Константин Аксаков - О некоторых современных собственно литературных вопросах

• Название: О некоторых современных собственно литературных вопросах
• Автор: Константин Аксаков
• Жанр: Критика

«Искусство составляет одну из высших сфер деятельности духа. Эта сторона искусства не есть что-то отвлеченное, мечтательное, безразличное; напротив, она заключает в себе многие области, заселенные живыми, конкретными образами. – Чудная страна!..»

---

Но эти два мнения борются; это современный (хотя слабо выражающийся печатно) вопрос, ибо сам вопрос не достиг еще полного своего развития; вопрос более важный, нежели о нем думают, ибо здесь борются два направления, которых состязание заслуживает наше внимание. Итак, распространимся здесь о французской литературе, которая имеет еще многих, и очень многих, защитников, и скажем здесь о ней свое мнение.

Литература народа представляет нам проявление деятельности его духа в искусстве, и именно в поэзии (подразумевая под этим названием искусство, выразившееся в слове). Эта деятельность, проявляясь, не остается отвлеченною, но осуществляется в полноте или совокупности (Totalitat) форм, необходимо из нее проистекающих. – С этой точки зрения взглянем на Францию: есть ли у ней литература (найдем ли в ней проявление той деятельности, о которой мы сейчас говорили)? Вам укажут на целые ряды французских песен, эпических произведений, драм; стало быть, во Франции нельзя отрицать той деятельности искусства, именно поэзии, выразившей себя в полной совокупности своих форм; другими словами, литература во Франции есть. – Но можем ли мы удовлетвориться этим определением? Кончило ли свой круг искусство, если оно определило себя до своих форм? Достаточно ли одной формы искусства для поэтического произведения или, яснее: неужто трагедия уже непременно хороша потому, что она только трагедия, которая хотя и трагедия, но плоха? Истины этого возражения не признать нельзя, стало быть, определение (иначе – отрицание до Magerung (оскудение, деградация (нем.))) искусства только до форм (или, иначе, только до особенности, Besonderheit (особенное (нем.))) мало. – Взгляд на французскую литературу еще более удостоверит нас в этом: мы найдем в ней все формы поэзии и ни одного поэтического произведения; мы увидим ряд трагедий и ни одной трагедии. Развитие нашего вопроса следует далее, а теперь обратим прилежное внимание на Французскую литературу, чтобы ближе рассмотреть свойства ее произведений, и потом выйдем из этого противоречия и разрешим для себя вопрос: достаточно ли для искусства (здесь – именно для поэзии) определение (отрицание) себя только для своих форм или есть другое, дальнейшее?

Какое бы ни взяли произведение французской словесности из периода классицизма или романтизма, во всяком можем найти мы, как сказали прежде, какую-нибудь форму поэзии, то есть о всяком можем мы сказать, что это или драма, или поэма и пр., но если (отнеся ее только к роду произведений) захотим обратить внимание собственно на него как на отдельное явление (само по себе) искусства, то что нам представится? – Во всяком произведении увидим мы, что форма его не вытекает из самого содержания, из идеи; внешнее является не органическим его осуществлением, а составляет оболочку, отдельно взятую, которая приспособлена к мысли или к которой мысль приспособлена. Мы заметим также, что внешнее, форма, составляет особенный предмет попечения французских писателей; так как в этом случае нет свободного творчества, которое не хлопочет о форме, ибо она сама вытекает у него из идеи осуществляющейся, – то произведение французское всегда стоит (иногда) очень заметных усилий своему автору; поэтому всякое сочинение натянуто, везде фразы, умышленные эффекты; внимательный взгляд всякого на французскую словесность должен подтвердить истину слов наших. Напрасно стали бы мы искать по обширному в количественном отношении полю французской литературы, – мы не найдем того, чего ищем. Мы не увидим творения, в котором бы внешняя форма была бы живым, движущимся, соразмерным образом идеи, мы не увидим высоты органического единства. – Поэтому не талант творческий нужен был для этих произведений: – всякой умный человек во Франции может сейчас сделаться, если захочет, одним из первых ее писателей. Француз, собирающийся писать, задает сначала себе тему, мысль и потом на эту тему пишет сочинение и хлопочет изо всех сил, чтобы как можно лучше обработать и отделать одежду, которую он готовит на предложенную мысль; эти хлопоты с одеждою, как мы уже сказали, составляют предмет главных трудов его. Он шьет ее по мерке, как портной платье; дело сделано, и является произведение, в котором форма надета на мысль; так как здесь все внимание писателя преимущественно посвящено внешней стороне произведения, то большею частию мысль остается незамеченного (тем более что писатель почти всегда равнодушен к ней). Мысль сочинения может быть сама по себе истинна, но это нисколько еще не составляет изящного произведения. Для примера возьмем Гюго.

