Литературка Литературная Газета - Литературная Газета 6495 ( № 19 2015)

• Название: Литературная Газета 6495 ( № 19 2015)
• Автор: Литературка Литературная Газета
• Жанр: Публицистика

"Литературная газета" общественно-политический еженедельник Главный редактор "Литературной газеты" Поляков Юрий Михайлович http://www.lgz.ru/

---

Шолохов решил дать свой ответ на книгу «Стремя «Тихого Дона». 28–29 ноября 1974 г. он пригласил к себе в Вёшенскую ростовского шолоховеда К. Прийму и корреспондента «Комсомольской правды» И. Жукова. В течение двух дней подробно рассказывал, как работал над романом. На этой встрече была впервые представлена фотокопия того самого письма Шолохова к Харлампию Ермакову от 6 апреля 1926 г., оригинал которого хранился в Ростовском КГБ. Шолохов рассказал о Харлампии Ермакове как главном прототипе Григория Мелехова. В ходе беседы К. Прийма спросил, когда писатель познакомился с Ермаковым. Шолохов ответил, что давно: «Он был дружен ещё с моими родителями. А в Каргинской, когда мы там жили, <бывал> ежемесячно того числа, когда был большой базар. С весны 1923 года Ермаков после демобилизации часто бывал у моих родителей в гостях. Позже приезжал и ко мне в Вёшки. В молодости, когда он имел верхового коня, никогда Ермаков не въезжал во двор, а всегда верхом сигал через ворота. Такой уж у него был нрав-характер…»

Верхового коня «в молодости» Ермаков имел только тогда, когда был комдивом в армии повстанцев. И нет сомнения, что столь необычные его визиты к родителям Шолохова случались в пору восстания. Их встречи продолжались в те месяцы, когда Ермаков в 1923 г., демобилизовавшись из Красной армии, жил на соседнем хуторе Базки.

На вопрос, почему главным прототипом Мелехова стал Ермаков, Шолохов ответил: «Ермаков более подходит к моему замыслу, каким должен быть Григорий. Его предки – бабка-турчанка, – четыре Георгиевских креста за храбрость, служба в Красной гвардии, участие в восстании, затем сдача красным в плен и поход на польский фронт – всё это меня очень увлекло в судьбе Ермакова. Труден у него был выбор пути в жизни, очень труден. Ермаков открыл мне многое о боях с немцами, чего из литературы я не знал... Так вот, переживания Григория после убийства им первого австрийца – это шло от рассказов Ермакова <…>

Семён Михайлович Будённый говорил мне, что видел Харлампия Ермакова в конных атаках на врангелевском фронте и что не случайно Ермаков был назначен начальником кавшколы в Майкопе…»

К. Прийма писал, что «29 ноября 1974 года Шолохов впервые открывает нам, что события именно Вёшенского восстания 1919 года поставлены в центр эпопеи».

К сожалению, эта беседа так и не была опубликована в 1974 г. ни в «Комсомольской правде», ни в «Литературной газете». М.А. Суслов не хотел допускать в советской прессе дискуссий на тему Вёшенского восстания. Беседа увидела свет только много лет спустя, в 1981 г., в сборнике статей К. Приймы «С веком наравне». В беседе с норвежским учёным Г. Хьетсо, руководителем проекта по математическим исследованиям языка «Тихого Дона», Шолохов углубил свой взгляд на Ермакова: «Ермаков был привлекателен и своими думами, как мы здесь говорим, глубоко мыслил… К тому же он умел всё одухотворённо рассказать, передать в лицах, в ярком диалоге. Поверьте, он знал о событиях Вёшенского восстания больше, чем в то время наши историки, больше, чем я мог прочесть в книгах и материалах, которыми пользовался». (Запись беседы Г. Хьетсо с М.А. Шолоховым, К. Приймой. См.: К. Прийма. Встречи в Вёшенской. Дон, 1981, № 5, с. 136–138.)

«Великое творение русского духа»

Миросозерцание людей типа Харлампия Ермакова, их народный взгляд на революцию и легли в основу романа. «Тихий Дон» – уникальный подлинный народный эпос, объединяющий в себе как героические, так и трагические начала жизни страны и народа на самом крутом переломе нашей истории. Сравните первую и четвёртую книги романа. Такого уровня трагизма не встретишь в русской литературе.

Четвёртый том эпопеи – это полностью порушенная жизнь людей, та самая жизнь, которая в первом томе бурлила полной чашей.

«Удивительно, как изменилась жизнь в семье Мелеховых!.. Была крепкая спаянная семья, а с весны всё переменилось… Семья распадалась на глазах у Пантелея Прокофьевича. Они со старухой оставались вдвоём. Неожиданно и быстро были нарушены родственные связи, утрачена теплота взаимоотношений, в разговоре всё ещё проскальзывали нотки разрушительности и отчуждения. За общий стол садились не так, как прежде, – единой и дружной семьёй, а как случайно собравшиеся люди.

Война была всему этому причиной…» (Шолохов М.А, собр. соч. в 8 томах, ГИХЛ, т. 5, с. 123.)

