Ефим Друц - Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.

• Название: Цыганские романы: Цыганский вор. Перстень с ликом Христа. Цыганский барон.
• Автор: Ефим Друц
• Издательство: ТЕРРА—Книжный клуб
• Жанр: Классический детектив
• Год: 1998
• ISBN: 5-300-02131-8

Ефим Друц — писатель-этнограф, член Союза писателей России. Его литературный «стаж» — 40 лет.

В этой книге представлена трилогия «Цыганские романы». Автор, знающий цыган не понаслышке, пишет о современном мире цыганской жизни.

---

— Да-а, — протянул Артур. — Что же ты с поезда не слезешь? Духу не хватает?

— Заехал я в непонятную, Артур.

— Помнишь все-таки поезд? Чего же ты к бабе полез?

— Бухой был, — ответил Кучерявый. — Что скажу тебе, не поверишь: к блатным я попал случайно. Мать померла, один остался, меня деловые пригрели. Агат отмазал меня и взял. Он в законе, а я кто? Шестерка при нем… Вот так.

— Небось и кровью запачкался, Валентин?

— Ты не поп, а я не на исповеди. Много чего за мной числится. Я ведь в розыске. Не продашь?

— Интересный у нас разговор.

— А ты думал, — с апломбом сказал Кучерявый. — Меня люди знают. Выпьешь со мной?

— Изволь… Ты с горки летишь, Валентин. Включай тормоза, пора.

— Не тронь, — с угрозой сказал Кучерявый. — Не тронь мою душу, она живая.

— Ну, извини, — сказал Артур. — Дело твое. Тогда конец разговору.

— Ладно, чего там. — Кучерявый махнул рукой. — Дяхон[114] у меня был. Весь городок держал в страхе: псих, каких мало. Все знали, что у него с войны парабеллум трофейный. Я, между прочим, в него характером. И положил мой дяхон глаз на девчонку одну. Она на почте работала. И вроде они столковались, но девочка была твердая, целка. С папой-мамой жила. Тут дяхон на год завербовался. Куда-то в Туркмению, на урановый рудник. Польстился на гроши. И говорит ей: вернусь, обвенчаемся. Ходи тут с кем хочешь, но сохрани себя в чистоте. Он вернулся на «Москвиче». Заработал. И узнает, что местный хмырь, приблатненный, девочку заманил на пикник, подпоил, да и вспахал целину, поставил ей градусник[115]. Весь городок узнал. Она сорвалась, уехала в Ленинград… Дяхон сперва нашел того фраера и натурально кастрировал. Потом завел «Москвича», поехал своим ходом в Ленинград. Да она спряталась так, что — ни адреса, ни наколки… Боялась его… Время шло, он женился. Тут помер ее пахан[116]. Она приезжает на похороны. Ну, встреча… Дяхон ей говорит: «Давай все по-старому. Не забыл я тебя. Уедем вместе». Она ему: «Что ты! У меня в Ленинграде дети и муж. Я не могу». А он ей: «И у меня растет сын. Да только ты в моем сердце». Она возражает: «Ты психованный, с тобой пропаду, сядешь в тюрьму». Короче — не согласилась. И остались оба как были. Дяхон мой спился, за парабеллум ему дали срок, в зоне сцепился с кодлой, его замочили. И у нее муж куда-то пропал. В общем, они свое упустили. И я свое упустил, ты понял, Артурыч? Кровь, говоришь? Я когда кровь пустил одному чуваку — в первый раз, — то как ослеп. Ничего не вижу, все красное. В церковь хотел бежать и молиться. Да не в церковь пошел, а на хату к биксе. Пил двое суток, все залил в себе. А дальше само пошло и поехало. Но на тебя напоролся… Ох, как ты мне не понравился! Я бы тебя запорол тогда в поезде, кабы не цыгане.

— Не скажу, Валентин, что и я полюбил тебя с первого взгляда, — аккуратно проговорил Артур. — Нехорошо ты там выступил. Да и после того.

— Встань, — сказал Кучерявый.

— Зачем тебе?

— Ну, сиди. Поверни голову влево. Так. Теперь вправо. Не боись.

— Да ты что? — засмеялся Артур.

— Жить долго будешь, — очень серьезно ответил Кучерявый. — Если профили совпали, такая примета есть, то помрет человек.

— Пьем мы с тобой коньяк, — заметил Артур, — а веселья не прибавляется.

— Слышь, Артурыч, а это ведь я взял с твоего стола туфту с лысиной дедушки Ленина. Хотел тебя замочить за обиды.

— Не передумал?

— Зря ты смеешься: если я что удумал — я делаю. Но если честно, остыл я тебя мочить. Расхотелось. А, между прочим, Агат вас достанет. Замок он возьмет.

— Не будем гадать, Валентин. Жизнь покажет. Лично я за жизнь Агата сегодня не дал бы и сигарету без фильтра. Он червь против табора. Ты меня понял?..

Возвращаясь домой в одиночестве, Артур вдруг подумал, что у Агата шестеркой меньше. Или так: потерял Агат кореша.

Он поймал себя на том, что усваивает блатной жаргон.

Глава 5 Коса на камень

Сашка стоял, прислонясь к дереву, и поглядывал на молодого цыгана, переминавшегося с ноги на ногу. Вечерний лес был спокоен, и только какая-то птица вскрикивала, словно звала на помощь.

