Александр Пономарёв - Проект "Вервольф"

• Название: Проект "Вервольф"
• Автор: Александр Пономарёв
• Жанр: Боевая фантастика

Двадцатилетний студент Саня Грач попадает в прошлое. Оказавшись в теле нацистского учёного, он пытается помешать фашистам создать армию вервольфов и тем самым не допустить изменения истории. Уничтожив фабрику монстров, Саня узнаёт о настоящей причине своего перемещения во времени и вступает в противоборство с женой учёного, которая на деле является жрицей древнего божества. Теперь судьба человечества в руках Сани. Сумеет ли он сделать правильный выбор и какую цену готов заплатить за спасение мира?

---

Разведчик покраснел ещё сильнее, опустил руки и оглянулся, словно ища поддержки у товарища — грузин во все глаза таращился на Марику, разве что языком не цокал от восхищения — и командира.

— Смелее, — подбодрил я его, а сам на немецком попросил спутницу умерить девичью гордость и позволить солдату выполнить приказ.

Старшина сделал стойку, едва услышал вражескую речь, но я сразу продублировал сообщение по-русски.

Красный как рак Шихов торопливо обыскивал девушку, едва дотрагиваясь до куртки. Ножа не нашёл. Он, видно, выпал из кармана ещё там у реки. Марика терпела его прикосновения, но лишь до тех пор, пока дело не дошло до штанов. Она так сильно толкнула красноармейца, что тот хлопнулся задом в сугроб под дружный хохот старшины и второго солдата.

Шихов вскочил на ноги, сдёрнул автомат со спины, навёл на девушку.

— Отставить! — громовым голосом рявкнул Синцов, мгновенно перестав смеяться.

— Товарищ старшина, а чего она дерётся, — обиженно протянул рязанец, вешая ППШ на плечо.

— Понравился ты ей, Ваня, — с кавказским акцентом сказал боец с орлиным носом. — Тебя девушка на свидание пригласила, а ты не понял. Обижаться начал, нехорошо, э!

— Помолчи, Резо. Неизвестно, как бы ты отреагировал, свалившись в сугроб, — повернулся к нему Синцов.

Грузин широко улыбнулся:

— Я бы, таварищ старшина, обрадовался. Упасть в снег от руки такой девушка — счастье! У нас в Грузии…

— Хватит, Резо, слышали мы про твою Грузию. Там и горы высокие и реки быстрые, и невесты одна другой краше.

— Правильно гаварите, таварищ старшина! Приезжайте ко мне домой после войны, мама вам такие хачапури сделает, пальчики оближешь! М-мм! — он даже причмокнул от удовольствия.

— Хорошо, Резо, приеду, надо только дожить до победы.

— Доживём, таварищ старшина, ещё как доживём! — воскликнул грузин, взмахнув рукой. — И ты, Ваня, приезжай, и вы, таварищ полковник, — только форму эту проклятую снимите! — и девушка ваша пусть приезжает. Мама всем будет рада…

— Всё, всё, Резо, угомонись. И ваши и наши — все приедем, — сказал старшина, подзывая к себе Шихова. — Ну, Ваня, что нашёл?

— Кроме этого, ничего, — ответил разведчик, протягивая командиру моё удостоверение.

— Так, так, — протянул старшина, разглядывая подмокший прямоугольник из серого картона с тремя строчками печатных букв и фашистским орлом с зажатой в когтях свастикой внутри венка. — Что это?

— Удостоверение на имя штандартенфюрера СС Отто Ульриха фон Валленштайна, — сказал я. — А что ты ожидал увидеть, старшина? Красные «корочки» со звездой? Давай уже веди нас в дом, пока девчушку совсем не заморозил.

Синцов махнул рукой. Всё ещё красный Шихов пошёл впереди к ближайшему дому, из трубы которого валил дым. За ним, ступая след в след, двинулись я и Марика. Гоношвилли и старшина замыкали колонну.

Хозяйка — седая бабулька с пуховым платком на голове, в валенках на босу ногу, старой домотканой юбке серого цвета и меховой жилетке поверх белой холщовой рубахи встретила нас с веником у порога. Она увидела гостей в окно и заранее приготовила метёлку, чтобы мы смахнули снег в сенцах.

Красноармейцы сняли снегоступы, поставили их в угол, потом поочерёдно обмели одежду и обувь, причём Резо ещё и за Марикой поухаживал: смахнул с неё снег.

А я почистить шинель не смог, поскольку последние силы оставили меня. Так и осел кулем на дощатый настил пола и только благодаря Ване — тот успел подхватить меня, когда я падал — избежал удара головой о бревенчатую стену сруба.

Под цепким взглядом старшины Иван снял с меня задубевшую шинель, помог подняться по крашенным коричневой краской покосившимся ступеням крыльца и, пригнув ладонью мою голову, чтобы я не стукнулся о низкую притолоку, завёл в дом.

Жильё встретило нас теплом и весело потрескивающим огнём в сложенной по центру избы печке. На вбитом в потолочную балку крюке висела старая керосинка с закопчённым стеклом. Я так и представил, как по вечерам в ней теплится огонёк, размазывая тени по стенам и разгоняя мрак по углам.

