Виссарион Белинский - Физиология Петербурга

• Название: Физиология Петербурга
• Автор: Виссарион Белинский
• Жанр: Критика

Сборник «Физиология Петербурга» (2 части) сразу привлек к себе всеобщее внимание и вызвал большое количество критических отзывов, в большинстве своем враждебных.

В рецензиях Белинский давал суровый отпор всем этим нападкам и особенно выделял такие произведения, как «Петербургские углы» и «Чиновник» Некрасова, «Петербургский дворник» Даля, «Петербургский фельетонист» И. Панаева, в которых главное достоинство – «мысль, поражающая своею верностью и дельностью».

Белинский не дает здесь подробного анализа этих произведений: его рецензии имеют целью прежде всего рекомендовать читателю новую «дельную» книгу, чем и объясняются обширные цитаты, приводимые им.

---

Мысль этой книги прекрасна. Это иллюстрованный альманах, или сборник статей, относящихся только до Петербурга. Статьи должны быть не столько описательные, сколько живописные, нечто вроде повестей и очерков, а иногда и взглядов, изложенных в форме журнальной статьи, местами серьезных, но всегда оттененных легким юмором. Цель этих статей – познакомить с Петербургом читателей провинциальных и, может быть, еще более читателей петербургских. Как достигнута цель? – На этот вопрос трудно было бы отвечать утвердительно. Не должно забывать, что «Физиология Петербурга» первый опыт в этом роде, явившийся в такое время русской литературы, которое никак нельзя назвать богатым. Несмотря на то, можно сказать утвердительно, что это едва ли не лучший из всех альманахов, которые когда-либо издавались, – потому едва ли не лучший, что, во-первых, в нем есть статьи прекрасные и нет статей плохих, а во-вторых, все статьи, из которых он состоит, образуют собою нечто целое, несмотря на то, что они написаны разными лицами. Первая часть «Физиологии Петербурга» имела большой успех. И не удивительно: статьи «Дворник» и «Петербургские углы» могли бы украсить собою всякое издание; статья «Петербургские шарманщики» не испортила бы никакого издания; что касается до статьи «Петербург и Москва», ее прочли все, многие оценили выше, нежели чего она стоит в самом деле, а многие не хотели заметить в ней того хорошего, что в ней есть действительно, хотя и видели его: это, по нашему мнению, успех. Замечательнее всего отзывы журналов о «Физиологии Петербурга». Одна газета выписала из статьи «Петербург и Москва» пять строк, заключающих в себе мысль одного великого немецкого философа, назвала эту мысль вздорною и нелепою, а вместе с нею и всю статью. Таким же точно образом выписала она несколько строк из «Петербургских углов» и коротко, без изложения содержания статьи, без доказательств, объявила, что статья плоха, исполнена сальностей, грязи и дурного тона. «Дворник» – этот превосходный физиологически-юмористический очерк, оскорбил в газете аристократическое чувство и заставил ее подивиться, что есть писатели, которые не гнушаются писать о дворниках!{6} Но никакой истинный аристократ не презирает в искусстве и литературе изображения людей низших сословий и вообще так называемой низкой природы, – чему доказательством картинные галлереи вельмож, наполненные, между прочим, и картинами фламандской школы. Уже нечего и говорить о том, что люди низших сословий прежде всего – люди же, а не животные, наши братья по природе и о Христе, – и презрение к ним, особенно изъявляемое печатно, очень неуместно. Хорош также отзыв одного журнала о первой части «Физиологии Петербурга». Хотелось ему обнаружить к ней равнодушное презрение, да не удалось выдержать притворного тона: из каждого слова так и видно, что bon homme[2] сердится. Хотелось ему также и сострить à la барон Брамбеус, да вместо остроты у него вышло как-то ложное обвинение в преступлении; натура-то сказалась! В предисловии к первой части «Физиологии Петербурга», между прочим, сказано, что у нас, в литературе, более хороших произведений, ознаменованных печатью художественности, нежели хороших беллетристических произведений, – более гениальных талантов (как, впрочем, ни мало их), нежели обыкновенных талантов, которых деятельность удовлетворяла бы насущным потребностям читающей публики. Журнал, о котором мы говорим, выдумал, будто бы в предисловии сказано, что у нас все таланты, а нет посредственности, и что «Физиология Петербурга» решилась сделаться сборником посредственных статей. Из этого видно, что бедный журнал нездоров и страждет разстройством печени. И не мудрено: его давно уж не читают и, чтоб привлечь к себе подписчиков, он решился из одной своей книжки делать иногда две книжки, выставляя на обертке по две цифры. Слог остроумной статьи о «Физиологии Петербурга» напоминает своею несвязностью, сухостью и бесталанностью статью того же журнала о поэме г. Тургенева – «Разговор», где это прекрасное произведение наповал разругано за то, что оно написано не в славянофильском духе, – а слог статьи о «Разговоре» напоминает собою слог брошюрки о «Мертвых душах», которая, года три назад, насмешила весь читающий мир нелепостию мыслей и бездарностию изложения.{7} Разумеется, за подобные статьи издателю «Физиологии Петербурга» остается только благодарить и газету и журнал, потому что, прочитав такую статью, опытный читатель сейчас поймет, в чем дело, и захочет прочесть книгу, о которой намереваются писать хладнокровно, а пишут с сердцем, и скажет: Tu te faches, Jupiter, done tu as tort.[3]

Вторая часть «Физиологии Петербурга» содержит в себе статьи: «Александрынский театр», «Чиновник», «Омнибус», «Петербургская литература», «Лотерейный бал», «Петербургский фельетонист». Самая лучшая из них – «Чиновник»; самая слабая – «Петербургская литература». Последняя могла бы незаметно пройти в журнале, даже иметь в нем какое-нибудь значение; но в книге она как-то неуместна. «Чиновник» – пьеса в стихах, г. Некрасова, есть одно из тех в высшей степени удачных произведений, в которых мысль, поражающая своею верностью и дельностью, является в совершенно соответствующей ей форме, так что никакой, самый предприимчивый критик, не зацепится ни за одну черту, которую мог бы он похулить. Пьеса эта написана в юмористическом духе и верно воспроизводит одно из самых типических лиц Петербурга – чиновника:

Как человек разумной середины,
Он многого в сей жизни не желал:
Перед обедом пил настойку из рябины
И чихирем обед свой запивал.
У Кинчерфа заказывал одежду,
И с давних пор (простительная страсть!)
Питал в душе далекую надежду
В коллежские асессоры попасть —
Затем, что был он крови не боярской
И не хотел, чтоб в жизни кто-нибудь
Детей его породой семинарской
Осмелился надменно попрекнуть.
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
Сирот и вдов он не был благодетель,
Но нищим иногда давал гроши
И называл святую добродетель
Первейшим украшением души.
Об ней твердил в семействе беспрерывно,
Но не во всем ей следовал подчас
И извинял грешки свои наивно
Женой, детьми, как многие из нас.
По службе вел дела свои примерно
И не бывал за взятки под судом,
Но (на жену, как водится) в Галерной
Купил давно пятиэтажный дом.
И радовал родительскую душу
Сей прочный дом – спокойствия залог.
И на Фому, Ванюшу и Феклушу
Без сладких слез он посмотреть не мог…
. . . . . . . . .
. . . . . . . . .
В неделю раз, пресытившись игрой,
В театр Александрынский, ради скуки,
Являлся наш почтеннейший герой.
Удвоенной ценой за бенефисы
Отечественный гений поощрял.
Но звание актера и актрисы
Постыдным по преданию считал.
Любил пальбу, кровавые сюжеты,
Где при конце карается порок…
И слушая скоромные куплеты,
Толкал жену тихонько под бочок.
Любил шепнуть в антракте плотной даме —
(Всему научит хитрый Петербург) —
Что страсти и движенье нужны в драме
И что Шекспир – великий драматург, —
Но, впрочем, не был твердо в том уверен
И через час другое подтверждал;
По службе быв всегда благонамерен,
Он прочее другим предоставлял,
Зато, когда являлася сатира,
Где автор – тунеядец и нахал —
Честь общества и украшенье мира
Чиновников за взятки порицал, —
Свирепствовал он, не жалея груди,
Дивился, как допущена в печать
И как благонамеренные люди
Не совестятся видеть и читать.
С досады пил (сильна была досада!)
В удвоенном количестве чихирь,
И говорил, что авторов бы надо
За дерзости подобные – в Сибирь!..

