Карл Шпиндлер - Царь Сиона

• Название: Царь Сиона
• Автор: Карл Шпиндлер
• Издательство: Кавказский край
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1994
• ISBN: 5-86722-069-9

Карл Шпиндлер (1796-1855) — немецкий писатель, автор романов «Бастард», «Еврей», «Иезуит», «Инвалид» и др. Долгое время немцы называли его своим Вальтером Скоттом.

В романс «Царь Сиона» автор, ничего не сочиняя, правдиво, как очевидец, рассказывает о событиях жестокого 16 века, событиях «реформационной эпохи», которая была, по сути дела, одной из величайших революций откровение новой религии, новое умственное течение, а также переворот политический и экономический.

Книга рассчитана на широкий круг читателей.

---

Лицо сумасбродки пламенело, и на нем, казалось, лежала печать какого-то демонического величия. С презрением сорвала она последние украшения со своей одежды и обвела неустрашимым взглядом своих судей. Епископ смотрел на нее некоторое время в задумчивости и, наконец, молча, дал знак увести ее.

И только, когда она удалилась в сопровождении стражи, он вздохнул свободнее, как после сильного волнения, и с суровым видом сказал воеводе.

— Я даю вам час времени, чтобы вы могли уничтожить следы легкомыслия, грозившего опасностью моей жизни.

Затем он обратился к старому рыцарю, обнял его дружески и, указывая на него окружающим, промолвил:

— Этот бесстрашный человек спас жизнь вашему епископу. Требуйте, Менгерсгейм, чего хотите, от вашего епископа. Я прошу вас об этом, и пусть это будет не столько наградой для вас, сколько удовлетворением для меня самого за мое неудовольствие против вас.

С площади в это время донеслись глухие звуки барабанного боя. Исполнители приговора над осужденными воинами, по-видимому, не хотели больше ждать.

— Подарите жизнь этим несчастным людям, жалким наемникам! — просил Менгерсгейм; не требуя ничего для себя.

— Пусть так! — ответил великодушно Вальдек.

Менгерсгейм поцеловал руку епископа в знак благодарности. Вскоре радостные возгласы, музыка и крики «ура!» стали раздаваться там, где перед тем слышны были стоны и жалобный плач.

Еще один несчастный человек оставался перед лицом епископа, борясь в страхе между надеждой и сомнением Кустос, став на колени, молил епископа:

— Окажи пощаду, светлейший князь, этому несчастному: ведь и он принимал участие в раскрытии заговора покушения на вашу безопасность.

— Я отменю для него смертную казнь, — ответил епископ, — но пусть он останется пока в заключении. Если он действительно будет благодарен мне и, вместе с тем, захочет заслужить мою благодарность, он, может быть, послужит орудием, при помощи которого я верну власть над возмутившимся городом. Я намерен потом еще обстоятельнее переговорить об этом с тобой, Герман Рамерс, — прибавил он.

Помилованный воскликнул, обнимая колени епископа:

— Я жду ваших приказаний, государь, и готов все исполнить в надежде, только спасти, при покорении города, свою жену, детей и то немногое, что мне принадлежит. Умоляю, государь, лишь об одном — не выдать меня нынешним хозяевам города, какой бы выкуп не предлагали за меня.

— Не бойся ничего! — отвечал епископ, занятый весь мыслью о мести и строя в уме тонкий план. — Ты вернешься в Мюнстер неузнаваемый и невидимый, как сама воплощенная ночь, и я дам тебе верную охрану.

В тот же час собрался в замке тайный военный совет, и лишь после долгих обсуждений собравшиеся разошлись по домам. Одни из вождей вернулись в лагерь с тем, чтобы втихомолку подготовить все нужное для нового приступа и поднять упавший дух солдат, обещая им золотые горы. Другие, и во главе их смелый Менгерсгейм, взяли на себя поручение отправиться в качестве послов для переговоров в осажденный город.

— Вы берете на себя нелегкую задачу, — говорил епископ старику-рыцарю. — Вы подвергаете опасности свою свободу и жизнь. Но небывалая на земле месть ждет того, кто осмелился бы тронуть вас. Зато вас ждет высшая награда, благоговение Германии, если вам удастся склонить мятежников на предложения, которые я еще раз делаю им, забывая мое тяжкое оскорбление.

В это время вошел Мерфельд.

— Ваше приказание исполнено, господин епископ! — доложил он. — И наши мечи не разбились как стекло о шею пререкрещенки. Последним словом было проклятие, которое принесет вам, светлейший князь, благословение Небес.

