Адам Джонсон - Нирвана

• Название: Нирвана
• Автор: Адам Джонсон
• Издательство: Журнал Esquire (RU)
• Жанр: Короткие истории

---

Передо мной возникает сцена убийства. Я видел эту запись столько раз, что она проигрывается в мозгу помимо моей воли: автомобильный кортеж медленно ползет вперед, а президент пешком шагает вдоль ограды, за которой теснится народ. Кто-то в толпе привлекает внимание президента. Он останавливается и оборачивается, приветственно поднимает руку — и тут ему в живот летит пуля. От толчка он сгибается пополам и поднимает голову, ища глазами стрелявшего — того, кого камера так ни на секунду и не поймала в свой объектив. Во взгляде президента вспыхивает озарение, это момент чистого понимания — он или кого-то узнает, или постигает какую-то истину, или убеждается в верности своего предчувствия. Вторая пуля попадает ему в лицо. Видно, что это всё — его ноги подкашиваются, и вот он уже лежит. Вокруг собираются люди в костюмах, заслоняют обзор, и на этом запись обрывается. Несколько дней его еще продержали на аппаратах жизнеобеспечения, но по сути конец наступил сразу.

Я смотрю на Шарлотту — она спит. Но на всякий случай шепчу:

— Господин президент, вы говорили с первой леди о будущем, о том, что может случиться и такое?

Кстати, не она ли, первая леди, и отключила ему аппараты?

— У нас с первой леди чудесные отношения, — улыбается президент. — Мы ничего друг от друга не скрываем.

— Но были ли какие-нибудь инструкции? Вы с ней составили план?

Президент понижает голос, и я слышу в нем торжественные нотки:

— Вы спрашиваете о матримониальных узах?

— Да, — помедлив, отвечаю я.

— В этом деле, — говорит он, — наша святая обязанность — всегда оставаться друг для друга поддержкой и опорой.

Не знаю, остался ли я поддержкой и опорой для Шарлотты.

Затем президент снова устремляет взор вдаль, как будто где-то там реет флаг.

— Я президент Соединенных Штатов, — говорит он, — и я готов взять на себя всю полноту ответственности.

В этот момент мне делается ясно, что наша беседа закончена. Я протягиваю руку, чтобы выключить айпроектор, и президент смотрит мне прямо в глаза. Конечно, это можно объяснить только случайностью. Мы разглядываем друг друга — его взгляд глубок и меланхоличен, — и мой палец замирает над выключателем.

— Найдите в себе внутреннюю решимость, — говорит он мне.

Как мы до этого дошли? Можно ли рассказать историю, которая не имеет начала, а просто внезапно случается? Женщина, которую ты любишь, простудилась. Пальцы у нее покалывает, ноги как резиновые. Утром она не может взять чашку с кофе. В больницу она наконец попадает из-за того, что не может пописать. Ей хочется писать, до смерти хочется, но паралич уже начался: мочевой пузырь не слышит мозга. Врач в приемном отделении вставляет ей катетер Фолея, а потом ты узнаешь новые слова: аксон, арефлексия, дендрит, миелин, восходящая периферическая полинейропатия.

Шарлотта говорит, что она полна «шума». Внутри нее «буря».

У врача большой шприц. Он просит Шарлотту лечь на каталку. Шарлотта не хочет на каталку. Она боится, что больше с нее не встанет. «Брось, милая, — говоришь ты. — Залезай». И вскоре видишь пробирку со свеженабранной спинномозговой жидкостью, отливающей глицериновым блеском. И она была права. Действительно больше не встала.

Чтобы начать плазмаферез, нужно стентировать бедренную артерию. Это делает татуированный врач-эксфузионист, из наушников которого зудит Rage Against the Machine.

Затем следует интенсивная иммуноглобулиновая терапия.

В речи врачей проскальзывает слово «вентилятор».

Приезжает мать Шарлотты. Привозит с собой виолончель. Она специалист по блокаде Ленинграда. Целую книгу об этом написала. Когда наступает кома, моя теща наполняет больничную палату грустнейшими из всех мыслимых звуков. Семь дней кряду — только шелест кондиционера, попискивание медицинских приборов и Шостакович, Шостакович, Шостакович. Никто не просит ее перестать. Сестры-неврологички появляются и исчезают, шепча на тагальском.

Два месяца физиотерапии в Санта-Кларе. Лечебные ванны, акустические стимуляторы, экзоскелетные тренажеры. На голеностопы Шарлотте надевают ортезы, на голову — специальные наушники с подголовником. Глядя на нее, другие пациенты понимают, как им повезло. В ее состоянии нет никаких перемен — она «не борец», «не чемпион» и «не трудяга».

