Ринат Мусин - Любви все роботы покорны (сборник)

• Название: Любви все роботы покорны (сборник)
• Автор: Ринат Мусин
• Издательство: Литагент «1 редакция»0058d61b-69a7-11e4-a35a-002590591ed2
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-78947-4

Что будет с миром, где покупают любовь и продают мечты? Можно ли одинаково сильно любить двоих? Что будет платой за исполнение желаний – тело, душа? Может боль быть желанной?

Мрачное и прекрасное, смешное и странное – все смешалось в палитре страстей, пороков и затаенных желаний. Мир многогранен, и не сосчитать вариантов того, что возможно. И эльфийка задорно подмигивает орку. Среброволосая дева целует губы мраморного бога, демон покоряется смертному, и вовсе не бесстрастно наблюдает за утехами людей электронное око робота…

Генри Лайон Олди, Святослав Логинов, Евгений Лукин, Далия Трускиновская, Игорь Минаков, Максим Хорсун и другие в неожиданном и провокационном сборнике русской эротической фантастики!

---

А потом мы лежим, измученные, и пытаемся болтать обо всяких пустяках, но сил на болтовню уже не хватает, и я тихо засыпаю у тебя на груди.

* * *

Я – не человек. Точнее – не совсем человек. Я – такое особое искусственное существо, в котором очень много от человека, но не все.

Я очень сообразительна и с легкостью запоминаю много разной информации, куда больше, чем обычный человек. Но у меня не идеальная память, в отличие от компьютера. Я способна иногда рассуждать здраво и обстоятельно, как машина. Зато очень впечатлительна и часто готова плакать или приходить в восторг из-за каких-нибудь пустяков. И мне кажется порой, что я совсем, совсем не сообразительна, когда дело касается быта и отношений между людьми – короче, всего того, к чему люди привыкли больше, чем к умным книгам. Людей боюсь и почти никогда с ними не вижусь, кроме тебя.

Ты придумал меня такой, какая я есть, с моей детскостью – я ведь совсем дитя, – с моей беспомощностью, и нервностью, и привычкой от всего впадать в отчаяние и во всем полагаться на тебя. Ты решил, что я такой тебе и нужна, раз уж у тебя умерла жена, и ты захотел отдать себя чему-нибудь полностью, без остатка, чтобы не было никаких лишних мыслей.

Ты придумал меня, когда твой друг посоветовал тебе обратиться в компанию по производству созданий вроде меня, и в той компании тебе объяснили, что можно самому сочинить для себя существо. Ты решил, что я должна быть такой же, как человек, – с женским телом, по-человечески болезненным и уязвимым, – но только уметь летать и делать разные необычные мелочи.

Я все хорошо объясняю? Извини: наверное, говорю коряво. То сухими техническими терминами, то слишком глупо. Я плохо умею говорить вслух, когда не нужно пересказывать вещи, которые вычитала в книгах… Но ты ведь и так все это знаешь – то, о чем я рассуждала сейчас. Ты сам однажды рассказал мне мою предысторию, то есть как я появилась.

Я часто говорю с тобой в твое отсутствие, мысленно или вслух, и воображаю, будто ты меня слышишь. Даже почти верю в это – вот как было сейчас, пока не вспомнила, что ты на работе… Ведь мне бывает скучновато иногда. Потому что я не могу все время читать, я тоже человек и устаю от чтения. А летать без тебя нельзя, ты не разрешаешь.

Впервые я осознала себя, когда летала в саду между деревьями. Я была такая глупая, как младенец, ничего не знала и не понимала, ощущала только, что летаю, летаю. Мне казалось, будто лишь это в мире и есть – только я, деревья и полет. Я опускалась на ветку, потом – скок! – на другую – и еще скок! Дальше и дальше, а затем оттолкнулась и полетела. Неслась в воздухе, потом опять садилась на ветку, отталкивалась и летела, и так без конца… Мне хотелось отправиться вверх, в бескрайнее небо, и не возвращаться никогда, но что-то мешало мне, тянуло к земле. Впрочем, даже это меня по-настоящему не беспокоило. А потом ты приказал мне спуститься вниз.

С тех пор я живу у тебя в доме и учусь быть человеком. Сначала вела себя как совсем маленький ребенок – все портила, пачкала, не желала ходить в одежде, не умела говорить. Ты учил меня всему. Поначалу обходился жестоко, порол за любую провинность. То есть это мне тогда казалось, что ты бьешь меня жестоко – я ведь всякую, даже мельчайшую боль воспринимала как что-то ужасное. Я тебя очень сильно боялась, и ласкать ты меня начал не сразу. Потому что и ласк я не понимала – пугалась их, как всего остального.

Когда же я к тебе привыкла, ты стал ласкать меня в поощрение.

Я очень быстро все усваивала: училась говорить, и читать, и просто вести себя по-человечески – в минуты, когда мне это было интересно. Если же я упрямилась… о, тогда упрямилась по-настоящему. И тебе приходилось поступать со мной, как с нашкодившим щенком.

Шли месяцы.

Я научилась многому. Прочла кучу книг о самых разных науках и запомнила их почти наизусть. Выучила несколько иностранных языков. Глотала классику с наслаждением. Я люблю рассуждать о серьезных философских проблемах. И, кажется мне, если бы смогла раскрыть себя, какая я есть, в обществе, проявить свой ум и талант, то люди восхитились бы мной. Но я никогда не бывала в человеческом обществе. Очень боюсь людей…

Если кто-то заезжает к нам в гости – это случается совсем редко, – я веду себя по-дурацки и говорю разный вздор. Так, как это было, когда пришел твой приятель, Андрей.

