Леонид Жариков - Повесть о суровом друге

• Название: Повесть о суровом друге
• Автор: Леонид Жариков
• Жанр: Детская проза

Известная повесть о рабочем подростке, о молодых борцах революции на юге России.

---

Больше я ничего не слышал и потерял их во тьме. Я лежал не двигаясь. Потом тетя Матрена, возвращаясь, снова прошла мимо. Она крестилась и шептала: «Да будет воля твоя и царствие твое на земле...»

Когда шаги смолкли, невдалеке раздался свист. Я ответил. Васька подошел, сел рядом. Мы прислушались. Над степью стояла тишина. В городе внезапно, как дробь, простучали копыта казачьего разъезда, и снова стало тихо.

3

- Пойдем, - сказал Васька, вставая. - Надо проскочить незаметно. Если поймают, говори, что ты мой брат и мы идем к тете на рудник. А если не поверят и станут бить - нехай бьют, молчи! Теперь ты должен быть, как... он пошарил в траве и поднял камень, - как этот камень, видишь? Он не боится, и ты не бойся. Ну, будешь бояться?

- Нет.

- Пойди сам до водокачки.

Я нагнулся и поднял камень.

- Ты чего?

- Камень взял.

- Зачем?

- Вдруг собака встретится?

- Нет собак там, брось, - недовольно прошептал Васька.

Я бросил камень, и смелости во мне убавилось. Я вышел из палисадника, оглянулся по сторонам и с замиранием сердца пошел с горы. По бокам зияли черные ямы, и в каждой чудился шкуровец с выбитым зубом.

«Чего я боюсь? - мысленно спрашивал я себя и отвечал: - Ничего не боюсь. Здесь волков нету, а если встретится, я ему р-раз!..»

За водокачкой послышались голоса, и мне стало жутко. Я повернул было назад и столкнулся с Васькой. Он шел за мной.

- Давай говорить, будто мы ничего не знаем, - тихо подсказал Васька и весело заговорил: - Сейчас придем домой. Тетя Варя нам лепешек напечет. Ох и наедимся мы, правда?

- Ага! - ответил я так громко, что Васька толкнул меня в бок.

- Тише.

Стал накрапывать дождь. Над заводом в черном небе сверкали огненные сабли молний.

Шурша босыми ногами по траве, мы двигались почти на ощупь.

Вдруг во тьме кто-то зашевелился, послышался не то смех, не то пение. Потом удалось разобрать: кто-то негромко и гундосо бубнил себе под нос песенку:

Сама садик я садила,

Сама буду поливать...

Невдалеке раздались шаги, и грубый мужской голос спросил:

- Тимофей, ты куда махорку дел?

- В шинели махорка, - отозвался другой.

Минуту было тихо, лишь шуршала трава: кто-то прошел мимо, и мы услышали приглушенный разговор:

- У тебя тихо?

- Ничего не слыхать.

- Есаул не проверял?

- Нет еще.

Васька больно сжал мне локоть. Мы не дышали. Подождав минутку, Васька потянул меня за подол рубахи, и мы поползли.

Тишина была такой напряженной, точно все, что было в степи, прислушивалось к нам. И тогда неожиданно, как гром, прогремел в темноте испуганный голос:

- Стой, кто идет?

Мы не отвечали.

- Подымайся, стреляю.

- Это мы, - тихо сказал Васька, вставая.

Я увидел лохматую казачью папаху с белой кокардой.

- Кто такие, пропуск! - грозно спросил часовой, и сейчас же в стороне послышались легкие торопливые шаги.

- Куров, кто там?

- Пацаны, ваше благородие.

- Какие пацаны, откуда?

К нам бесшумно подошел офицер. В темноте я узнал фон Граффа.

- Мы к тете Варе на рудник, - пробормотал Васька. - Она больная лежит. Мы ей милостыню собирали.

- Какая тетя Варя? - выкрикнул офицер и приказал солдату: - Обыскать!

Солдат снял у Васьки суму и принялся шарить в ней.

- Куда идете? - спросил офицер.

- Я же говорю, на рудник к тете Варе. Мы братья-сироты, - жалобным голосом объяснял Васька.

- А вы знаете, что здесь позиция белой армии и ходить нельзя?

- Нет, - ответил Васька.

Солдат выпрямился и доложил:

- В сумке макуха, ваше благородие.

Офицер чем-то щелкнул, и яркий свет ослепил меня.

- Стоп, стоп... - проговорил фон Графф, присматриваясь к Ваське. Ну-ка, глянь сюда! - Офицер выпрямился. - Так-с... братья-сироты. К тете Варе... А не врешь, скотина? Я тебя где-то видел...

- Тетя больная, - доказывал Васька бедным голосом. - Мы ей макухи насобирали...

В ту же минуту невдалеке звякнули шпоры, и возле нас остановился еще кто-то.

- Что здесь происходит, господин есаул?

Фон Графф осветил фонариком подошедшего, и мы обмерли. Перед нами стоял Генька Шатохин, с саблей, в белых перчатках.

- К тете Варе на рудник идут, - объяснил фон Графф. - Да уж больно подозрительно.

