Виссарион Белинский - Очерки бородинского сражения (Воспоминания о 1812 годе)

• Название: Очерки бородинского сражения (Воспоминания о 1812 годе)
• Автор: Виссарион Белинский
• Жанр: Критика

Это первая статья Белинского в отделе критики «Отечественных записок». Статья об «Очерках Бородинского сражения» Ф. Глинки (равно как и о «Бородинской годовщине» Жуковского) вызвала недовольство в передовых общественных и литературных кругах. Впоследствии Белинский указывал, что его статья об «Очерках…» Глинки «верна в своих основаниях» (признание закономерности исторического развития), но ошибочна по выводам, поскольку в ней «должно было бы развить и идею отрицания, как исторического права», то есть показать, что такой общественный порядок, как русское самодержавие, таит в себе элементы своего отрицания, что он – временный, преходящий.

---

Рокот барабанов, резкие звуки труб, музыка, песни и крики несвязные (приветный клич войска Наполеону) слышались у французов. Священное молчание царствовало на нашей линии. Я слышал, как квартиргеры громко сзывали к порции: «Водку привезли: кто хочет, ребята! ступай к чарке!» Никто не шелохнулся. По местам вырывался глубокий вздох и слышались слова: «Спасибо за честь! не к тому изготовились: не такой завтра день!» И с этим многие старики, освещенные догорающими огнями, творили крестное знамение и приговаривали: «Мать пресвятая богородица! помоги постоять нам за землю свою!»

Если бы в книге г. Глинки не было ни одного из тех достоинств, о которых будем еще говорить ниже, то за один этот факт, передаваемый ею во всеобщую известность, она достойна названия народной книги. Никогда явления духа не бывают так мистически поразительны, никогда они не производят в душе такого живого, ясного и трепетно священного созерцания своей таинственной сущности, как открываясь чрез эти массы самого низшего народа, лишенного всякого умственного развития, загрубелого от низких нужд и тяжелых работ жизни. Солдаты наши требовали сражения; мысль, что Москва будет отдана неприятелю, заставляла их громко роптать – их, которые, по своему национальному духу и богом данному им инстинкту истины и здравого рассудка, всегда отличаются беспредельною доверенностию к высшей власти и молчаливым выполнением ее велений. Бородинская битва была дана для них. Скажите: что такое Москва этому грубому солдату, ему, который никогда не видал ее, а только смутно носил, в ограниченном круге своих понятий, какую-то бессвязную мысль о ее сорока сороках церквей, ее Кремле и белокаменных палатах?.. Почему же мысль о занятии ее врагом тяжелее для него всех смертей?.. Не довольно ли было бы ему ограничиться простым и безмолвным выполнением своей обязанности: стать, где велят стать, и умереть, где велят умереть, не желая и не требуя сражения, когда «командиры» не хотят его, и не позываясь, может быть, на верную и неизбежную смерть?.. Вот самое поразительное и самое очевидное доказательство того, что все живет в духе и служит духу и сильно одним духом: и мудрец, глубоко проникший в сокровенные причины вещей, и светский человек, имеющий обо всем легкие понятия, и грубый поселянин, которого ограниченный кругозор понятий не простирается далее низких нужд материальной жизни. Вот самое поразительное и самое очевидное доказательство того, что всякий человек, на какой бы ступени нравственного развития ни стоял он, не есть какая-то особность, сама по себе существующая, но есть живая часть живого целого, которая страждет, когда страждет целое, которая тотчас сознает свое кровное родство с тою общностию, которая есть альфа и омега его бытия, как скоро настанет для нее торжественная минута… Вот, наконец, самое поразительное и самое очевидное доказательство того, что человеческое общество, народ или государство, есть не искусственная машина, механически движущаяся, но живое тело, кровь и плоть, одушевляемые духом. Мы попросили бы кстати мудрых века сего доказать нам, что в мире есть какая-то материальная сила, какой-то человеческий произвол, который рассчитанною хитростию побеждает силу духовную, образованность и гений… Мы попросили бы их кстати объяснить нам, как слепая воля человеческая производит явления, в которых, по нашему мнению, непосредственно является сам бог; как она, собственною силою, творит возможное только богу и насилием производит в грубых массах любовь, вдохновение, самопожертвование, единство целей и стремлений, словом, то, что может производить только дух…

