Николай Гарин-Михайловский - Ицка и Давыдка

• Название: Ицка и Давыдка
• Автор: Николай Гарин-Михайловский
• Издательство: Труд
• Жанр: Короткие истории
• Год: 1908

«В одном из тех кварталов Одессы, в которых дома сверху до низу набиты евреями, жили два друга – Давыдка и Ицка…»

---

Подросток давно уже прекратил преследование и исчез, продолжая свою дорогу, а Давыдка всё ещё не мог прийти в себя от нервного возбуждения и всё оглядывался, всё говорил:

– Ширлатан… сволочь…

Пустив, наконец, ещё одно звонкое ругательство, Давыдка сразу предал всё дело забвению и, успокоившись, опять «загиргиркал» с Ицкой.

Друзья повернули в большую чистую улицу и скоро подошли к красивому дому.

Они вошли через калитку в чистый двор, где сейчас же на них бросилась цепная собака, и хотя она была на крепкой цепи, но у неё были такие белые длинные зубы, такой красный язык, она так прямо в голову лаяла «гав-гав», что друзья невольно вздрогнули, а Ицка поспешно, на всякий случай, стал за Давыдку.

В таком виде друзья, не сводя глаз с собаки, пробрались осторожно к чёрному ходу, где и скрылись, поспешно захлопнув за собою дверь.

В большой столовой, куда ввели Ицку и Давыдку, благодушно сидели после обеда толстый пристав, его толстая жена и двое подростков детей: гимназист и гимназистка.

На соседнем столе лежали материи: трико стального цвета и шерстяная, светло-жёлтого.

– Послушай, Давыдка, и ты, Ицка, – проговорил пристав и остановился, чтоб выпустить со свистом сквозь зубы приятную отрыжку от гуся с кислой капустой, – вот это и это, – при чём пристав небрежно ткнул пальцем, – на платье к пасхе сыну и дочке.

– К пасхе-е? – озабоченно спросил Давыдка и стал что-то тихо соображать.

Ицка покосился на Давыдку и тоже, подняв голову, вперив глаза в потолок, стал шевелить губами.

– Мало времени, – проговорил Давыдка.

– Мало времени, – повторил Ицка.

– Как мало? Две недели?

И пристав, нагнув немного голову, опять с лёгким свистом пропустил сквозь зубы новую отрыжку.

Давыдка не отвечая, обратился на родном наречии к Ицке.

– Ну только, пожалуйста, вы уж свои разговоры оставьте. Меня ведь не проведёшь.

Брови пристава внушительно чуть-чуть сдвинулись.

– Хорошо, можно… – поспешил Давыдка.

– Можно, – кивнул головой Ицка.

Начался торг.

Мать с дочерью атаковали Давыдку, а отец с сыном – Ицку.

Давыдка стойко выдерживал натиск. Прежде всего он начал с видимым удовольствием с того, какое это должно быть платье.

– Из этой материи можно сделать такое плать-е…

Давыдка от умиления нежно поднял руки и показал слушавшим его дамам свои ладони. И хотя на маленьких грязных руках Давыдки, ладонями вперёд, ничего особенного кроме скромно выглядывавших длинных грязных ногтей не было, тем не менее сладкие приятные перспективы охватили 14-летнюю кокетку.

– Такое плать-е… У губернаторской дочки такого не будет…

Так как чего-то в роде этого именно и желалось засверкавшим глазкам кокетки, то Давыдка и хотел продолжать в том же роде и уже открыл было рот, но приставша бесцеремонно перебила его:

– Ну, там какое будет, ещё увидим… говори цену?

– Цену? – быстро спросил Давыдка и задумался.

– Вам как, барышня? гладко, чи может складки тут?

Давыдка целомудренно потряс рукой около своей груди.

– Складки дороже… – убеждённо кивнул головой Давыдка. – Тце! Что я вам скажу-у? Сделаем мы самую последнюю моду… Вы думаете Давыдка не знает последнюю моду? Давыдка всё знает…

– Всё? А где Сандвичевы острова? – весело рассмеялась гимназистка.

Давыдка смотрел на барышню лукавыми глазами.

– Барышня учёная… умная… Дай Бог ей ученье хорошо кончить… хорошего мужа найти…

– Не всё, значит, знаете?

– Что Давыдка? У Давыдки свет закрытый… Давыдка знает своё дело, покамест его за ноги не потащут на кладбище…

В то время, как так легко и весело искусный Давыдка достигал цели и успел настоять, почти ничего не спустив с назначенной цены, и оставить дам в приятном убеждении, что хоть дорого да хорошо будет, Ицка совершенно не сумел удержать своей позиции.

Он решительно не мог противиться натиску грозно собиравшихся бровей пристава. Он соображал, что если помириться на цене, предложенной приставом, то за вычетом приклада и подкладки ему почти ничего не остаётся за труд. Собравшись с духом, он уже собирался развести руками и сказать убеждённо: «Никак невозможно», – как вдруг гимназист, глядя на его растерянную фигуру и вспоминая постоянные неудачи Ицки фасонисто сшить, тоскливо проговорил:

– Опять испортит всё.

