Евгений Сыч - Ми диез

• Название: Ми диез
• Автор: Евгений Сыч
• Жанр: Научная Фантастика

---

Что-то с сержантом не то. Дал срок до обеда, а работы на полчаса. Копать легко, даже слишком легко. Никаких камней - песок. Не сухой песок, мокрый, и потому копать еще легче. Дождь льет, но я его не замечаю. Мне не положено замечать дождь, обращать на него внимание. Я должен копать, будто нет никакого дождя, потому что приказ - понятие священное, а дождь нет. Во всяком случае, в армии. Или - для армии? Не знаю. Копаю. Песок уже не сырой. Песок мокрый. Не от дождя, дождь - чепуха. Вода просачивается снизу. Здесь болото. Кругом болото. Стоит упасть на колени, и на земле на почве, точнее, - остаются две ямки и быстро наполняются водой. Снизу. Песок плывет. Я вычерпываю его лопатой, как ложкой, жаль, что лопата - не ложка. Здесь нужна лопата-ложка, большая-большая. Чтобы ею зачерпывать и выплескивать весь этот песчаный кисель. Ложка для великана, кисель для великана, питающегося камнями, - песок такому можно давать на десерт.

Мокро, очень мокро и холодно. Что сверху мокро, это ничего, не стоит внимания. Мокро снизу. Сапоги тонут в жиже, и жижа проникает в сапоги. Руки быстро становятся красными, потом фиолетовыми. Говорят: руки синие. Это неправильно. Руки становятся фиолетовыми от холода - первое самостоятельное открытие. Если по такой фиолетовой руке стукнуть, пятно будет морковного цвета. Бездна красок - богатая палитра.

Я вычерпываю и выплескиваю подальше песчаный кисель, и яма, которую я копаю, постепенно все больше становится похожа на воронку. На воронку от взрыва чего-то большого и незаглубленного. Очень обширная и совсем не глубокая получается воронка. Если взять по вынутому объему, то давно уже есть яма для столба, вероятно, в этой гипотетической яме уже можно было бы утопить столб целиком. Но даже очень большая воронка не устроит сержанта. Воронка - это не яма для столба.

Холодно, мокро.

Я мокрый насквозь. Мокрые руки на мокрой лопате. Неизвестно как, неизвестно, какими путями попадает на ручку лопаты песок, втирается в кожу. Да, копать все-таки желательно было бы сухой лопатой. Минутку, надо подумать. Нет, нельзя останавливаться, надо копать и думать одновременно. Я же умный, во всяком случае, не глупый, что же можно придумать в данной ситуации? Нет безвыходных положений, не бывает. Не должно быть. Что тут можно сделать?

Хорошо бы заморозить песок и долбить его ломом. Тоже работа не сахар, но зато уж что выкинул - то твое. Но для этого нужно ждать ноября, когда земля застынет, а у меня срок до обеда. И я не волшебник. Не подойдет. Но что еще, что еще, что еще можно придумать? Не знаю. Я не могу думать. Я могу только копать - пока еще могу. Очень скоро, пожалуй, я не смогу и этого. Воронка уже не большая, она - огромная, и сапоги почти совсем затянуло песком. Я слышал про людей, которых закапывали, но ни разу не слышал, чтобы люди закапывались сами. Наверное, никому не хватало упорства, если у меня его хватит, я буду первым.

Выкопать яму невозможно, не в моих силах. Не выкопать, не выполнить приказ сержанта тоже невозможно. Не по моральным причинам - мне сейчас плевать и на будущий прогресс, и на всю цивилизацию. Песком плевать. Но сержант! Ему ведь тоже приказали, и он из меня не знаю что и кого сделает, если приказ не будет выполнен. А песок течет. Слышал, думал - метафора, для красоты слога. Правда. Чистая, девяностошестипроцентная. Такую правду водой запивать, а то глотку сожжет. Но что же делать, что можно сделать? Одно уже ясно: не копать. Зачеркнуть, устранить в таблице спряжений: "я копаю". Останется еще - ого! Ты копаешь, он копает, они копают. Моя яма по сравнению с каналом, как комар рядом с динозавром, Но когда-нибудь динозавр издохнет, а комар останется.

Тут неожиданно шумно стало в квартире. Пришли школьники с двумя учителями или воспитателями, на экскурсию, на внеклассный урок. Учиться на живом примере.

"На полуживом", - подумал старик.

- Как вы удостоились чести стать в ряды строителей канала? - задал вопрос учитель.

"Хорошо говорит, - отметил старик. - Учительская манера: внушает самой постановкой вопроса. Значит, то, что я встал в ряды - уже честь".

- Нужно было проявить себя с лучшей стороны, - произнес он вслух, громко.

Дети молчали послушно и внимательно: ждали откровений. Каких откровений, умницы?

- Разумеется, - подбодрил учитель. - А что вы лично для этого сделали?