— Так ты иди, морэ, и делай, что надо, — сказал Сашка.

— Тебе надо, баро? — спросил цыган.

— Табору надо, ты понял? Ванька загубит табор. Он хуже, чем червь в яблоке.

— Сделаю, баро.

— Осторожнее, морэ. Он змей, а не червь, — сказал Сашка.

— Знаю его, — ответил цыган и растворился в лесу, как призрак, а Сашка постоял и пошел в деревню к старухе.

— Послал? — спросила она. — Теперь надо ждать.

Вечером в таборе появился Роман. Уходил он когда-то таясь, а вернулся открыто, не испросив разрешения, как оно полагается в этих случаях. Значит, сила за ним. Пришел в дом, где разговаривали о делах старики. Пришел и сел в стороне. Ждал, когда его спросят. Старики и не поглядели на него. Сел — пусть сидит.

— Сами знаете, ромалэ, — заметил старый Рыч. — Нас уже мало, и молодые на нас перестали оглядываться. Командуют сами. Хотя ума не набрались. Надо учить их, как раньше учили.

Старики помолчали, думая о своем.

— Ромалэ, — сказал Сашка, — времени мало, а дело не ждет. Ромка пришел, сидит. Мы его не гоним, он — гость. Был — свой, ныне — гость. Пусть говорит, с чем прибыл. Может, что нового скажет?

Роман встал.

— Баро, и вы, старики, — начал он, — я — малое дерево в лесу. Есть и больше меня, дубы…

Старики огладили бороды. Не горячит коней Ромка. Это правильно.

— Разве табор не привечал всегда беглых? — спросил Роман.

— Было такое.

— Не укрывали мы тех, на кого шла охота? — поднял голос Роман.

— Было такое.

— Так почему не хотите дать перстень Агату?..

Тут Роман оплошал и сам это понял. Агат — воровская кликуха. Табор Агата не знает и знать не желает. Для табора он — Иван.

Старики молчали.

— Иван просит перстень, — поправился Ромка.

— Этому не бывать, — тяжело сказал Рыч.

— Ишь губы-то раскатал, — сказал другой.

— Не прячем убийц, — сказал третий.

Сашка поднял мозолистую ладонь:

— Карловку помните, ромалэ? На Украине, под Николаевом… Варваровскую милицию? Цыган гонял там начальник милиции. В Николаеве соберет гадалок по улицам — там работали наши таборные — и держит в милиции, пока уйдет последний автобус. Потом отпускает — идите. Куда идти? До табора тридцать верст, а цыганки — с детьми… Помните, как откупались?.. Ты, Ромка, не помнишь, у тебя еще сопли висели до пояса. И это я говорю для тебя. Вроде присказки… А суть дела в том, что в той милиции карта была и место нашего табора было на ней обведено красным карандашом. Я тогда вызволял двоих наших, которым хотели пришить воровство. И мне сказал тот начальник: побег, мол; из лагеря здешнего сбежал убийца. Зверский убийца, кат, вырезал семью с малыми детьми, а укрывает его, мол, ваш табор, поскольку цыган он. Говорю ему: «Цыган на ребенка руку не поднимет!» — «Брось, баро, — отвечает майор. — Мы знаем, что табор по вашим законам всегда принимает беглых, кто б они ни были…» Мы вручим Ваньке перстень, а он нам — банду воров и мокрушников. Весь табор пойдет в тюрьму, как бывало и до и после войны. Разбираться с нами не будут.

Старики закивали:

— Верно говоришь, баро!

— Мое дело просьбу передать, — сказал Роман. — А вы решайте, что сказать Ивану.

— Скажи ему, чтоб одумался, — веско ответил Рыч. — Сам с пути сбился, законы нарушил, цыган пусть не впутывает.

— Так, — сказал Сашка. — Теперь уходи…

Агат чуял слежку. Утром глянул в окно, заметил чужого, курившего сигарету в подъезде напротив. Время прошло, опять поглядел, не отводя занавеску. Тот сидел в глубине на ступеньке лестницы. Ждал. Стекла в подъезде выбиты, и человек на виду. Да вроде он и не прятался.

— Сходи, Верка, глянь, — велел Агат своей шмаре. Верка прошвырнулась, будто в киоск, вернулась.

— Цыган какой-то сидит.

«Вот оно, — подумал Агат. — Табор послал его. Приговорили. Тем лучше. Значит, война…»

Раздался звонок. Агат достал пистолет. Снова глянул в окошко: цыган был на улице, не таился.

— Открой, — кивнул Верке.

Дверь отворилась. Вошел Тимофей, отец.

— Здорово, Ванька, — сказал старик, мельком без удивления глянув на пистолет.

— Здравствуй, дадо, — ответил Агат и положил ТТ перед собой на стол. — Не ждал я, прости.

— Меня ты не ждал, — сказал Тимофей. — Кого ждешь?..

— Будто не знаешь, дадо. Сашка охотится на меня, людей послал.

— Видно, ты его огорчил, — сказал Тимофей. Сроду не было, чтобы таборные охотились на своего.

— Я думаю, дадо, Сашка боится меня. Думает, вожаком хочу стать. А мне ни к чему. Отошел я от табора.

— Зачем тогда тебе перстень? — брякнул старик.

— Будто не знаешь. Мои счеты — с властью. И если что — вернусь в табор. Может, в другой какой попаду. Может, и не один.