Это замечание повергло Ицку в такой страх, что отберут уже находившуюся в руках работу, что он, забыв все расчёты, тоскливо проговорил: «Ей-Богу же, панычику, не испорчу», и поспешно согласился на цену пристава.

Но даже и эта бледная попытка успокоить возымела своё действие: мечты гимназиста окрылились, и пред ним весело засверкал предстоящий праздник, а на нём он в своём нарядном костюме.

Когда портные ушли, напутствуемые строжайшим внушением не опоздать к назначенному сроку, пристав, барабаня пальцами по столу, проговорил, обращаясь к жене:

– Чёрт их знает! Только жид может так дёшево работать! Как они умудряются…

Пристав поднял плечи, опустил их назад, встал и, вздохнув, отправился к себе.

Приставша не могла похвалиться, что скрутила Давыдку и в душе была недовольна и собой и Давыдкой и утешалась только тем, что на будущее время подыщет более дешёвого портного.

* * *

Дома Ицку ждало неприятное осложнение.

Маленькому Гершке, его старшему от второй жены сыну (с первой Ицка был в разводе) влепил в самый глаз камень какой-то мимо бежавший сорванец.

Теперь вместо глаза у Гершки торчал уродливо вздутый волдырь, за которым самый глаз так спрятался, как будто его никогда и не бывало.

На Ицку грустно смотрел единственный глаз лежавшего почти в беспамятстве Гершки.

Сердце Ицки тоскливо сжалось.

– Что делает ширлатан?! – только и проговорил он, мрачными глазами уставившись в сына.

Он осторожно попробовал раздвинуть опухоль, чтоб убедиться цел ли глаз, но Гершка запищал так жалобно, что Ицка оставил свой осмотр, ничего не выяснив.

Покачав ещё раз головой, вздохнув от глубины души, Ицка молча принялся за работу.

Добрую половину ночи Ицка шил, постоянно прислушиваясь к Гершке, который всё метался и стонал в лихорадочном сне. И каждый раз Ицка отрывался от работы, мрачно несколько мгновений смотрел пред собой, качал головой и тяжело вздыхал.

– Ширлатан, – тоскливо шептали его губы.

Наконец усталость взяла верх, и Ицка, потушив свечку, не раздеваясь, прилёг возле своей Хайки на свободный клочок грязного пуховика. Он долго ещё ворочался, – его кусали несносные блохи, клопы и ещё какие-то потайные зверьки. Руки, не успевая, проворно перебегали с одного места тела к другому. Наконец он уснул так же как и Давыдка, который давным-давно видел третий сон, застыв над ним с блаженной беспечной физиономией, с широко раскрытым ртом.

III

Друзья неделю провозились над заказом и, опоздав ровно вдвое против обещанного, понесли наконец свои образцы искусства к приставу. Оба шли далеко не с спокойным духом. Так же почтительно, как и всегда, пробрались они мимо собаки и вошли в дом.

Началась примерка. Платье Давыдки оказалось далеко не тем, что наобещал тароватый мастер. В первый момент разочарование было полное. Но смущённый до этого, Давыдка быстро воспрял духом и начал энергично отстаивать дело своих рук. Природное красноречие выручило его. Раздражение понемногу улеглось, в конце концов разочарование сменилось даже самодовольным скрытным убеждением, что в сущности платье хорошо сидит. Когда Давыдка высыпал целый ворох остатков, то это окончательно успокоило и мать и дочь и вызвало даже некоторый эффект.

– Единственное, за что я тебя терплю, – проговорила жена пристава, – это за то, что ты честный человек.

Честь – это была тщеславная гордость Давыдки.

– Давыдке чужого не надо, – ответил он удовлетворённо. – Положите золотую гору червонцев и скажите: Давыдка стереги – Давыдка червонца не тронет, жид-Давыдка… – прибавил он, тыкая в себя пальцем, и в голосе его зазвучала не то горечь, не то другая какая-то нотка, которая ещё больше поворотила к нему сердце барыни…

– И знаете, что я вам скажу? – протянул Давыдка своим характерным акцентом. – Не надо Давыдке червонцев. Господин бога-атый смотрит на Давыдку и не считает Давыдку за человека, потому что Давыдка бедный, а он богатый. А не знает господин богатый, что и у Давыдки и у богатого только и своего, что последний перед смертью обед, который в нашем животе понесут с нами в могилу!

– Ну, только без подробностей.

– Глупый не понимает это, а как смерть придёт и глупый догадается, что Давыдка умней его был.

Кончилось тем, что Давыдка не только получил сполна за работу, не только получил разрешение взять и закурить папироску, но выпросил ещё и 3 рубля аванса в счёт будущих работ.

У Ицки дело обошлось совсем иначе. Он так упал духом от первого же замечания, что совершенно растерялся и смолк под искренним убеждением, что хуже того, что он сделал, ничего в мире не могло быть. Ясно, как это отношение портного к своему произведению действовало на молодого заказчика: костюм показался ему ещё отвратительнее, и все мечты о блеске праздника в новом костюме разлетелись и заменились унынием и раздражением. Раздражение это передалось и приставу, и он сначала спокойно, но потом всё сильнее и сильнее кипятясь, разразился следующей энергичной тирадой: