Виссарион Белинский - Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь

• Название: Пятидесятилетний дядюшка, или Странная болезнь
• Автор: Виссарион Белинский
• Жанр: Драматургия

По словам В. С. Межевича, близко знавшего Белинского, «Пятидесятилетний дядюшка» писался две-три недели для бенефиса М. С. Щепкина, очевидно, по просьбе последнего. Пьеса была представлена в московский театр 2 декабря 1838 г. Следовательно, она была написана в ноябре этого года. Ольдекоп, цензуровавший пьесу Белинского 9 декабря 1838 г., в своем отзыве о ней писал, что среди пьес, рассмотренных им, «Пятидесятилетний дядюшка» – «самая скучная, предлинная и утомительная, но, к счастью, невинная пьеса. Старый дядя влюблен в молодую свою племянницу и готов на ной жениться, но, узнав, что она любит своего двоюродного брата, он великодушно отступает и соединяет молодых»

---

Явление II

Входят Катенька и Мальский

КАТЕНЬКА (вбегая). Ах, Лизанька, ты всё одна! Что ты тут делаешь?

ЛИЗАНЬКА. Ничего.

КАТЕНЬКА. И тебе не скучно? Погода такая прекрасная, в саду так хорошо! А мы всё бегали с Владимиром Дмитриевичем… Представь себе – какая досада! – я стала спорить, что он меня не догонит…

ЛИЗАНЬКА. Странная фантазия! Ты вперед могла знать, что проспоришь.

КАТЕНЬКА. Да я понадеялась на его любезность, а он был так невежлив, что далеко перегнал меня, да еще, поравнявшись со мною, насмешливо поклонился…

ЛИЗАНЬКА. Вам весело… Напрасно вы не продолжили своего удовольствия…

КАТЕНЬКА (Мальскому). Уж этого я вам никогда не прощу, невежливый кавалер… Это вы так изволите поступать, еще только объявивши себя моим обожателем: что же будет, когда мы женимся?.. О, непременно отомщу вам за это…{16} Лизанька, милая! что ты так грустно смотришь… ты как будто встревожена?

ЛИЗАНЬКА. Ничего, Катенька… так, просто…. грустно… Мне бы хотелось поговорить с тобою…

КАТЕНЬКА. Очень рада! Я для тебя готова целый день просидеть взаперти, не сходя с одного стула, что мне всего труднее. Monsieur Мальский, не угодно ли вам уйти? Это же кстати, потому что вы до смерти надоели мне… Ступайте, ступайте – и если я не позову вас – не смейте являться мне на глаза.

ЛИЗАНЬКА. Ах, Катенька, ты без глупостей ни на минуту!..

КАТЕНЬКА. А тебе уж тотчас его и жаль стало! Нет, их не надо баловать! Коли назвался обожателем, должен сносить прихоти, капризы, словом – быть рыцарем в полном значении этого слова… А как приятно повелевать этими господами, которые – наши покорные слуги, пока остаются еще и качестве обожателей, а сделавшись мужьями, становятся самовластными повелителями… О, я не откажусь от прав моего пола, и хоть одному – да уж за всех отомщу… Подите, подите!

МАЛЬСКИЙ (кисло улыбаясь). Повинуюсь со всею готовностию (уходит).

Явление III

Лизанька и Катенька.

ЛИЗАНЬКА. Ты, Катенька, кажется, всю жизнь намерена дурачиться…

КАТЕНЬКА. Милая Лизанька, что ж делать, если это так приятно!

ЛИЗАНЬКА. Но пора, наконец, подумать о чем-нибудь сурьезно…

КАТЕНЬКА. А о чем же, например?

ЛИЗАНЬКА. Разумеется, о том, что ближе к тебе… например, хоть о твоих отношениях к Владимиру Дмитриевичу…

КАТЕНЬКА. Да о чем же тут думать?

ЛИЗАНЬКА. Ты… любишь его?..

