Виссарион Белинский - Сельское чтение…

• Название: Сельское чтение…
• Автор: Виссарион Белинский
• Жанр: Критика

«Эта книга, не принадлежа собственно к тому, что обыкновенно называется «литературою», – тем не менее принадлежит к важнейшим произведениям современной литературы и весом своей внутренней ценности перетянет многие пуды романов, повестей, драм – даже «патриотических». Явление такой книжки, как «Сельское чтение», должно радовать всякого истинного патриота, всякого друга общего добра. Бедна наша учебная литература, беднее ее наша детская литература, и мы сказали бы, что беднее всех их наша простонародная литература, если бы только у нас существовала какая-нибудь литература для простого народа…»

---

Филат. – Да слышь, картошка-то – зелие поганое.

Тихон. – Поганое? Исполать! вот те новость. Это суеверие откуда взялось? Разве картофель не богом же создан? Богом, который «произвел траву скотам и злак на службу человекам»? Смыслите вы, невежды, что значит «поганые»? не картофель поган, вы-то поганы, замышляя не слушать начальства. Знаете ль, «что нет власти не от бога» и что православный христианин веру свою наипаче показывает в преданности царю и покорности установленным от него властям?

Филат (почесываясь). – Вестимо, Парамоныч, кому лучше знать все это, как не тебе: ты человек грамотный, а мы люди темные.

Тихон. – Темные, а гомозитесь. Разве слепой Анкудин упирается, когда его водят? Темному должно тем охотнее слушаться и следовать указаниям тех, которые пекутся о нем, что у него и в башке и в глазах темно!

Филат. – Не что!

Тришка. – Однако бывают же грибы поганые.

Тихон. – Вот то-то и есть! Народ прозвал их погаными, потому что они ядовиты, вредны, человеку в пищу негодны. Но кто может сказать это о картофеле? Картофель пища самая здоровая, вкусная, сытная; картофель не только можно приготовлять для еды вареный, но даже смешанный с мукою ржаною или пшеничною, он дает сытный и вкусный хлеб. Притом картофель родится почти всякий год, если его не лениво опахивают или окапывают; короче, это растение одно из лучших даров, которыми божия щедрость наделила человека. А тебе, Тришка, все это достаточно известно. Ты жил под городом, где крестьяне давно уже сеют картофель, и сам, как сказывал мне, охотно ел его. Здесь же ты прикидываешься и поешь старую песню дураков. Не правду ли я сказал? Ну, скажи, из чего ты криводушничаешь: из алтына или из чарки вина?

Тришка. – Что ж? С волками жить, по-волчьи и выть.

Тихон. – Да, двуязычничать куда как хорошо!

Филат. – Но воля твоя, Парамоныч, все-таки хлеба на картофель по сменяешь?

Тихон. – Ой ты мне, Филат Филатович! Кто велит вам, дуракам, сменять хлеб на картофель? Он вводится начальством лишь как лучшее подспорье хлебу. В голодные годы люди едят мякину, солому, траву, древесную кору, белую глину и бог знает что; не лучше ли в такую годину есть картофель?

Тришка. – Что говорить? Не дай бог дожить до другого такого года, каков был лет за восемь, кажись, третий после холеры. Жутко приходилось народу; ели и в нашей волости глину.

Филат. – Ели, да не наедались, пухли и мерли с голоду.

Тихон. – Вот то-то; помните же это и слушайтесь желающего вам добра начальства. Статочное ли дело, чтоб оно наводило вас на дурное? Ведаете ль, что в тех землях, где сеют много картофелю и где вообще земледелец не на одном хлебе сидит, никогда голоду не бывает?

Филат. – Как тебе не знать, Парамоныч, от тебя ль что сокрыто? ты, чай, всю подноготную изведал. Но вот что: отчего ж в Дурковской волости топырятся?

Тихон. – Какой-нибудь ярыжка взбаломутил там народ, чтоб потом в мутной воде рыбу ловить. Ох мне эти баломуты! Распустят слух тишком, а сами и в сторону, как ни в чем не бывали, никак потом не доберешься до них. Несколько лет назад тому раздавались от начальства домохозяевам печатные таблицы, чтоб записывать в них все денежные сборы, какие делаются с их душ. Казалось бы, дело ясное, святое – ограда от всех беззаконных и излишних поборов; по что же приключилось в одном селе! Какая-то гадина свистнула двум, трем простофилям на ухо: «Не берите-де таблиц, зачем-де вам таблицы? это все выдумки, которых встарь не бывало; жили же и без таблиц! это-де мудрят одни начальники!» Слышь, как будто без царской воли смеет кто установить что-нибудь? Одурачивши простаков, гадина нырнула опять в болото, а старичишки и заартачились. Пошло бормотанье по всей волости: «Не хотим де таблиц, не берем таблиц!» Пришлось начальству наказать упорнейших, и все приняли таблицы. Вот теперь с картофелем та ж оказия. Коли дурковские топорщатся, им же будет хуже.