Глава II. Царь и его двор

Едва только наступило утро, душное и предвещавшее грозу, как уже вся окрестность города Мюнстера, вдоль границ лагеря епископа, была занята усердно работающими людьми, которые сооружали укрепления и соединяли их между собой с помощью глубоких рвов, свай и плетней. Все жители общин, находившихся вокруг города, должны были принять участие в этой барщине. Три тысячи человек должны были постоянно быть на месте, чтобы окончить обложение осажденного города. Они работали на таком расстоянии от стен, что находились вне выстрелов анабаптистов. Равнина между ними и городскими воротами, отчасти голая и песчаная, отчасти же покрытая зеленеющей травой и прозванная в насмешку Царством, оставалась незанятой противниками. Кони защитников нового Сиона паслись в тени бастионов; задорные парни преспокойно пасли тут же свои стада, словно издеваясь над осаждающими. Пушки, как со стороны лагеря, так и со стороны городских стен, бездействовали уже довольно долго: война, казалось, приостановилась.

Солнце стояло уже высоко на небе, когда Герман фон Менгерсгейм, с епископскими советниками, прибыл верхом к границе Царства. Один из сопровождавших его трубачей держал высоко белое знамя, видимое на большом расстоянии. Гонец из города, в красном сюртуке с синими рукавами, на одном из которых была вышита держава с двумя пронзающими ее крест-накрест мечами, ожидал послов на границе и держал навстречу им развернутый пропускной лист.

— Ваше желание, господа, исполнено, — сказал он с выражением благочестия на лице. — Сион для вас открыт, и вам дано три часа для того, чтобы вы могли передать ваши поручения, получить ответ и отправиться обратно в лагерь. Извольте следовать за мной к Золотым Воротам.

Каноник фон Бюрен, находившийся в числе послов и неохотно сдерживавший свой язык, выкрикнул запальчиво, обращаясь к гонцу, которого он раньше знал сторожем на хорах в старом соборе:

— Желал бы я знать, кого это ты собой представляешь в этом странном наряде, Каспар Воншенек, и что означают эти вздорные слова? Да не простит мне Бог грехов в мой последний час, если я понимаю, что ты разумеешь под словами Золотые Ворота.

Воншенек с сокрушением покачал головой и грубо ответил:

— Во времена язычества эти ворота назывались Юдефельдскими, но это скверное название не годится для ворот Сиона, заметьте это себе, — вы, люди из Эдома[44].

— Негодяи! — пробормотал фон Бюрен, покраснев от гнева, но тотчас сдержал себя, так как старый рыцарь знаком напомнил ему необходимость молчать.

Перед всадниками уже были окрещенные заново Золотые Ворота; они были отворены и защищены только простым шлагбаумом, медленно поднявшимся при приближении послов. Смешанные крики, раздавшиеся из-за ворот, поразили советников епископа. Они остановили коней. В эту минуту из ворот выбежала женщина с распущенными волосами. Толпа вооруженных людей быстро гналась за ней с криком: «Держите, держите отступницу!»

Женщина бросилась к ногам лошадей и, охватив их руками, воскликнула:

— О, вы, посланники Божий! Пусть лучше ваши лошади растопчут меня, если вы выдадите меня этим палачам! Сжальтесь над несчастной, жаждущей лучше смерти вместо жизни полной мук и позора!

— Мы не в состоянии помочь тебе, несчастная! — ответил ей тронутый Менгерсгейм. — Мы сами не уверены в нашей безопасности, вступая в Мюнстер. Успокойся, уйди от ставших на дыбы лошадей, не заставляй нас переступить через труп твой при въезде в этот ослепленный город.

Но преследователи уже были тут. Они схватили женщину с ругательствами, относившимися как к беглянке, так и к прибывшим. Один из них, весь красный от гнева и быстрого бега, кричал, с пеной у рта:

— Наконец-то ты в наших руках, непокорная ведьма! Берите ее, братцы, и тащите к престолу царя! Пускай он ее приговорит к смерти.

Потерявшую сознание беднягу потащили прочь. Медленно и в раздумьи следовали за дикой толпой посланники. Когда они проехали ворота, их встретили начальники войска перекрещенцев верхами.

Обе стороны приветствовали друг друга коротко. Большинство этих господ с обеих сторон знали друг друга, но, казалось, не были расположены возобновить знакомство. Только фон Бюрен не мог удержаться, чтобы не сказать первому прапорщику:

— Эй, Инфанс фон Альденцель! Ты был когда-то рыбачьим старостой у моего двоюродного брата-декана. Кто дал тебе этот воинственный наряд, в котором ты торчишь, точно карп в серебряной чешуе?

— Да будут прокляты все язычники! — отвечал Альденцель с дикой злобой. — Сам-то ты кто такой, сонная тетеря с павлиньим пером, что смеешь так ко мне обращаться? Я тебя не знаю. А пожалуй, ты — ворон, выпавший из герба твоего тирана[45].

Каноник посмотрел на говорившего, как хищная птица, но не ответил; за его спиной кто-то прошептал:

— Господин фон Менгерсгейм, напомните вашим друзьям, чтобы они в городе не произносили ни одного невежественного слова. Вам будет гораздо труднее выйти из Мюнстера, чем войти в него, если они не сумеют отвечать молчанием на оскорбления.

Тот, кто обратился к старому рыцарю с этими словами, был Ринальд Фолькмар. Менгерсгейм его не знал, но ответил ему благодарным наклонением головы и постарался запомнить черты благородного лица молодого человека.