В красном углу на полочке под белым рушником когда-то была икона Христа Спасителя. Брёвна со временем потемнели и там, где она стояла, остался светлый прямоугольник. Теперь это место заняла перевязанная чёрной ленточкой фотокарточка мужчины в военной форме с двумя миниатюрными танками в петлицах.

Печальные глаза танкиста смотрели на каждого, кто заходил в дверь, и от этого взгляда становилось как-то не по себе. Погибший сын хозяйки как будто заглядывал в самые потаённые уголки души, извлекая на свет всё тёмное и светлое, что хранилось там.

Под полочкой до сих пор висела лампадка. Сейчас она не горела, но я подозреваю, что иногда бабулька зажигала в ней маленький огонёк и, встав на колени, разговаривала с сыном, глядя на фотографию выцветшими от слёз глазами.

Внутреннее убранство избы не отличалось изысками. Покосившиеся оконца закрыты короткими шторками с вышивкой, на дощатом полу разноцветные дорожки полосатых половиков. В дальнем углу большой окованный железом сундук, где хозяйка хранила нажитый за всю жизнь небогатый скарб. Вдоль длинной стены стол под заштопанной, но чистой скатертью; под ним три табуретки, четвёртая в углу, где фотография, на ней пожелтевшая от времени газета «Правда», на которой цветочный горшок с геранью. Справа от входной двери бадья с водой, слева низкая деревянная скамья. За печкой железная кровать под серым шерстяным одеялом и с горкой подушек в изголовье.

Ваня помог мне сесть на скамейку, стащил с ног сапоги, из которых на пол высыпались хрусталинки ледышек, поставил их подошвами к печке. Потом подхватил под мышки, подвёл к торцу печи, усадил на пол. Стол и стена с двумя окнами как раз оказались напротив меня.

Рядом села Марика, прижалась к нагретой стенке спиной, обхватила мою руку ладошками, подула теплом на посиневшие от холода пальцы и смотрит на меня, улыбается. А в глазах грустинки плавают. Поражаюсь я ей всё-таки. У неё сердечко, наверное, до сих пор от слов моих разрывается. Другая бы давно меня бросила, а эта со мной, как с маленьким, нянчится. Что она во мне такого нашла? Никак не пойму.

Шихов и Гоношвилли скинули капюшоны маскхалатов, сняли вещмешки, подвесили их за лямки на торчавшие из бревна гвозди (они шли в ряд справа от двери и, по-видимому, заменяли хозяйке вешалку), туда же отправились серые ушанки с красной жестяной звёздочкой по центру мехового козырька. Расстегнув несколько пуговиц защитной хламиды и бушлатов, солдаты разбрелись по избе, оставив оружие при себе.

Синцов тоже чуток разоблачился, сел на скрипнувший под его весом табурет. Автомат лежит на коленях, на усталом лице отчётливо читается решимость в любую секунду пустить его в дело. Молодец сержант, высший балл тебе за бдительность.

— Нам бы обогреться немного, мамаша, да кипяточку, если можно, — попросил он за всех.

Старушка бросила в меня уничтожающий взгляд и пошаркала к печурке, рядом с которой на полу стоял закопчённый чайник с изогнутым носиком.

Пока бабулька гремела посудой и наливала воду, Марика задремала, навалившись на моё плечо. Ей нужен был хороший сон, а мне чистая и сухая одежда. Застывшая форма постепенно оттаивала и неприятно липла к телу. Я и так согреться толком не успел, а тут на тебе — новый курс криотерапии. Ощущения те ещё.

Я поднял свободную руку, сказал шёпотом:

— Старшина, мне бы обсохнуть надо, я до встречи с тобой в ледяной купели побывал. Да и дивчину на кровать положить бы не мешало. Может, попросишь ребят, они её перенесут, а я пока форму сниму, подсушу на печке немного.

Пётр Евграфович сощурил глаза, склонил голову набок, словно присматривался к чему-то, потом кликнул Резо и велел ему заняться Марикой.

Грузин расплылся в улыбке, бережно взял девушку на руки — она так устала, что даже не проснулась, когда её рука свесилась до пола — перенёс на скрипнувшую пружинами кровать и накрыл старым одеялом. Марика что-то пробормотала во сне, повернулась на бок и, сжавшись в комочек, мирно засопела.

Я в это время стянул с себя форму, вместе с Ваней закинул её на печку и остался в одном исподнем, тоже влажном, между прочим. Но делать нечего — не голым же ходить? — буду, как йог, на себе сушить. Глядишь, получится — ещё больше себя уважать стану.

Холодный пол неприятно студил ноги. Под цепким взглядом сержанта я перешёл на половик, стало немного лучше, сел на табурет.

На плите негромко заворчал чайник. Бабуля скрипнула дверцей печурки, застучала кочергой по стенкам топки, перемешивая угли.

Мы со старшиной ждали хозяйку, сидя за столом. Ваня с Резо принесли скамейку и сидели рядом, слушая наш разговор.

Я вкратце изложил наскоро придуманную легенду, опираясь на сохранившиеся в памяти сведения о войне. Благо ещё в той жизни немало читал книг — как художественных, так и мемуаров — и смотрел фильмов на эту тему. Как будто заранее готовился к этой встрече, от которой сейчас зависела моя жизнь.