Едва ли кто не согласится, что мы не могли сделать лучшей похвалы «Сельскому чтению», как выписав этот отрывок. Прибавим к тому, что вся книга написана в таком же духе и с такою же мастерскою манерою изложения. Всех статей в «Сельском чтении» 16; по содержанию их можно разделить на два разряда – нравственные и учебные. К числу первых принадлежат: «Отец Василий» г. Загоскина; «Что крестьянин Наум твердил своим детям, наставляя их на добро» кн. Одоевского и г. Заблоцкого; «Незваный советчик», «Притча о Дятле» и «Притча о Дубовой бочке» г. Даля; «Разговор между тремя крестьянами в селе Михайловском» г. Энгельке; «Рассказ о том, как крестьянин Спиридон научал крестьянина Ивана не пить вина, и что из того вышло» г. Победина; «Кто делает на авось, у того все хоть брось» г. Иванова. К статьям второго разряда принадлежат: «О том, какой хлеб какую землю любит и как надобно пахать землю, чтоб хорошо хлеб родился» г. Заблоцкого; «Грамотка, писанная со слов крестьянина Сидора сыном его Тимошею» г. Волкова; «Что такое чертеж земли, иначе план, карта, и на что все это пригодно» кн. Одоевского; «О том, что называется миром и что такое земля, – и о том, как велико славное русское государство и что в нем есть» и «Рассказ о том, откуда пошло русское государство, как оно было и какие великие дела в нем сделали православные государи» г. Заблоцкого; «О мерах, весах и деньгах»; «Расчет о том, сколько можно сберечь денег, не пивши вина вовсе» г. Гадурина.

И этот последний разряд статей, по выполнению, не оставляет желать ничего лучшего; но особенным мастерством изложения отличаются – русская история г. Заблоцкого и «Что такое чертеж» кн. Одоевского. Первая рассказана на семнадцати страничках, – и между тем в ней сказано все, что нужно и можно знать, на первый случай, ничего не знающему простому человеку. «Рассказ» оканчивается историею Петра Великого, занимающею с небольшим девять страниц. Какие православные государи царствовали после Петра Великого, о том автор обещает своим читателям рассказать особо. – В статье кн. Одоевского ни слова не говорится об экваторе, эклиптике и тому подобных мудростях, непостижимых для простого ума; ее цель проще, зато и действительнее: это – снять кору с грубого ума и натолкнуть его на размышление о том, что за штука такая чертеж и к чему он пригоден. Без этого толковать о мысленных кругах земли и неба – значит только тешить самого себя. Кн. Одоевский прекрасно выполнил свое дело, как это сами читатели могут видеть:

В конце этой книжки приложен чертеж; разверни и посмотри на него попристальнее; здесь дело любопытное и полезное. Ты видишь: в одном месте написано Москва, в другом Киев, в третьем Волга. Хочешь ли знать, что все это значит и для чего это?

Объясню тебе примером: положим, что у тебя родные на дальней стороне; ты к ним приехал повидаться, вот дядя у тебя спрашивает: «А что, Ванюша, как поживаешь? Я слышал, тебе, по милости начальства, новую избу выстроили; расскажи-ка, как у тебя что, где что стоит? Сперва, где святые иконы у тебя стоят; а потом скажи, где у тебя стол, где печка с полатями, где поставец, где окошко?» Вот ты и начнешь рассказывать; только говорком все непонятно, то и дело сбиваешься, и дядя-то в толк не возьмет. Хочешь ли, чтоб и тебе легче было рассказать и дяде-то было бы внятнее? Ты возьми уголек да лист бумаги, а не то хоть доску, да проведи по ней угольком черту: вот-де стена, а вот другая, вот третья и четвертая; вот здесь-де дверь, а против нее в переднем углу иконы стоят, а в том же углу стол, а вокруг скамьи; вот здесь печка, а тут дверь в чуланец; и, вестимо дело, стены избы большим четыреугольником означишь, а нечку, например, маленьким. Дядя понял: «Хорошо, – говорит, – ты живешь; все у тебя на порядках; благодари господа бога и своих набольших; только я не вижу, где у тебя закут, где хлевок для скотинки, где двор, где колодец и все, что для хозяйства потребно?» Вот ты хочешь начертить, где у тебя хлевок, ан видишь, что у тебя доски не хватает, не поместить на ней и избы и двора. Что тут делать? Ты сотри, что начертил, да и черти другое; а другое вот что: проведи черту одну, другую, третью, четвертую, как доски хватает, и скажи: вот-де двор, а во дворе здесь закут, здесь хлевок, здесь колодец, а здесь вот изба. Только, сам ты разумеешь, что уж тут нельзя такой большой избы начертить, как ты прежде чертил, а можно ее означить лишь маленьким четыреуголышком; а в этом маленьком четыреугольнике уже нельзя начертить ни где двор, ни где печка, ни где поставец.

Дядя понял: «Хорошо, – говорит, – вижу, что все у тебя как следует; только я не вижу, как у тебя на улице дом стоит, где у тебя огород, где поле, где у тебя соседи живут».

Как тут быть – как сделать, чтоб дяде внятнее было? – Да опять по-прежнему.

Сотри, что начертил, да и черти снова: маленьким четыреугольником означь дом с двором; а вот здесь-де улица идет, а против моего дома брат Никитка живет, по левую сторону Семка слесарь, а по правую Устиновна вдова; а вот здесь у меня огород, а за огородом канава, чрез канаву мосток, а с мостка озимое поле. Начертил – дядя понял; только посмотри: уже там, где ты свой дом начертил, уж там не можешь означить ни хлева, ни колодца, потому что места на доске не хватает.