Обратимся собственно к книге Ф. Н. Глинки. Она не есть сочинение ученое ни в военном, ни в историческом смысле и не обогатит ни военного писателя, ни историка новыми фактами. Она даже не имеет достоинства рассказа, в порядке и картинно изложенного. Сперва автор начинает повествовать о бородинском деле по дням (потому что на Бородинском поле дрались 23, 24 и 25 августа), потом отдельно описывает собственно Бородинское сражение, бывшее 26 августа, и, описав его коротко и целом, начинает описывать его же по часам, почему необходимо повторяет одно и то же и несколько сбивает строгого, холодного читателя. Но его книга, не будучи ни военною, ни историческою, может назваться поэтическою. Если она не впечатлеет в уме вашем полной, художественно оконченной и замкнутой картины Бородинской битвы, зато она покажет вам всю поэзию, всю мистическую таинственную сторону его, даст самое верное понятие о его всемирно-историческом значении; наведет вас на глубокую, возвышенную думу о человечестве, о царях и народах, веках и событиях; вознесет вас в ту превыспреннюю сферу, где вашей головы не кружат ядовитые и смрадные испарения мелкого эгоизма, жалких забот о своей личности и низких нужд жизни; возведет вас на ту высокую гору, с которой исчезает все мелкое и ежедневное, все частное и случайное, но видятся только народы и царства, цари и герои – помазанники и избранники божии, своею судьбою осуществляющие довременные судьбы мира, от века почивавшие в лоне божественной идеи… Из книги Ф. Н. Глинки вы не узнаете Бородинской битвы в стратегическом отношении, но вы узнаете, что с тех пор, как люди начали между собою войну, еще не было такой битвы не на жизнь, а на смерть, где частные сшибки производились массами, которые в прежние и еще недавние времена почитались страшными армиями, где на тесном пространстве гремело беспрерывно 1700 орудий, дралось отчаянно 300 000 человек; где умирающие дорезывали оружием, добивали кулаком, догрызали зубами умирающих подле них врагов, где лопались орудия и взрывались зарядные ящики, воздух был – дым и огонь, рукопашный бой и натиск неприятельской кавалерии считались отдыхом за прекращением адского действия неприятельской артиллерии; где без отдыха дрались пятнадцать часов и где, наконец, осталось 29 999 трупов; вы узнаете, что это была битва гомерическая, где каждый действовал как бы от себя, дрался за свое личное дело, за свою личную обиду, где отдельно подвизались и огнедышащий Ней, и лев русской армии – Багратион, и гарцующий Мюрат, и русский Баярд Милорадович{24}, и Коновницины, и Тучковы, и где Барклай де Толли, сей

…устарелый вождь, как ратник молодой,
Свинца веселый свист заслышавший впервой,
Бросался он{25} в огонь, ища желанной смерти, —
Вотще!..

где спокойно, орлиным взором следил за судьбою битвы тот престарелый вождь, на священной седине которого лежало спасение России; где не раз погружался в думу и недоумение сын судьбы, «могучий баловень побед»{26}, и в первый раз оказал несвойственную ему нерешительность и опустил несколько драгоценных мгновений… В книге Ф. Н. Глинки вы найдете живою кистию начертанные портреты героев битвы и мастерски набросанные отдельные ее картины и очерки. В приведенных выше местах из его книги читатели могут судить о поэтической увлекательности и живости его языка; но мы выпишем еще несколько мест, которые дадут еще лучшее понятие о книге не читавшим ее и о характере «битвы гигантов».

…Большой центральный редут был решительно захвачен. Синие и пестрые толпы французов суетились около пушек, но два человека, постигнув всю важность потери и рассуждая, что отнятое центральное укрепление, оставшись долее в руках неприятеля, решит судьбу целого дня и отворит ворота в самом центре линии, положили на мере отнять редут и с ним ключ позиции. Поле далеко было покрыто рассеянными единицами. Два человека, о которых мы сказали, взяли третий баталион Уфимского полка (из корпуса Дохтурова) и повели его к цели. Одного из этих храбрых видел я накануне, на большой батарее при Бородине. Он был еще в цветущих летах, с привлекательными чертами лица; товарищи и подчиненные не могли налюбоваться его храбростию, его великими дарованиями. Глядя на него, так легко было вспомнить о молодом паладине средних веков! Юность, осанка, мужество – все соединялось в живом, бодром воине: это был граф Кутайсов, командир всей артиллерии при Бородине. Другой, в летах более зрелых, осанистый, могучий, с атлетическими формами, с лицом и мужеством львиным, ехал рядом с названным выше воином. И то был генерал Ермолов, тогдашний начальник штаба. Оба в мундирах конной артиллерии. Не успели они двинуться с места, как пример их начал действовать благотворно. Единицы стали быстро соединяться в десятки, сотни, тысячи, и скоро увидели колонну, которая не уступала в длине и плотности знаменитой колонне в битве Фонтенейской. Но эта самосоставная колонна из солдат разных служб, разных полков, разных мундиров не имела никакого единства, никакой правильности. У ней было, однако же, единство цели! Два мужественных вождя, далеко впереди всех, вели эту толпу храбрых. Французы, незаконные владельцы редута, видели приближающуюся бурю и не дремали на своих трофеях. С фасов редута засверкал ужасный огонь. Великодушная колонна редела, волновалась. Была минута, солдаты задумались, остановились. И тут-то Ермолов употребил средство, о котором рассказ и теперь остается в числе любимых солдатских преданий о незабвенном дне. По обдуманному ли намерению или нечаянно у него, как у начальника штаба, случился запас георгиевских солдатских крестов в мундирном кармане. Воспользовавшись минутою, он вынул горсть крестов, закричал: «Ребята, за нами! кто дойдет, тот возьмет!» и вслед за тем начал кидать кресты далеко впереди себя. Это средство обаятельно подействовало на солдат: они кинулись к крестам и пошли вперед! Генералы подвигались скоро, кресты мелькали, толпа бежала, «ура» гремело. И таким образом, от креста до креста, подошли к самому редуту. Редут зевнул дымом и пламенем, выслал бурю картечь, брызнул косым дождем пуль; ряды пали, другие стеснились и ворвались в укрепление. Из двух предводителей не досчитались одного: граф Кутайсов исчез. Россия и товарищи не могли предать земле с честию его тела, которого не доискались под грудами убитых; только верный конь его прибежал к своим. Генерал-майор Ермолов ранен в шею, но продолжал сражаться (стр. 45–48).