Владимир Андрейченко - Везунчик (СИ)

• Название: Везунчик (СИ)
• Автор: Владимир Андрейченко
• Издательство: Си
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 2011

Уже взрослый внук приезжает в гости к своей бабушке, в деревню, находящуюся от Зоны отчуждения в более, чем сотне километров. И попадает в совершенно неизвестную ему атмосферу мистики. Задача Артёма — выбраться из Зоны живым и вернуться к близким ему людям. Не без помощи бывалых сталкеров и того, кого Зона мистическим образом пробудила к жизни, парень движется к спасению. А вот удастся ли ему это, Вы узнаете из повествования.

---

Глава5. ВО ИМЯ ЖИЗНИ

До вечера, после ещё нескольких удачных стычек с мутантами, напарникам удалось преодолеть всего километр. Округа была сплошь усеяна аномальными образованиями, отчего продвижение вперёд оказалось тяжёлым и мучительным. Под конец Артём вымотался настолько, что на вынужденных привалах моментально засыпал, не в силах даже поддерживать беседу со сталкером. Квашня же, наоборот, словно получив заряд бодрости, был активен. Единственное, в чём он изменился — в голосе его больше не звучало весёлых ноток. Все произносимые сталкером фразы звучали коротко и лаконично. Трагичность произошедшего с Сиплым оставила и на нём свой неизгладимо печальный след.

Перед наступлением ночи, осмотрев на краю просеки, по которой проходила ЛЭП, наиболее подходящее место, Квашня остановился.

— Вот здесь и заночуем. Нам надо успеть засветло насобирать побольше дров и нарубить веток для шалаша. Поступим так: ты собираешь хворост, а я убежищем займусь. Благо, здесь поросли молодой достаточно — быстро справимся. Только по сторонам не забывай посматривать, вдруг опять какая оказия. Аномалий вроде нет, а вот зверьё бродит там, где пожелает…

Натаскав приличную кучу сухой древесины, Артём пошёл за следующей охапкой и внезапно встал, как вкопанный, увидев очередную непонятную вещь. С веток дерева свисали серо — коричневые пряди, едва качаясь от слабого дуновения ветерка.

— Михалыч! — позвал он сталкера, орудующего своим тесаком на месте привала. — А это что такое здесь?

— А вот это, паря, и есть Жгучий пух… Повезло тебе, что близко к нему не подошёл да трогать не пытался. Он своими спорами выстреливает в проходящих мимо. Те, в свою очередь, распыляются в воздухе и попадают в лёгкие и на тело. На кожу‑то коли попадут, не большая беда. Но ожог будет такой, будто сковородой раскалённой приложило. Если вовремя антидотом воспользоваться, вылечишься. А вот ежели внутри окажутся, тогда пиши — пропало. Не жилец будешь. Всё распухнет так, что перекроет доступ воздуха. Задохнёшься в один момент. Никого ещё спасти не удалось…

— Так вот почему Вы так говорите…

— Как? — не понял Квашня.

— Ну, когда в память о ком‑либо… Про землю — пухом.

— А — а-а! Ну, так да. Кому же пожелаешь в такой мерзопакости лежать? Ладно, темнеет уже, давай‑ка, дальше делом займёмся. А ты повнимательней себя веди. Не ровен час — ещё такие подарки найдутся…

Ночь подобралась вплотную и быстро окутала мраком затаившуюся округу. Теперь только ярко горящий костёр отодвигал беспросветную тьму на небольшое расстояние от сидящих людей. Было страшно и неуютно. Артём жался поближе к огню, его знобило от нервного напряжения. Видя состояние парня, Квашня вздохнул:

— Вишь, как бывает в жизни. Не успеешь человека узнать толком, а его уже и в живых нет.

