Валентин Бадрак - Стратегии гениальных мужчин

• Название: Стратегии гениальных мужчин
• Автор: Валентин Бадрак
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2010
• ISBN: 978-966-03-4732-8

Эта книга о гениальности мужчин, о тех, чьи достижения оказали огромное влияние на судьбы мира и человечества и пережили (или переживут) их самих. В отличие от авторов других книг на подобную тематику, Валентин Бадрак не столько рассказывает о великих людях прошлого и современности (хотя он достаточно подробно рассматривает биографии 27 гениальных мужчин от Александра Македонского до Билла Гейтса), сколько размышляет о том, что отличает гения от обычного человека, как обстоятельства помогают или мешают…

---

В детстве он, подражая отцу, непременно желал стать пастором и каждое свое действие подвергал жесткой самооценке и самоанализу. Услышав от бабушки семейную легенду о своем благородном графском происхождении, Фридрих еще более уверовал в свою исключительность и начал полагать, что его рождение в один день с королем не является простой случайностью. Очевидно, детское самовнушение отпечаталось и на восприятии себя в зрелом возрасте, потому что Фридрих Ницше становился неисправимым самовлюбленным эгоистом, глядят ним на все сверху вниз. Немалая роль в этом принадлежит и женщинам: потерявшая мужа и одного сына мать просто боготворила Фридриха, передавая ему все свои знания о жизни и всю любовь, на которую только может быть способна одинокая, ужаленная жизнью женщина. Точно так же и бабушка, живущая после переезда переполовиненной семьи неподалеку, обходилась с Фридрихом терпеливо и ласково. Все это не могло не способствовать росту самооценки и появлению эгоцентризма и нетерпимости в сознании мальчика.

В то же время весьма интересно, что из-за раннего взросления Фридриха сверстники относились к нему с почтительным уважением, хотя большая их часть сторонилась его. Да и самому Ницше, слишком быстро переросшему их наивные, глуповатые игры, было по большей части неинтересно со сверстниками. Это лишь укрепляло его мысли о собственной исключительности, что много позже стало основой для смелого вызова всему миру.

Превосходство Фридриха над сверстниками в гимназии оказалось настолько ощутимым для учителей, что матери была дана настоятельная рекомендация перевести его в высшее учебное заведение. В результате четырнадцати лет от роду Фридрих, покинув семью для продолжения учебы, перешел к совершенно самостоятельной жизни. Это еще один достаточно важный штрих развития самостоятельности – отныне он сам принимал все свои стратегические решения.

С самого начала жизни Ницше относился к себе как фигуре трагической – по сути, еще в детстве он создал для себя образ, которому потом следовал всю жизнь. К этому его привели одиночество и тщательно скрываемые последствие детских потрясений. Благодаря более острому и, определенно, более пессимистичному восприятию мира он слишком рано повзрослел и, поскольку не имел настоящих друзей, снова и снова обращался к самому себе, теперь уже с помощью бумаги и чернил. Восприимчив так, как может быть лишь глубоко одинокий и даже брошенный человек, Ницше ко всему обыденному относился с пафосом и едва ли не драматическим восторгом. На непонимание внешнего мира Ницше отвечал отвержением его, а его необычайная эгоцентричность уже позволяла думать о себе если не как о великом мессии, то наверняка как об искрометном таланте, не постижимом окружением из-за психической слабости и природной толстокожести обывателей. Если бы такая самооценка не была рождена в юношеском возрасте, Фридрих неминуемо оказался бы в клинике для душевнобольных или погиб. Один из его биографов Даниэль Галеви указывает, что уже тринадцатилетним подростком Ницше, будучи «опьяненным самим собой, взял перо и в двенадцать дней написал историю своего детства». Привыкший к откровениям с самим собой, Фридрих впервые всерьез прислушался к голосу сердца. Но до рождения идеи еще было чудовищно далеко – пока что стоял вопрос: выжить или погибнуть?

С юного возраста Фридрих требовал от себя доказательств своей исключительности – его грудь распирали навязчивые и стремительные желания выделяться. Сублимированная форма самовыражения порой приобретала у Ницше сумасбродные и даже опасные формы: когда однажды, узнав душещипательную историю о древнеримском воине Муции Сцеволе, что сунул руку в костер в доказательство психологического превосходства римлян, ученики подвергли сомнению правдивость этой истории, Фридрих демонстративно вынул из печи раскаленный уголь и положил себе на ладонь. Жуткий шрам остался у него на всю жизнь, напоминая… о собственном превосходстве над обычными людьми.