Война порвала человеческие связи, унесла столько людей. Эти смерти – Натальи, Дарьи, Пантелея Прокофьевича, Ильиничны, – написанные с разрывающей душу властной силой, являются прелюдией к финалу той мощной и всеохватной социальной трагедии, в центре которой, конечно же, судьба Григория Мелехова. Трагедия эта, сделавшая «Тихий Дон» одним из самых великих произведений мировой литературы, стала центром четвёртой книги...

И ещё одна смерть – Аксиньи: «Хоронил он свою Аксинью при ярком утреннем свете. Уже в могиле он крестом сложил на груди её мертвенно побелевшие смуглые руки, головным платком прикрыл лицо, чтобы земля не засыпала её полуоткрытые, неподвижно устремлённые в небо и уже начавшие тускнеть глаза. Он попрощался с нею, твёрдо веря в то, что расстаются они ненадолго...

Ладонями старательно примял на могильном холмике влажную жёлтую глину и долго стоял на коленях возле могилы, склонив голову, тихо покачиваясь. Теперь ему незачем было торопиться. Всё было кончено.

В дымной мгле суховея вставало над яром солнце. Лучи его серебрили густую седину на непокрытой голове Григория, скользили по бледному, страшному в своей неподвижности лицу. Словно пробудившись от тяжкого сна, он поднял голову и увидел над собой чёрное небо и ослепительно сияющий чёрный диск солнца». (Шолохов М.А., указ изд., т. 5, с. 490.)

Смерть Аксиньи – не последняя в «Тихом Доне». В конечном счёте «Тихий Дон» – роман о гибели Григория Мелехова. И в этом главный смысл романа.

Великий художник, замахнувшийся на трагическую правду о тектоническом времени, Шолохов считал себя обязанным сказать читателям, каким был реальный финал жизни Григория Мелехова. Но он понимал, что это невозможно. Именно по этой причине четвёртая книга романа так долго – почти десять лет – ждала своего завершения.

Шолохов мучительно искал правдивый конец романа, что, казалось бы, в условиях 30-х годов практически невозможно. И всё-таки, не противореча своему пониманию исторической правды, Шолохов достойно завершил эпопею.

Трагический финал Григория Мелехова писатель воспринимал как глубоко пережитую им личную драму. Приведу письмо члена-корреспондента РАН В.В. Новикова, которое я получил, работая над книгой «Тихий Дон»: судьба и правда великого романа». Он писал, что в своё время Ю.Б. Лукин, редактор «Тихого Дона», с которым они работали в «Правде», со слов Марии Петровны Шолоховой, рассказал ему об обстоятельствах завершения М.А. Шолоховым романа.

Вот что рассказала Лукину М.П. Шолохова: «Это было в 1939 году. Я на рассвете проснулась и слышу, что-то в кабинете Михаила Александровича не ладно. Свет горит, а уже светло... Я прошла в кабинет и вижу: он стоит у окна, сильно плачет, вздрагивает... Я подошла к нему, обняла, говорю: «Миша, что ты?.. Успокойся...» А он отвернулся от окна, показал на письменный стол и, сквозь слёзы, сказал: «Я закончил...»

Я подошла к столу. Михаил Александрович всю ночь работал, и я перечитала последнюю страницу о судьбе Григория Мелехова:

«Григорий подошёл к спуску, – задыхаясь, хрипло окликнул сына:

– Мишенька!.. Сынок!..

Это было всё, что осталось у него в жизни, что пока ещё роднило его с землёй и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром».

Величайшая тайна романа «Тихий Дон», так же как и его высочайшее завоевание, в том, что, выразив всесокрушающий размах революции, всю глубину и беспощадность исторической и человеческой трагедии, пережитой в XX веке русским народом, «Тихий Дон» не погружает читателей в пучину мрака, оставляя надежду и свет. И другой аспект той же проблемы: при всей силе осознания трагедийности революции роман не вызывает ощущения её исторической бесперспективности, случайности, бессмысленности. И в этом «Тихий Дон», явивший миру, казалось бы, самый «жестокий, поистине чудовищный лик революции» (Вадим Кожинов), принципиально отличен от книг, поставивших своей целью и задачей разоблачение революции.

В. Кожинов в статье «Тихий Дон» М.А. Шолохова» (Родная Кубань, 2001, № 1) объясняет эту парадоксальную особенность романа тем, что «совершающие страшные деяния главные герои «Тихого Дона» в конечном счёте остаются людьми в полном смысле этого слова, людьми, способными совершать и бескорыстные, высокие, благородные поступки: дьявольское всё-таки не побеждает в них Божеского».

Это правда. Но, думается, не вся правда.

Шолохов, как никто, ощущал историческое «веление судеб» в отношении России. По его убеждению, «народ хочет исполнения идеалов, ради которых он шёл в революцию, вынес на своих плечах неимоверную тяжесть Гражданской и самой тяжкой, Отечественной войны», но «нужно помнить о чистоте» этих идеалов. «Нужно помнить о бескорыстном и верном служении идее». («Правда», 31 июля 1974, беседа с М. Шолоховым.)