Василий Емельянов - О времени, о товарищах, о себе

• Название: О времени, о товарищах, о себе
• Автор: Василий Емельянов
• Издательство: Советская Россия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1968

Настоящая книга представляет собой первую часть воспоминаний одного из организаторов советской промышленности, известного ученого, члена-корреспондента Академии наук СССР, Героя Социалистического Труда Василия Семеновича Емельянова. Кинозрители нашей страны и за рубежом знакомы с автором по одному из больших эпизодов фильма «Русское чудо». Книга посвящена в основном тридцатым годам, когда закладывался фундамент сегодняшнего индустриального могущества Страны Советов. Рассказывает В. С. Емельянов и о более раннем периоде — работе в Баку в первые годы Советской власти, учебе в Московской горной академии, встречах с И. Ф. Тевосяном, А. А. Фадеевым, А. П. Завенягиным. С большим интересом читаются страницы, посвященные пребыванию В. С. Емельянова в 30-х годах в Германии, где он работал на заводах Круппа. Автор — человек, много повидавший на своем веку, с точным пониманием людей и событий. Поэтому за отдельными фактами, характерами, судьбами перед читателем встает огромный исторический фон, интереснейшее время первых пятилеток.

---

Этот случай стал предметом уже более тщательного расследования, так как он был связан с гибелью человека. Изучение причин аварии показало, что один болт, прикреплявший конец троса к ковшу, отсутствовал и конец троса был вырван из своего гнезда.

Вначале причина аварии объяснялась очень просто. По всей видимости, рабочий, производивший загрузку ковша рудой, перегрузил его, и при подъеме очень большого груза конец троса был вырван со своего места — болт вылетел и ковш сорвался.

Все как будто бы говорило о том, что процесс именно так и протекал. Решили разыскать болт и осмотреть его. Но болта нигде найти не могли, а резьба гнезда, где он находился, была чистой, и ни один виток не был поврежден. Это не вязалось с предложенной схемой объяснения аварии.

Где болт? А не вывернул ли его кто-либо умышленно? Вспомнили аварию на феррохромовой печи. Там явно кто-то вложил в механизм заточенный на конус болт. Может быть, здесь то же лицо вывернуло болт, что и повело к аварии?

Месяца через три все разъяснилось — на заводе был арестован один из механиков. Как оказалось, он прибыл в Челябинскую область с Северного Кавказа. Будучи сыном одного из раскулаченных, он пытался бежать за границу, был задержан на границе Ирана, судим, выслан, но бежал с места поселения и с фальшивыми документами прибыл в Челябинск. А когда закончилось строительство ферросплавного завода и происходил массовый набор рабочих и среднего технического состава, мастеров и техников, он устроился на завод.

На заводе он был малозаметен, никогда никто его нигде не замечал, на собраниях он редко выступал и свои короткие речи ограничивал небольшими разъяснениями обычно тех вопросов, которые были прямо обращены к нему.

Никто не мог предполагать, что этот механик может быть злоумышленником. Со всеми материалами по его аресту и всем его прошлым был ознакомлен Власов, который проинформировал обо всем и меня.

Вот оно вредительство, о котором нам было известно до этого только из сообщений печати и выступлении докладчиков на некоторых собраниях и совещаниях. Часто произносимое на собраниях выражение: «Мы производим строительство социализма во враждебном нам капиталистическом окружении» получало особое звучание.

Первые тревоги

С начала 1937 года в городе поползли слухи о враждебной деятельности некоторых лиц.

На партийных активах говорили о диверсиях, уже бывших, а также готовившихся, но вовремя раскрытых. Приводились результаты закончившейся проверки партийных документов, из которых явствовало, что в некоторые партийные организации пробрались чужие люди.

На одном из таких собраний было, в частности, рассказано о том, что при проверке партийных документов в Троицке у одного из членов партии, занимавших ответственный пост, был обнаружен подложный партийный билет, а дальнейшее разбирательство этого дела повело к раскрытию целой группы.

Член комиссии по проверке партийных документов рассказал тогда на партийном активе о том, что колчаковцы, отступая из этих мест, оставили здесь своих людей. Они снабдили их специально сфабрикованными партийными документами. Эта группа лиц должна была будто бы представлять собой партийную организацию, работавшую в тылу Колчака.

На партийном активе подробно говорилось о том, как члены этой группы поддерживали друг друга и продвигали один другого на высокие должности в советских и партийных организациях.

Мы слушали всю эту историю как криминальный роман, не имея никаких оснований не верить ей. Невольно возникали мысли и рождались разного рода сомнения я подозрения.

А кто же окружает меня? Свои или чужие?

Мы собрались сюда со всех концов страны. Если в Троицке имела место такая история, почему не могло быть подобной и в других местах — там, где находились Деникин, Врангель, Юденич?

…И вдруг ко всем прочим тревогам на всех нас обрушилось тяжелое горе.

19 февраля 1937 года утром, когда я еще был дома, не успев выехать на завод, раздался телефонный звонок, Я поднял трубку и услышал голос дежурного по заводу. Медленно, как будто бы говоривший был тяжело болен, дежурный передал полученное из Москвы сообщение.