Восприимчивость мальчика изумляла, как будто он был не от мира сего. Разумеется, книги сыграли в этом не последнюю роль, закрепив перенесенные в детстве нервные потрясения. Фридрих проглатывал книги с безумной необъяснимой страстью, легко поддаваясь накалу сюжета. Но уже очень скоро его начинают волновать прикладные вещи, близкие к науке, отвечающие на многие вопросы, на которые, как он уже выяснил, живущие рядом с ним люди не имеют убедительных ответов. Юный Ницше добирается до Гумбольдта. Дальше идут Шиллер, Байрон, Гельдерлин, Платон и, наконец, Шопенгауэр. Не считая всего попутного. Не считая выполнения собственного плана занятий, куда включен целый список наук, которые Фридрих самостоятельно перепахивает, сознательно поглощая все достигнутое человечеством до него и превращая груды несвязанных, разрозненных познаний в единую цепь четкого собственного представления о мире. Это было начало виртуозного и непостижимого ницшеанского синтеза, свойственного лишь тем людям, которые оказались способными, поглощая стремительные и не имеющие границ источники знаний, все подвергать сомнению и собственному анализу. Его стимулирует музыка и поэзия, придающая еще большую тонкость и изысканность в общении с окружающим миром. Но главным неизменно остаются вопросы и ответы. Словно чутьем, он находил самые лучшие книги, связывал несвязуемое и пропускал через себя, казалось бы, то, что невозможно синтезировать. Но все же не находил ответов на большинство из мучивших его проблем. Может быть, именно это заставило его написать много лет спустя: «Невозможно найти другую книгу, которая учила бы нас так многому, как та, над которой работаем мы».

Неудивительно, что постная посредственность учебного заведения начала тяготить семнадцатилетнего Ницше. Но с этим еще можно бороться, хотя весьма показательным фактом является почти полный провал Фридриха на выпускном экзамене по математике. А вот как быть с религией?! Сначала со страхом, а потом с удивлением юноша констатирует, что больше не нуждается в Боге – смутно он понимает, что эти устоявшиеся символы ему чужды. Ему нужны новые, более ожесточенные, более непредвзятые и бесстрастные символы, не поражающие воображение и чувствительность, а высвобождающие дух своей искренностью и незримой целительной мощью. Несмотря на наличие теплых, дружеских отношений с несколькими юношами, уже в этом горячем возрасте Ницше упивается одиночеством и начинает ощущать оглушительную и беспредельную силу тишины. В дневнике он помечает: «Нас двое – я и одиночество». Странная привычка начала перерастать в не менее странную для обычного человека раннюю самодостаточность. Может быть, для молодого человека, еще не определившегося с выбором жизненного пути, такое забытье является проявлением прогрессирующей болезни? Вполне может быть, если учесть, что он в течение всей своей жизни сознательно шел на разрыв с теми немногими людьми, которые были готовы общаться с ним. Горькое одиночество уязвленного гордеца – такова была плата за лучшее понимание мироздания. Обожженный колкими словами тех, кого он считал друзьями, грубо одернутый за попытки сказать свое слово громко, Фридрих Ницше очень скоро разочаровался в искреннем общении с людьми. Начиная со студенческих лет в Боннском университете и до конца своих сознательных дней он предпринял еще несколько таких попыток, каждая из которых, оканчиваясь травматической драмой, еще больше отвращала мыслителя от людей. В дальнейшем он предпочитал виртуальное общение – переписку, – когда дружба и отношения вроде бы существуют, но в таком дозированном виде, что к ним можно обращаться лишь в необходимые для себя моменты: даже тут Ницше оказался неисправимым эгоистом, с великим трудом пускающим в свой мир кого-то нового.

Несмотря на раннее творческое созревание, в университете Ницше далек от мысли, как себя применить. Не найдя ничего лучшего, он остановил выбор на филологии, к которой был равнодушен, но которая не вызывала негативных эмоций. После решительного разрыва с товарищами-студентами учебная атмосфера начала угнетать Фридриха, и он решительно бежал из Бонна. Подавленный, угнетенный собственным забвением и теряющий свое «Я» в оглушительной тоске, он прибился к новой пристани – Лейпцигскому университету. Самые сложные решения давались Фридриху легко, и он, проникшись неиссякаемой любовью к себе, никогда о них не жалел.

Перемена места принесла свежесть в его блуждающие мысли. Именно в Лейпциге молодой искатель истины ожил, купив однажды неизвестную книгу незнакомого автора – «Мир как воля и как представление» Артура Шопенгауэра. После ее прочтения в душе молодого человека словно произошел взрыв атомной бомбы – он был так потрясен, что в течение двух недель спал лишь по четыре часа в сутки, пребывая в блаженной невесомости размышлений о прочитанном. Приход в мир Ницше Шопенгауэра ознаменовал одновременно и его полный отказ от веры в Бога.