— Михалыч, а Вы давно Степана знаете? Вернее, знали…

— Давненько, паря. Мы, почитай, с ним только рейдов в Зону сделали не менее пары сотен. Удачлив он был. Удачлив и смел. Да… Не заслужил он такой смерти, что ни говори. Вот так всегда случается. Только шёл и смеялся, а тут — раз, и нет тебя… И ведь до последнего отдавал отчёт, что делает. Он ведь мог попробовать вырваться от этих тварей, если бы крутнулся в другую сторону. Так нет, потянул их за собой в «Воронку»… Это чтобы, значит, нам с тобой легче было. Отец мне рассказывал, что у них на фронте мужик один был. Немцы всю его семью, почитай, истребили. Ох, и злой он на них был! В бою не жалел ни капли. Даже раненых добивал. Чуть под трибунал не попал за это. А однажды случилось так, что ему колонну пленных конвоировать доверили. Чтобы, значит, отвести до тыловых позиций и там сдать в распоряжение специальной части по сбору этих, «отвоевавшихся»… Их же потом на работы отправляли. Чтобы разруху, войной нанесённую, устраняли. Ох, и много же их при этом полегло! А чё жалеть‑то было? Сами к нам полезли, хозяевами хотели стать. Чтоб, значит, мы горбатились у них в рабстве. А тут по шапке получили, вот и работали… Ну да я отвлёкся. Вот и повёл тот мужик их по дороге. А с ним другой в паре был. Ну, весь при орденах да медалях. Герой, словом. Идёт и побасёнки ему про дела свои геройские на всех фронтах травит. А у этого аж рот от удивления открылся, да гордость взяла — с каким великим человеком рядом идёт. И случилась вдруг оказия. Какая‑то группа немцев из окружения решила вырваться. У них даже танк с собой был. А на беду машина, везущая в тыл раненых, начала обгонять колонну пленных. Вот у них на глазах эту машину и разорвало снарядом. Тела в разные стороны раскидало взрывом. Транспорт, перевёрнутый набок, загорелся, а заодно и немцев пленных осколками прихватило. Лежат на дороге и стонут. А кто и совсем Богу душу отдал. Мужичок‑то этот и ломанулся подопечных из беды выручать. Так до последнего под огнём их в сторону низины и таскал на себе. Смотрит потом, а герой — напарник его нырнул в кювет и весь белый, как полотно бумаги, трясётся там от страха, высунуться боится. А на тот момент остался на дороге в одиночестве весь пораненный немецкий офицер. Пожилой уже, в очках. Профессор — профессором. Лежит и молча терпит. А вокруг пули льются, как ливень по весне. Вот мужик, невзирая на плотный обстрел, до этого немца и подался. Дополз, схватил его в охапку — и в обратку. И уже перед самым спуском, прикрывая собой пленного, пулю‑то в спину напоследок получил. А тут наши подоспели, раздолбали врага. Но того, что случилось, уже не исправишь. Немцы‑то, как увидали, что мужика ранило, бережно его завернули, чуть не последнее с себя сняв, и оружие при нём оставили — не тронули даже. Так до первой попутки его на руках и несли. Только всё равно до госпиталя мужик не дожил. Скончался по дороге… А когда особисты стали крутить, отчего второй‑то из канавы не вылез, так и разобрались, что никакой он не герой оказался. Сидел до этого в штабе крысой канцелярской да бумажки разные писал. Через него, почитай, много бумаг да наградных представлений проходило. Вот и приписывал себя вместо кого другого. А потом проштрафился. То ли украл что‑то у начальника, то ли работу не доделал. А надо было к спеху… Не знаю, короче. Но только после этого его на фронт и отправили. Вот и думай теперь, кто герой, а кто самый, что ни на есть, подлец. Так и Степан. Жил степенно, да спокойно. Никогда даже мухи не обидел. В обычной жизни, я имею в виду. Он же жену свою на руках вечно носил, тёщу с тестем уважал, да детишек тешил. Тоже ведь не от хорошей жизни в Зону‑то полез. Дочка уже подросла, скоро в высшее заведение поступать, а денег маловато. Что там, на селе, сейчас платят работникам? Гроши… И скотину растишь, растишь, а за мясо или живой вес потом крохи перепадают. Много не заработаешь. А она, вишь, ещё и моделью или, как там — поп — звездой стать хочет. Обычному человеку, да без денег, туда и соваться не стоит пробовать. Вот Стёпа и копил дочери на жизнь дальнейшую таким макаром… И ведь не пожалел себя нисколько. Он недавно сказал, что набрал уже достаточно. Хотел бросать сталкерство, но, вишь ты, не вышло… Так сталкером и погиб, не к ночи помянут будь. Царство тебе, Степан, небесное…

Квашня залпом выпил половину кружки и замолчал ненадолго. Артём посмотрел на дно своего пластмассового стакана сквозь мутную жидкость и сморщился.

— Да не робей ты! Выпей за упокой души мужика. Глядишь, и будет ему на том свете лучше прежнего.

— Нет. Я не могу. Я же никогда ещё не пил…

— То есть, как не пил? А в доме с нами кто выпивал вчера?

— Так я не пил, просто вид делал.

— Это как? А горилку куда потом дел? В стакане ведь её не было. Вылил, поди, шельмец? Такую жидкость живительную извёл почём зря…

— Нет, Михалыч. Вы со Степаном когда отворачивались, я Вам по кружкам сливал…

— А — а-а! Ну, тогда ладно. Только всё равно нечестно это. Молод ещё, а обманывать пытаешься…

— Так я же сознался…

— Что сознался — хорошо. Но лучше бы сразу честно сказал, что не пьёшь. Кто же неволить будет? Здоровье — оно для каждого своё, индивидуальное. Мы бы поняли.

— Извините…

— Ага! Скажи мне ещё, что больше так не будешь. Я ж не воспитатель тебе в детском саду, чтобы в угол ставить. Хе — хе — хе! — в голосе Квашни, наконец, промелькнули весёлые нотки. — Ну, да ладно. Эту‑то хоть выпей за Стёпин упокой…

Артём набрался решимости и залпом опорожнил ёмкость. Закашлялся. Рот и горло нещадно обожгло.

— Да кто же так её пьёт? Надо сначала прицелиться, выдохнуть весь воздух, проглотить, поднести ко рту ложку с тушёнкой, закусить. А потом только начинать дышать снова. Хе — хе — хе! Но на первый раз сгодится.

Квашня ласково похлопал Артёма по спине. Тот отдышался, наконец, перевёл дух и сквозь выступившие на глазах слёзы произнёс:

— Не — е-е… Эта была первая и последняя…

— А вот тут не говори — гоп, пока не перепрыгнешь! Ишь, чё удумал! Последняя… Мы всегда говорим — крайняя. Вот, как у лётчиков принято вылеты называть.