивому Западу свою силу.

Сталинграду предстояло стать символом Победы, но не вновь обретенной или отвоеванной свободы.

8 ноября 1943 года, в празднование двадцать шестой годовщины русской революции, мы со Святославом в первый — и по сей день в последний — раз в жизни переступили порог Посольства СССР на Кенсингтон-Палас-Гарден, прозванном проспектом миллионеров.

Святослав получил приглашение как чиновник Министерства иностранных дел, волею судеб занимавшийся русскими делами, и мы, по-прежнему антикоммунисты, по-прежнему друзья русского народа — одно невозможно без другого, — пришли поздравлять победителей. В гостиных собралось не меньше двух тысяч человек: миссис Черчилль (премьер-министра, кажется, не было в Лондоне), сэр Джон и леди Андерсон, британские министры и военные всех союзных держав. Гостей приветствовал у входа посол Гусев с женой, кругленькой и невысокой, не знавшей, куда деть руки в перчатках из белой кожи. Народу — пропасть. Кто такой Гусев? В прошлом советский посол в Канаде: говорят, участвовал самым непосредственным образом в убийстве Троцкого. Но разве можно быть уверенным, что руки, которые ты пожимаешь на больших приемах, не запятнаны кровью преступлений?

Затерявшись в толпе, я мучилась вопросами. Я оказалась среди людей, убивших не только многих членов моей семьи, но и миллионы граждан, не провинившихся перед ними даже дворянским происхождением. Я праздновала событие, которое еще долгие годы будет угрожать счастью народа и покою во всем мире, но я не испытывала к чиновникам этого режима никакой враждебности, а это само по себе любопытно.

Я подошла к буфету. У стола невысокие, плохо одетые мужчины с не очень просветленными лицами разговаривали по-русски с дамами в непривычных для них вуалетках. Желая завязать беседу, я спросила у них, где водка. Меня окинули подозрительным взглядом и не слишком вежливо осведомились: «Кто вы такая?» — «Жена сотрудника бельгийского посольства». — «Странно, что бельгийцы так хорошо говорят по-русски». — «В таком случае посмотрите вон туда. Это мой муж, а женщина, с которой он говорит, госпожа Жаспар, жена бельгийского посла в Чехословакии». Один из мужчин тут же удалился, чтобы проверить. «Вы говорите по-русски?» — «Естественно», — ответила русская по происхождению госпожа Жаспар. Он вернулся совершенно ошарашенный: «Ну и ну!» Тем не менее вся группа удалилась. Молодой секретарь советского посольства, протискиваясь рядом со мной сквозь толпу, шепнул по секрету: «Я, когда был маленьким, тоже говорил по-французски» и поспешил исчезнуть, словно признался в преступлении. Возможно, это и было преступлением, поскольку выдавало, что родился он в зажиточной семье…

Более продолжительным оказалось наше знакомство с советником посольства Иваном Андреевичем Чичаевым. Чичаев, в прошлом рабочий-металлург, член партии с 1916 года, коренастый, седоватый, энергичный, обладал, по слухам, большим весом, чем сам Гусев, — в советской дипломатии такое случается. Свидетельством тому служила его независимость. Он нисколько не боялся скомпрометировать себя контактом с нами, и мы всегда встречались с ним с большим интересом. Я сразу же предупредила Ивана Андреевича, что мы оба, пользуясь советским лексиконом, относимся к «недобитым», над чем он с удовольствием посмеялся. Мимо прошел адмирал Харламов в великолепной форме в сопровождении адъютанта. «До чего она похожа на форму Императорского флота», — заметил Святослав. «Мы уже не боимся сохранять некоторые традиции», — ответил Чичаев.

Однажды, во время визита в один из портов Великобритании адмирала Харламова сопровождал — ирония судьбы — молодой князь Михаил, Романов, лейтенант военно-морской авиации. Михаил, для друзей «Бабка», был очень похож на своего двоюродного деда — царя Николая II. Советский адмирал и лейтенант поговорили о деле, а потом Харламов спросил: «Вы из каких Романовых?» (Фамилия довольно распространенная.) — «Из тех самых, адмирал. — И после паузы: — А как же вы относитесь к тем самым Романовым?» — «Все это кануло в историю, лейтенант…» И никто из них не чувствовал смущения.

В еще более своеобразной ситуации оказался младший брат князя Михаила, Андрей. Он плавал на британском корабле матросом и в один прекрасный день — о направлении рейсов знали только командиры — оказался первым Романовым, ступившим на русскую землю после создания СССР. Андрей, красивый белокурый парень, крепкий и симпатичный, сошел на берег в Архангельске вместе со своими товарищами и был очень тепло принят русскими матросами — британо-советская дружба в то время крепла день ото дня. Он запросто братался с ними. Раздал новым друзьям то немногое, что у него было, а они — их очаровывала любая вещь, произведенная на Западе, — желая отплатить ему той же монетой, но не имея ничего, смогли подарить ему только старые газеты: здесь были и оскорбления в адрес императорской семьи, и проклятья старому миру, и «подлые капиталисты» — англичане и французы, — да новые пропагандистские брошюрки, скорее уже патриотические, чем коммунистические… Если молодым матросам даже в голову не пришло, что среди них находился внучатый племянник последнего царя, то старый боцман понял это сразу. Он достал старую фотографию и благоговейно показал ее князю Андрею: «Это экипаж императорской яхты «Штандарт»».