Я продолжал держать около уха телефонную трубку, хотя дежурный свою уже положил.

— Ты что не едешь? — услышал я как будто бы откуда-то издалека голос жены. — Да что с тобой?

Говорить я не мог и только с большим трудом выдавил из себя единственное слово: «Серго».

— Что Серго? Умер? — с ужасом в глазах и закрывая рукой рот, вскрикнула жена.

Я молча опустил голову.

Серго не стало…

На заводе произошла история, всколыхнувшая всю заводскую общественность.

Одна женщина подала в районный комитет партии заявление на электрика завода. В заявлении было указано, будто она сама слышала, как Нечаев, выходя вместо с каким-то матросом из пивной, говорил вражеские речи.

Секретарь райкома предложил заводской партийной организации рассмотреть это заявление на общем партийном собрании в присутствии женщины, подавшей его. Когда секретарь парторганизации Хитров прочитал заявление, Нечаев вскочил с места, растерянный и бледный как полотно и, озираясь по сторонам, стал кричать:

— Товарищи! Все это ложь, ложь все это!

— Ты не кричи, а вот когда я тебе слово предоставлю, тогда и будешь объяснять, где и с какими матросами ты дружбу ведешь, — останавливая Нечаева, сказал ведущий собрание Хитров.

Нечаева на заводе хорошо знали, и он пользовался большим уважением. Раздались выкрики:

— Пусть Нечаев объяснит нам все, как было дело.

— Товарищи, — опять начал Нечаев, — все знают, что я за всю жизнь ни разу ни в одной пивной не был. Я ничего не пью. Это всем известно.

В объяснении того, почему он не пьет, он несколько раз повторил:

— Мне врачи запретили пить. Запретили мне. У меня язва желудка. Это все знают.

Представитель райкома сказал:

— Но ведь она вас видела, как вы из пивной выходили. Она ведь тоже член партии.

И, обращаясь к присутствующей на собрании, никому из нас не знакомой женщине, спросил ее:

— Это он?

— Как будто бы он, только тогда он в кепке был.

Нечаев опять вскочил с места и крикнул:

— У меня и кепки-то нет! Я всю жизнь в шляпе хожу!

А женщина, словно загипнотизированная, тихо повторяла:

— Это он, как будто бы он. Только тогда на нем кепка была и с ним рядом матрос стоял. Они вместе из пивной выходили.

Я посмотрел на заявительницу. Она производила странное впечатление какого-то безликого человека и говорила каким-то странным голосом, без интонаций, медленно, тихо повторяя одни и те же как бы заученные фразы.

В большом помещении клуба, где происходило собрание, яблоку негде было упасть. Мест не хватало, и многие стояли у стен и дверей. Сразу во многих местах поднялись желающие что-то сказать. Раздавались негодующие голоса:

— Что она как попугай затвердила: «как будто бы да как будто бы».

Слесарь Микулин кричал с места:

— Вы знаете, что Нечаев все время ко мне придирается, но я должен прямо сказать — врет баба. Надо ее освидетельствовать, она свихнулась, наверно.

— Да кто она? Откуда взялась?

Эти вопросы, обращенные к секретарю партийкой организации Хитрову, вывели его из себя. Он обозлился.

— Не этот вопрос обсуждается, откуда она взялась, а обсуждается заявление гражданки… — ее фамилии Хитров не назвал.

— А Нечаева надо внимательно изучить. Вот и прошлый раз он не все партийной организации о себе рассказал. Скрыл от нас, что у него по прошлой работе выговор был.

Опять начался шум. Председатель долго стучал по столу, пытаясь навести порядок, а когда шум несколько стих, поднялся один из лучших бригадиров завода Андрей.

Его я хорошо знал. Это был старый член партии. Он вступил в организацию вскоре после Февральской революции. Дрался с Колчаком, а когда закончилась гражданская война, поселился в Челябинске. На заводе он работал с самого начала строительства. Андрея на заводе все хорошо знали и звали по имени. Многие не знали даже его фамилии. Рассудительный и спокойный человек, он многим давал полезные советы, и его вразумительные короткие речи производили большее впечатление, нежели длинные и цветистые выступления красноречивых ораторов.

Андрей поднялся, одернул для чего-то рубашку и оттянул воротник.

«Что-то он скажет? Видимо, волнуется», — подумал я.

— Не дело ты затеял, товарищ Хитров, — внешне спокойно произнес Андрей.

В зале стало тихо.

— Когда мы тебя в секретари выбирали, ты таким не был. Ну, что ты пристал к человеку. Говорил нам Нечаев о выговоре. Я как сейчас это помню. Он рассказывал нам, что на заводе, где он раньше работал, несчастный случай произошел — током человека убило. Хоть сам он и не виноват в этом, но раз под его началом работы велись, ему и отвечать. Вот его и наказали. Да вы все, наверное, помните это, — обратился он к собранию, — тогда Нечаеву даже вопросы задавали. Говорил ведь Нечаев о выговоре? — опять обратился Андрей к сидящим в зале.