Я не боюсь только тебя. Я люблю тебя больше, чем ребенок любит родителей, и, оставаясь одна дома, изнываю от тоски.

И еще я очень люблю летать…

Три раза в неделю – по вечерам, уже в сумерки – ты выходишь со мной в сад и позволяешь мне раздеться: почему-то я не могу летать в одежде. Скинув все, что на мне, поднимаюсь вверх и кружу, кружу между деревьями, забыв о своей жизни в человеческом доме и даже о тебе. Но все-таки бессознательно, маленькой частичкой своего «я» ощущаю твой взгляд – он словно держит меня на привязи. И когда ты приказываешь спуститься, не могу не послушаться.

А в другое время мне не позволено выходить из дома.

Увидеть, как я летаю, некому. Мы живем за городом, и на работу ты уезжаешь на машине. Вокруг дома большой сад, а сад огражден забором. За забором, по правую сторону от дороги, начинается лес. С противоположной стороны – заброшенные огороды и пустующие дачи.

Здесь совсем тихо. Никто не ходит и не ездит.

Тем лучше. Ведь если бы к нам приезжало много людей, то кто-нибудь из них непременно сказал бы мне что-нибудь плохое, правда?

А вдвоем нам гораздо лучше. Никто не мешает нам любить друг друга, а мне – заниматься всем, что я так люблю… И летать, летать!

В возбуждении бегаю по комнате – от окна к двери, от двери к окну, – подпрыгиваю и, кажется, вот-вот полечу. Но я не могу взлететь к потолку. На мне одежда. А ты приказал мне не снимать одежды, когда тебя нет дома. Как жаль…

* * *

Звенит звонок. Это видеофон. Подбегаю к аппарату и по привычке отключаю экран, прежде чем нажать кнопку связи. Не хочу, чтобы меня видели посторонние, которые звонят. Я боюсь этого, как будто я – чудовище, как будто у меня изо рта растут уши, а на лбу – второй нос.

Женский голос:

– Макс, это ты? Если нет, то позовите его, пожалуйста.

Мелодичный, спокойно-уверенный, даже слегка иронический голос.

– Он еще на работе, – с трудом выдавливаю из себя я.

– А ты… его кукла, да? – Она чуть-чуть подчеркивает это слово: «кукла».

Молчу секунд десять.

– Кто это спрашивает?

– Его знакомая.

Короткие гудки.

У нее голубые глаза. Я почему-то в этом уверена. У нее прозрачные, сияющие, распахнутые, как окна в небо, глаза.

Я замечаю, что по-прежнему стою у видеофона и до боли стискиваю руки.

У меня глаза бесцветно-серые, невыразительные. Твои глаза – темно-карие, блестящие, пристальный взгляд их обжигает. Я пытаюсь сравнить себя, какой бываю в зеркале, с твоей внешностью – и с ней… звонившей по видеофону… какой она мне представляется. Но о ней знаю только, что у нее голубые глаза (откуда знаю?), а о тебе…

Темно-карие глаза. Умное, волевое лицо. Сильные руки. Широкая грудь, к которой так легко прижиматься, прячась от невзгод… И это все. Я не могу представить тебя целиком.

Я не знаю, какой ты.

Я не знаю, не знаю, не знаю!

Вбегаю в свою комнату и, захлебываясь в плаче, падаю на кровать…

* * *

– Познакомимся? – Она смотрит на меня, улыбаясь. Большущие, как у куклы, и по-кукольному невинные, ярко-лазурные глаза.

Я отступаю на шаг и прячу руки за спиной.

Она оглядывается на тебя:

– Нехорошо.

Ты сидишь, непринужденно раскинувшись на диване, и тоже улыбаешься – такой знакомой многозначительной улыбкой. В ответ гостье киваешь и сочувственно прищелкиваешь языком.

– Как, по-твоему, может быть, стоит ее наказать? – спрашиваешь ты.

– Я тоже так думаю. Но после, – отвечает она.

Ты бросил на меня взгляд, от которого захотелось куда-нибудь спрятаться.

– Садись вон туда, в угол, – слова прозвучали холодно, это приказ.

В углу стоял стул, и я сама не заметила, как очутилась сидящей на этом стуле. Было стыдно до дрожи, словно меня уже сейчас наказывают.

Гостья пересела на диван. Ты рассказывал ей что-то, а она смеялась переливчатым смехом и придвигалась ближе, ближе. Наконец ее голова легла на твое плечо; ты взял гостью за подбородок и впился в ее губы страстным поцелуем. Я хотела встать и уйти, но с ужасом поняла, что не могу пошевелиться…

И вот она уже лежит, хохоча и извиваясь, на твоем колене, а ты быстро и уверенно расстегиваешь ее блузку. Визг отдается у меня в ушах. Она визжит так, будто ее щекочет сотня мужчин.

Огромные, как арбузы, груди послушно сминаются под твоими руками.

Она на диване, полностью раздетая; упруго изгибается тело, роскошное, точно на фото в цветном журнале… это неправильно, у обычных женщин не бывает таких форм! Ты ложишься на нее и входишь медленно, с наслаждением. Она стонет и содрогается всем телом.