Шарлотта уверена, что я променяю ее на «действующую» женщину. В реабилитационной палате она кричит, чтобы я сделал себе вазэктомию: тогда, мол, нам с той стервой ничего не светит. Мой отказ становится подтверждением того, что стерва существует и что мы с ней вынашиваем бессовестные планы.

Чтобы успокоить ее, я читаю вслух мемуары Джозефа Хеллера о том, как он болел синдромом Гийена-Барре. Расчет был на то, что книга поднимет нам настроение. Однако в ней повествуется о том, какие чудесные у Хеллера друзья, с каким мужеством Хеллер смотрит в будущее, как Хеллер бросает свою жену ради прекрасной медсестры, которая за ним ухаживает. Конец книги для Шарлотты особенно огорчителен: Джозеф Хеллер идет на поправку.

Мы низвергаемся в колодец отчаяния — глубокий и узкий, он изолирует нас от внешнего мира, так что мы слышим только свои собственные голоса и плаваем в чистой и черной жидкости. Все ухает в этот колодец вместе с нами — наша работа, цели, путешествия, возможные дети, — и в этой тесноте мы рискуем потопить их, спасаясь сами.

Один из врачей пытается усадить Шарлотту на плот антидепрессантов. Она не желает принимать таблетки. Врач добродушно замечает: «Что ж, на это есть капельница». Шарлотта смотрит на него в упор и говорит: «Следующий доктор, пожалуйста».

Следующий доктор рекомендует выписку.

Дома мы неожиданно погружаемся в сюрреализм. Знакомая обстановка подчеркивает недосягаемость нормальной жизни. Но кот счастлив, что Шарлотта вернулась, — так счастлив, что проводит всю ночь, распластавшись на горле Шарлотты, прямо на шве, оставшемся после разреза трахеи. Прощай, кот! Странным образом наступает водевильная неделя бесшабашного веселья, когда утки и сохнущие конечности кажутся забавными, когда невозможность извлечь из носа козявку вызывает истерический хохот, когда все будничные предметы словно пропитаны эксцентрическим юмором — я нахлобучиваю на Шарлотту шляпку, и мы умираем со смеху. Она с недоумением глядит на лифчик. Шутки на кошачью тему сыплются градом!

Этот период кончается, и жизнь снова входит в обычную колею. Колпачок от шприца, случайно закатившийся в постель, протирает в спине Шарлотты дырку. Когда я отлучаюсь в гараж, Шарлотта видит, как с потолка на одной паутинке на нее медленно спускается паук. Она пробует сдуть его в сторону. Дует и дует, но паук исчезает у нее в волосах.

За бортом этого описания остались анализы, приступы бессильной ярости и периоды упорного молчания. Впереди — открытие Курта Кобейна и марихуаны, а также все более короткие стрижки. Из этой поры заслуживает упоминания лишь один эпизод. Дело было вечером. Я сидел рядом с Шарлоттой на механической кровати, держа перед ней журнал и перелистывая страницы, так что лица ее толком не видел.

— Ты не представляешь, как мне надоела эта кровать, — сказала она.

Ее голос звучал ровно, невыразительно. Она говорила подобные вещи тысячу раз.

Я перевернул страницу и усмехнулся картинке с подписью: «Звезды очень похожи на нас с вами!»

— Я бы все отдала, чтобы вырваться, — сказала она.

Ее роль состояла в том, чтобы прояснять сложную подноготную знаменитостей, доказывая мне, что их истории по праву украшают собой Сикстинскую капеллу американской культуры. Моя — в том, чтобы высмеивать знаменитостей и прикидываться, будто я, в отличие от других, не пойман в силки их любовных баталий и разрывов.

— Но я никогда не смогла бы так с тобой поступить, — сказала она.

— Как поступить? — спросил я.

— Никак.

— О чем ты говоришь, что у тебя в голове?

Я повернулся и посмотрел на нее. Нас разделяли всего несколько дюймов.

— Если б я не боялась тебя расстроить, — сказала она, — я бы сбежала.

— Куда?

— Отсюда.

Никто из нас не упоминал о моем обещании с той ночи, когда она заставила меня его дать. Я пытался сделать вид, что этого обещания не существует, но оно было… оно было.

— Соберись с духом и признай, что тебе от меня никуда не деться, — сказал я с вымученной улыбкой. — Это судьба, нам на роду написано быть вместе. И скоро тебе станет лучше, все снова наладится.

— Вся моя жизнь в этой подушке.

— Неправда. У тебя есть друзья и близкие. Плюс достижения техники. Перед тобой весь мир, только пальцем шевельни.

Под друзьями разумелись медсестры, санитары и физиотерапевты. Под семьей — ее скорбная далекоживущая мать. Но это не имело значения: Шарлотта так погрузилась в собственные мысли, что даже не поставила мне на вид, что не может шевельнуть пальцем.