КАТЕНЬКА. Да кого ж я не люблю? Я всех люблю…

ЛИЗАНЬКА. Ну – ты… влюблена в него?

КАТЕНЬКА. Право, не знаю – потому что не знаю, что такое влюбляться.

ЛИЗАНЬКА. Вышла ли бы ты за него замуж?

КАТЕНЬКА. Почему же и нет, если бы он захотел на мне жениться?

ЛИЗАНЬКА. А если бы не захотел?

КАТЕНЬКА. Тогда бы я вышла за другого.

ЛИЗАНЬКА. За кого же?

КАТЕНЬКА. Кто бы посватался. Разумеется, если человек умный и благородный – за дурака и пошляка я не выйду… Умен, благороден, любезен, да если еще к тому смешон немножко, так что над ним можно будет иногда позабавиться, не оскорбляя ни его, ни себя – право, я не знаю, почему бы не идти за такого?

ЛИЗАНЬКА. А я так, право, не знаю, Катенька, жалеть о тебе или завидовать тебе должно…

КАТЕНЬКА (пожимая ей руку). Ни того, ни другого; милая Лизанька. Каждый чувствует, думает и поступает по-своему, как создал его, как велел ему бог; а бог ко всем справедлив: всякому дал он свою долю горя и свою долю радости…

ЛИЗАНЬКА (грустно улыбаясь). Как, шалунья, так и тебе дал он свою долю горя?

КАТЕНЬКА. А как же? Иногда сгрустнется, иногда как-то нехорошо… на душе тяжело… внутри волнение… на всё досадно… и себе не рада… Впрочем, я счастлива тем, что редко бываю в таком состоянии и скоро выхожу из него…

ЛИЗАНЬКА. Я так напротив: поэтому наши роли не равны…

КАТЕНЬКА. О, нет, милая Лизанька, равны, совершенно равны. Я не умею тебе это растолковать… но я чувствую это, и мне кажется, что наши доли, как и доли всех людей, совершенно равны… Ты больше меня грустишь, тяжелее страдаешь – зато и твои радости сильнее… И потому перестанем рассуждать и сравнивать, а будем лучше стараться – терпеливее сносить горе и беззаботнее предаваться радости, которую посылает нам добрый бог…

ЛИЗАНЬКА. Ах, Катенька, никогда не думала я услышать этого – ты меня радуешь…

КАТЕНЬКА. А как же бы вы думали обо мне, сударыня? Вы всё смотрите на меня, как на болтушку, и не подозреваете, что и я умею не только мечтать, но и философствовать… Впрочем, на меня редко находит охота философствовать… Смеяться, бегать, прыгать, петь – как-то занимательнее… Полно же, глупенькая умница, горевать, развеселись… А мне пора к моему кавалеру, которого я так невежливо прогнала от себя…

ЛИЗАНЬКА. Итак, ты не можешь решительно отвечать мне – любишь его или нет?

КАТЕНЬКА. Любить, как ты понимаешь это слово, то есть как страсть, как счастие или несчастие целой жизни? Нет – я не люблю его…

ЛИЗАНЬКА. А будешь ли так любить кого-нибудь и когда-нибудь?..

КАТЕНЬКА. Повторяю тебе – его не люблю; что же до твоего другого вопроса… то… я дам тебе на него ответ… когда-нибудь… в то время, как полюблю кого-нибудь… (Убегает, напевая).

Явление IV

ЛИЗАНЬКА (одна). Она, право, лучше меня!.. Она счастлива, а счастие есть награда доброй и чистой души, чуждой эгоизма… (Молчание)… Я хотела говорить с ней о дядюшке – и не сказала ни слова… Однако ж, мне стало как-то легче… Она его не любит; но можно ли ей поверить в этом… Да если б и так – мне-то что в этом? Ведь он всё-таки только об ней и думает, только ею и занят… Однако ж этот разговор много, много облегчил меня… А отчего!.. (Качая головою). А! понимаю тебя, хитрое и бедное сердце!.. Ты торгуешься с судьбою, и если не успело ничего выторговать, так радуешься, что и другие не счастливее тебя… (Молчание). Да! во мне есть демон греха!.. Я уж знаю ревность… зависть…{17} Всё, всё против меня… и против всех нас, да только одна я должна всё нести на себе… Кто-то идет… голоса… дяденька…

ГОРСКИЙ (за дверью). Смелей, смелей, Федор Кузмич… Она одна… в гостиной…

Явление V

Входят Горский и Бражкин.