- Учителя своего разоблачил, - медленно и злорадно ответил Л'оро, глядя в блекнущее, застывающее педагогическое лицо. - Придирался ко мне очень мой школьный учитель. Незаслуженно, - я-то же - хороший, не зря ведь потом канал доверили строить. Куда уж лучше? А кто может зря придираться к хорошему человеку? Ясно - враг. Ну, я и стал за ним следить: за каждым словом, за каждым поступком. Внима-а-тельно. Разоблачил в конце концов, оказалось, и вправду - враг. А меня за это - как сейчас помню! - на канал.

Воспитатели ушли, увели с собой детей.

- Зачем ты так? - упрекнул собеседник.

- А как надо было? - рассердился старик. - Правду сказать? Нужна им наша правда! А ложь, все равно, что та, что другая - ложь. Так какая разница?

Собеседник бесшумно вышел из комнаты, неслышно прошел в санузел и даже там умудрился обойтись без лишних звуков.

- Ты пойди в кухню, - сказал ему старик, не открывая глаз. - Дам еды много. Поешь. Мне больше не надо.

Мусоровоз в час урочный увез содержимое урн. Я на трубе водосточной сижу, играю ноктюрн. Сверху смотрю я на малых сих, тех, что внизу, людей. Гвозди бы сделать из всех из них - много бы было гвоздей!

У Лоро имелись когда-то хорошие шансы на простую и легкую жизнь. К призыву у него было образование, три курса. Не бог весть что, но на безрыбье, - а безрыбье тогда было крепкое, - он мог бы надеяться и даже, пожалуй, рассчитывать. Стариком он, конечно, тогда не был, какой уж там старик - двадцать один год. Опасный апостроф после первой буквы в древнем родовом имени он незаметно опустил, и звали его все просто Лоро, безобидным простеньким именем, которое в переводе с малоизвестного диалекта означало - попугай. В армию Лоро шел с охотой, все равно служба была неизбежным делом, а за время ее, - так он думал, - возможно, рассеются сами собой неприятности, накопившиеся к двадцати и одному его годам стараниями его собственными, окружающих и времени.

Время шло сложное.

На сборном пункте, раскладывая личные дела призывников по потребной системе, спросил его заезженный работой капитан:

- Родственников за границей не имеете?

Он помолчал тогда самую малость и ответил: "Имею", - скрывать не приходилось, слишком легко все можно было проверить: только папку раскрыть.

Капитан, потеряв к нему всякий интерес, переложил листочек в какую-то отдельную стопку, назвал номер команды, к которой Лоро был отныне прикреплен. Ему надлежало этой команды держаться и с ней двигаться когда и куда скажут. На канал. На полжизни или на всю жизнь - как это вышло для многих. И все.

Он вышел тогда от капитана, сел у огромного забора на подвернувшееся бревно, достал из карманов сигареты и книжку одного старого и очень неглупого философа. Эту книгу можно было читать бесконечно и каждый раз с разными мыслями. Когда не хочется думать о конкретном, сегодняшнем, золотое средство - читать умные книги: голова занята. Поэтому он закурил и стал читать. Читал и думал, думал и читал, искал и находил. Вокруг себя он ничего не видел, пока читал, и его это устраивало.

- Слышь, парень! - услышал он через некоторое время и поднял глаза.

Перед ним стояли трое. Велик сборный пункт, несколько тысяч человек собрались и свободно разместились на его территории, но - велик пункт всегда есть место, где можно пристроиться так, чтобы никто не мешал. Этим троим никто не мешал: они отгородили Лоро от всех тысяч людей вокруг. Выглядели они энергично и разговаривали убедительно.

- Слышь, парень, - повторил самый костистый из троих. - Тут вот земляк, отслужил уже, домой едет, а не в чем. Что ж ему в этом рванье старушке-маме показываться? - он кивнул на скромно потупившегося второго, невысокого и коренастого. Продолжил: - Так ты с ним давай махнись, пальтишко на его фуфайку. В армии гражданку все равно отберут, форму тебе выдадут. А в фуфайке даже и лучше, не простынешь, пока доедешь. Ночи-то сейчас холодные.

Третий из трех - он все стоял за спиной Лоро - глупо хихикнул неизвестно чему.

- Ну да, - сказал Лоро, - понятно.

Положил на землю книжечку с творениями старого философа, встал, обшаривая по пути карманы пальто, но ничего особенного в карманах не было. Вспомнил, что утром, когда только пришел на пункт, сдал капитану нож: ножи брали с собой все, мало ли - хлеба отрезать или еще чего, нельзя в дальнюю дорогу без ножа. Но как только их группа переступила черту ворот, капитан поставил всех по стойке смирно и предложил ножи сдать. Всем. Во избежание недоразумений. Предупредил: кто не сдаст - будем обыскивать. Ножей набралась целая хозяйственная сумка. С ней капитан и ушел по своим околовоенным делам, обыскивать же никого не стал, лень было, наверное. "Зря я ему нож отдал", - вспомнил Лоро. Он подошел к первому поближе, сжал и растер пальцами в кармане пачку сигарет, а левой рукой расстегнул пуговицы пальто.