Генька подошел к Ваське и поднял его голову за подбородок.

- Господин есаул! - испуганно вскричал кадет. - Это красные...

Кадет не успел договорить, Васька ударил его головой в живот, и он поскользнулся.

- Тикай! - крикнул мне Васька и метнулся в темноту.

Фон Графф схватил меня, но я рванулся изо всех сил.

- Огонь! - приказал офицер. - Стреляй!

Грянул выстрел. У меня похолодела спина. Я бежал за Васькой, перепрыгнул через какой-то ров, упал, снова поднялся. В это время за спиной холодно прозвучал второй выстрел, третий. Пуля пискнула над головой, а я все бежал, не видя, куда бегу и где Васька. Почему-то я слышал, как звенели в моем кармане гильзы от патронов.

Внезапно послышался всплеск. «Кальмиус», - мелькнуло у меня в голове, и я тут же провалился в холодную воду. Где-то позади грохотали выстрелы, слышался тяжелый топот ног. Страх толкал вперед.

- Ленька, где ты? - услышал я знакомый голос.

Я хотел ответить и не мог. На берегу невидимая рука схватила меня за рубашку и потащила к себе. Это был Васька. Он лежал в неглубокой яме.

- Пригнись.

Я пригнулся.

Шел дождь. Впереди тарахтел пулемет. Пули посвистывали и со стороны рудника.

- Плечо жгет, - корчась от боли, сказал Васька и, потянув, разорвал на себе рубашку. Она была мокрая от дождя, и на ней виднелись пятна крови.

Васька полежал, прислонив лицо к мокрой траве, и с трудом поднялся.

- Теперь идем, - сказал он. - Приказ надо передать. Идем скорей.

Вдруг позади раздались сразу два выстрела. Васька выгнулся, будто ему к спине приложили раскаленное железо. Шатаясь, он постоял мгновение и рухнул прямо на меня.

- Ты чего, Вась, Вася? - тормошил я, выбравшись из-под него.

Дыхание его стало частым и горячим.

Дождь ринулся сплошным потоком. Я лежал на мокрой траве, сжавшись в комок.

Со стороны деревни Семеновки подул ветер, и рубашка, прилипшая к телу, казалась ледяной. Пули свистели все реже. Васька хватался за траву, пытаясь ползти, но вырывал ее с корнями, не в силах тянуть отяжелевшее тело. Наконец он приподнял голову и повернул ко мне лицо с закрытыми глазами.

- Ты думаешь, я не встану? - неожиданно спросил он с обидой и злостью в голосе.

Ужас овладел мною. Я не знал, что делать, и заплакал. Теплые слезы текли у меня по щекам.

- Думаешь, не встану? - повторил он и встал, ища рукой опоры.

- Вася, - сказал я и взял его за горячую руку. - Я боюсь, Вася.

Опираясь на меня, он шатался на широко расставленных ногах.

- Идем, не бойся. У меня только в спине болит. Иди, я буду за тебя держаться. Ты теперь ничего не бойся. Приказ надо передать, а то наших побьют.

Он отстранил мою руку, сделал шаг вперед, но споткнулся и упал вниз лицом, повалив и меня.

- Чего ты? - спросил я. - А? - Но больше ничего не мог сказать. Соленый ком застрял в горле, и мне трудно стало дышать.

Васька лежал молча. Казалось, он что-то вспоминал и никак не мог вспомнить. Вдруг он спросил и так, что у меня мороз прошел по коже.

- Ты думаешь, я помру? - и повторил хрипло и тяжело: - Думаешь, помру, да?

Со страшным напряжением, опершись одной рукой на меня, он снова встал. Сделал два шага и опять упал.

Я склонился над ним. Васька не дышал.

Я никогда не видел человека, который бы не дышал.

И тогда я понял, что Васька умер, что я остался один на этом кургане, в этой большой степи, во всем мире...

Я почувствовал острую жалость к себе, и она хлынула горячим потоком слез.

Я вскочил и, плача, побежал к Пастуховскому руднику.

Дальше все проходило как во сне. Около домов кто-то гнался за мной и кричал: «Стой, стреляю!»

Потом меня привели к командиру Сиротке. На нем были красные галифе, на поясе висела шашка. Сиротка узнал меня, ласково обнял единственной рукой, и я долго рассказывал ему, как попал сюда и что случилось со мной и моим другом на берегу речки Кальмиус.

Когда я, всхлипывая, умолк, он попросил:

- Повторить приказ можешь?

Я повторил, что запомнил.

Откуда-то явился матрос Черновал, дядя Ваня и Абдулкин отец, дядя Хусейн. Сиротка сказал, что надо объявить тревогу.

- Хлопцы, по коням!

- По ко-о-ням! - запели всюду голоса.

На востоке вполнеба занялась алая заря. Тысячи конников, выхватив шашки, лавиной помчались к городу.

Я все еще не мог прийти в себя. Шахтер Петя отвел меня в дом, напоил чаем, а потом принес и велел надеть галифе, гимнастерку и серую островерхую шапку с красной суконной звездой, пришитой спереди.