ГОРСКИЙ. Лизанька, я веду к тебе гостя, Федора Кузмича…

БРАЖКИН (подходит к руке Лизаньки). Здравствуйте, Лизавета Петровна… извините-с…

ГОРСКИЙ. Что тут за извинения – люди знакомые – не в первый раз видитесь друг с другом. (На ухо Бражкину). Ну, смелей!..

БРАЖКИН (на ухо Горскому). Постойте-с, Николай Матвеич, не надо торопиться – чтоб не испортить дела… сперва нехудо навести справки… (Вслух). Как ваше здоровье, Лизавета Петровна? – то есть – всё ли вы в добром здоровье? Другими словами – как вас бог милует?..

ЛИЗАНЬКА. Благодарю вас. Я – слава богу – здорова. Вы как?

ГОРСКИЙ (про себя). Здорова!.. а сама бледна – глаза красные – видно, что плакала… Уж эти мне слезы, чтоб век мне ими плакать!.. (Вслух). Лизанька, мы пришли к тебе за делом… Присядемте-ко – садитесь-ко, Федор Кузмич, да начинайте, а то ведь и конца не будет… Пуще всего не забывайте, что мое дело – сторона…

БРАЖКИН. Да-с, то есть, оно известное дело – кто в беде, тот и в ответе… (Про себя). Ай! да у меня язык прилип к нёбу… и губернатора так никогда не трусил… (Вслух) Лизавета Петровна… (Молчание).

ЛИЗАНЬКА. Что вам угодно, Федор Кузмич?

БРАЖКИН. Мне?… то есть – что мне угодно?.. Да-с, есть дельце… то есть, покорнейшая просьба до вас…

ЛИЗАНЬКА. Просьба?.. До меня?..

БРАЖКИН. Именно так-с… просьбица к вам… и резолюцию вы же извольте наложить… Вам не безызвестно, что я три трехлетия сряду был, по воле дворянства, судьею-с… имею пряжку за пятнадцатилетнюю беспорочную службу…{18} Именьице тоже порядочное-с – триста душ по последней ревизии… чистых, незаложенных… нынче это редкость… чин небольшой… титулярный… да ведь нынче чины-то дают не за выслугу-с… а за ученье… не как прежде… то есть, сколько ни служи, а именьица не скопишь порядочного… чтобы под старость кусок хлеба иметь-с… (Покашливает, сморкается и нюхает табак).

ГОРСКИЙ (про себя). Ну, занес! и смолоду умен не был, а под старость и совсем дурак стал! (Вслух). Да это, Федор Кузмич, слишком подробно – прямее к делу!

БРАЖКИН. Нет, уж позвольте, Николай Матвеич, я всегда поступал, как прилично солидному и благоразумному человеку… когда служил, так ни одной бумаги не подпишу, бывало, пока секретарь десять раз не растолкует… Бывало, так перо в руки и сует… Э, нет! Семен Авдеич, говорю ему, я люблю аккуратность, чтоб после оглядок не было… ведь неравен час… Итак-с, с позволенья вашего, Лизавета Петровна, то есть, всего титулярный… зато пряжка за пятнадцатилетнюю беспорочную службу…{19} От батюшки-покойника досталось мне сто душ, да за покойницей женой взял я пятьдесят… а теперь у меня до трехсот имеется… то есть – не расточил, а приумножил-с… Три года живу в деревне, без жены и без должности… занимаюсь устройством хозяйства… детей только двое-с… Федюше четырнадцать, а Маша по двенадцатому годочку… воспитаны в страхе божием…