Выписывая эти места, мы выбирали не то, что лучше, а то, что короче, следовательно, читатели вполне могут судить по этим выпискам о целой пьесе. Найдутся люди, которые, пожалуй, скажут: «Что за предмет! и как можно восхищаться пьесою, которая изображает такой предмет!» Таких людей мы отсылаем к сочинениям Марлинского, которые изображают все предметы высокие и колоссальные. Что же касается до нас, мы ценим литературные произведения прежде всего по их выполнению, а потом уже и по их содержанию, предмету и цели. Последнее необходимо иметь в виду особенно при сравнении двух одинаково хорошо выполненных произведений, чтоб определить их относительную друг к другу ценность. Поэтому для нас одна из лучших басен Крылова лучше всех трагедий Озерова, хотя и трагедии эти имеют свое достоинство; но лучшей из басен Крылова нельзя по важности равнять, например, с «Онегиным» Пушкина: тут огромная, неизмеримая разница в достоинстве «Онегина» пред баснею, – и эта разница заключается в содержании, в предмете, а не в форме, или, лучше сказать, выполнении. Так как мы не имеем в виду сравнивать «Чиновника» г. Некрасова ни с каким известным произведением, то и скажем просто, что эта пьеса – одно из лучших произведений русской литературы 1845 года. – Из прозаических статей лучшая во второй части «Физиологии Петербурга» – статья г. Панаева «Петербургский фельетонист». Она уже была напечатана в «Отечественных записках»; но здесь перепечатана несколько переправленная и пополненная, – от чего она много выиграла в достоинстве. Она очень идет к «Физиологии Петербурга», потому что верно изображает одно из самых характеристических петербургских явлений. Есть у г. Панаева еще статья «Тля», напечатанная в «Отечественных записках» 1843 года, которая так и просится в «Физиологию Петербурга», – и если б к ней можно было сделать картинки получше, то она произвела бы сильный эффект, хотя и была бы уже не новым произведением. – «Лотерейный бал» г. Григоровича – статья не без занимательности, но, кажется, слабее его же «Шарманщиков», помещенных в первой части «Физиологии». Она слишком сбивается на дагерротип и отзывается его сухостью. – «Омнибус» г. Кульчицкого (Говорилина) – статья совершенно дагерротипическая, верный список с случая, не лишенный занимательности. Ее упрекают многие за сальность в изображении беспрестанно рыгающего купца-бороды. По нашему мнению, писатель, изображающий действительность, только в двух случаях может впадать в сальность и грязность: или когда он сам тем более восхищается своими картинами, чем грязнее они, – по своей личной любви ко всему грязному; или, когда он впадает в противоположную крайность, и чересчур резким изображением грязи, не смягченным художественностию выражения, старается выразить свое отвращение от грязи. Последнее нередко бывает с людьми, которых чувства и образованность выше таланта. Может быть, в этом отношении г. Кульчицкий немножко и погрешил против вкуса в своем «Омнибусе»; но все-таки его купец-борода и его герой очень похожи на действительных людей этого разряда, – и потому «Омнибус» для нас все-таки много лучше множества произведений с изображениями великих и колоссальных предметов, а купец-борода и герой в тысячу раз интереснее Греминых, Звонских, Лидиных, Зоричей и тому подобных так называемых «идеальных» созданий».{8} – В статье: «Александрынский театр» собрано все, что уже было говорено и сказано нового об этом театре, – так что теперь едва ли уже можно сказать о нем что-нибудь, чего уже не было бы сказано. Особенно любопытно в этой статье сравнение петербургского русского театра с московским, в отношении к их артистам.