Мысль, им себе заданная, истинна. Она заключается в том, что чувство любви облагораживает человека, на какой бы низкой степени он ни находился; но выражается ли эта мысль непосредственно в его произведениях? Можно догадаться, что он хочет доказать ее, но впечатление, принятое вами по прочтении его сочинения, не заключает в себе этой мысли; разбирая то, что вы испытывали, вы никак не найдете ее, а увидите, что только резкие внешности действовали на вас одно за другою. Вы дойдете до нее другим путем: вы догадаетесь о ней. Вспомните, какие фразы начинает говорить Квазимодо, избавляя от виселицы Эсмеральду. Клод Фролло в отчаянии рвет на себе волосы и смотрит, не седеют ли они, – «Le roi s'amuse», «Marion de Lorme», «Andjelo» («Король забавляется», «Марион Делорм», «Анжело» (франц.)) и прочие его произведения содержат ту же мысль и также не выражают ее непосредственно. Мы указали на Гюго как на пример, но здесь примером может служить всякой французской писатель. – Мы должны здесь сделать маленькую оговорку: не только произведения художественные принадлежат к области искусства; есть произведения пламенные, исполненные жизни, которая бьет из глубины сердца, произведения, в которых преобладает мысль (классицизм), в которых нет полного соответствия содержания и формы, – следовательно, произведения не художественные; но они также производят сильное впечатление; часто мысль, ими выражаемая, не есть мысль истинная, но они сокрушительно врываются в душу человека, которая не может противустать этому пламенному потоку, если образование его не достигло истинной своей точки, того глубокого спокойствия, с которого ему уже безопасны все бури, порожденные внутренним противоречием, разорванностью духа человеческого. Но в таких произведениях нет натянутостей, нет внешней отдельной формы (как у Французов, где внешняя форма первое дело), нет умышленных эффектов; они стремятся изнутри груди человеческой, и пламенное их стремление мешает им выразиться в вполне соразмерной форме. Мы намекнули на такие сочинения, которые назовем поэтическими, несколько выше, когда указали на Шиллера и Байрона. Первый в своих юных произведениях совершенно представляет такое зрелище. Вспомним его «Разбойников», «Коварство и любовь», из стихотворений: «Kampf», «Resignation», «Getter Griechen lands» («Борьба», «Коронование», «Боги Греции» (нем.)) и пр.; но мы видим, как этот всесокрушающий поток становится тише и принимает спокойное, величественное течение, в котором не искаженно, а свободно отражается жизнь, сама в себе истинная. Мы видим это в «Валленштейне», в «Вильгельме Телле» и в некоторых глубоких его стихотворениях: «Der Spazirgang», «Das Gluck» («Прогулка», «Счастье» (нем.)) и пр. – Но во французской словесности не замечаем мы и таких поэтических произведений. Что мы видим у них? Не из глубины духа стремится идея (мы принимаем здесь идею в смысле содержания), в своей необузданности и незрелости или в своей ложности заключающая невозможность выразиться в художественной форме, – нет, а берется только одна внешняя, мертвая форма и бесплодное содержание, нисколько не проникающие друг в друга (чуждые друг другу), что не может представлять явления поэтического, ибо форма должна вытекать из самой же идеи; в противном же случае (сама по себе) она не имеет жизни (ни смысла) и может только представлять претензию на искусство, которая оскорбляет человека с эстетическим вкусом тем более, чем сильнее она высказывается. Такие-то претензии на искусство представляет нам французская словесность, как в классическом, так и в романтическом периоде; но первый мало занимает нас, потому что влияние его прошло, тогда как второй еще имеет много почитателей даже и между молодыми людьми. – Когда мы говорим: французский классицизм, французский романтизм, – мы далеки от того, чтобы придавать этим выражениям настоящий смысл классицизма или романтизма, которые точно составляют важные ступени в развитии искусства; но во Франции оба эти проявления (определения) искусства явились только в искаженном виде, схваченные только со стороны их внешнего различия; поэтому должно было бы говорить: искаженный классицизм, искаженный романтизм, – но мы заменяем это слово, говоря: французский.

Итак, вот являются вам произведения французской словесности. В ней не находим мы ни одного поэта. Разбирать вполне французские сочинения не было здесь нашею целию; мы предоставляем это сделать самим нашим юным читателям-современникам. – Припомним здесь теперь, что мы сказали прежде. Мы сказали, что искусство, именно поэзия, определила себя в словесности до полного собрания (совокупности) форм, из нее самой истекающих; в то же время видим мы, что этого определения недостаточно (что искусство тут еще не является как искусство), что представляет нам на деле французская словесность; следовательно, должно быть еще дальнейшее определение.