Эрик Аксл Сунд - Подсказки пифии

• Название: Подсказки пифии
• Автор: Эрик Аксл Сунд
• Жанр: Детектив
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-17-090078-7

В последнем романе трилогии “Слабость Виктории Бергман” элементы беспрецедентной головоломки встают на свои места. Комиссар стокгольмской полиции Жанетт Чильберг доводит свои расследования до логического предела. В этом ей немало помогают советы подруги и любовницы, психотерапевта Софии Цеттерлунд. София осторожно направляет полицию по следу людей, изуродовавших ее детство, ее личность и ее дочь, а сама тем временем заканчивает собственную работу, цель которой – возвращение Виктории Бергман. Однако историю эту завершают не они. История сама уползает туда, где началась более полувека назад, и растворяется в породившем ее ужасе.

---

На другом листке бумаги она прочитала про Мартина. Про мальчика, который пропал в парке аттракционов и чей труп потом выловили из реки Фюрисон. Мальчика, которого она ударила камнем по голове, а потом сбросила в воду. Полицейские списали его смерть на несчастный случай, но она с тех пор жила с чувством вины, которое неумолимо влекло за собой содеянное.

София припомнила также прогулку в “Грёна Лунд”, во время которой пропал Юхан, сын Жанетт. Этот случай очень походил на случай с Мартином, и все-таки София была уверена, что не хотела навредить Юхану. Мальчик или убрел куда-то сам, или его увел кто-то еще. Кто-то, кто все же передумал, ведь Юхана потом нашли живым.

И ни на одном листе в этой комнате не было ни слова о Юхане.

Она помнила, как они с Юханом были на “Свободном падении”. А потом начался хаос. Перед глазами возникла картинка – они с Юханом сидят на скамеечке. Но теперь ясно, что это была не она. Может, она тогда видела Мадлен?

София покачала головой. Никакой логики. Зачем бы Юхан понадобился Мадлен?

София собрала бумаги, сложила в папку вместе с фотографией и пометила пластиковый конверт буквой М. Она подозревала, что еще вернется к папке.

Она снова принялась рыться в своей записанной на бумагу памяти.

Откладывала один лист в сторону, брала в руки другой. Смотрела, читала – и вспоминала, о чем именно думала, делая ту или иную запись. Она тогда жила в медикаментозно-алкогольном тумане, изгнав из головы все дурные воспоминания. Скрыв часть самой себя под кожей.

Много лет подряд это работало.

Кожа в самом тонком месте имеет толщину в одну пятую миллиметра, однако же составляет непробиваемую броню между внутренним и внешним. Между рациональной действительностью и иррациональным хаосом. Именно в этот момент память Софии перестала быть туманной и обрела кристальную ясность. Но София не знала, как долго продлится это мгновение.

София читала дневниковые записи Виктории, сделанные во время пребывания в интернате Сигтуны. О двух годах унижений со стороны старших учениц, травли и психологических пыток. В дневнике то и дело встречалось слово “месть”, и София вспомнила, что мечтала тогда, как однажды вернется и взорвет школу к чертям. А сейчас две из тех, о ком говорилось в записях, мертвы.

София знала: Виктория не имеет никакого отношения к этим убийствам.

Нигде София не могла найти ни записей, ни чего-то подобного, что указывало бы на вину Виктории. Дневниковые записи касались только школьных лет, а потом, когда Виктория была уже юной девушкой, она как будто потеряла интерес к девочкам из школы.

Но даже если она не была виновна в этих убийствах, София знала, что она совершила.

Она убила своих родителей. Подожгла дом, в котором выросла, дом в Грисслинге на Вермдё, а потом засела в звукоизолированной комнате и углем, рисунок за рисунком, изображала горящий дом.

София подумала о Лассе, своем бывшем мужчине. К нему она не чувствовала такой ненависти, как к родителям. Бездонное разочарование – вот правильные слова. На короткий миг ее ужалило сомнение. Действительно ли она убила его?

Эмоциональная память о том, что она сделала это, была очень сильна, однако от Софии ускользал ход событий, который доказывал бы, что она на самом деле совершила нечто подобное.

Но знание того, что она убийца, ей предстояло носить в себе до конца жизни. Пора было научиться принимать это знание.

Юдарскуген

На западе Стокгольма, втиснутый между Энгбю и Окесхувом, располагается самый старый заповедник города.

Лед и камень сформировали ландшафт, район площадью чуть меньше ста гектаров занимают лес, поля и озерцо. Путь, по которому двигался ледник, отмечают эрратические валуны и одетые в камень морены в сто метров длиной и высотой до шести метров. Сначала лед вошел в землю на километр, потом разорвал ее и посыпал огромными валунами, оторвавшимися от скалы.

В лесу можно также там и тут наткнуться на остатки стены – не ледяной, но возведенной человеческими руками. Стену складывали захваченные после очередной стычки русские пленники, и можно представить себе, как они, согнувшись в три погибели, завистливо поглядывали на хребты морен.

Озеро, лежащее посреди леса, называется Юдарн. Название это происходит от Ijuda – “звучать”, но этимологически оно никак не связано с плачем измученных пленников – так же, как с криком, эхо которого раздавалось сейчас в лесу.

Молодая светловолосая женщина в кобальтово-синем плаще смотрела в звездное небо над вершинами деревьев.

Тысячи тысяч каменных или светящихся ледяных ядер.

В очередной раз излив гнев из легких, Мадлен Сильверберг зашагала назад, к машине, припаркованной в роще у озера.

Третий крик раздался уже в машине, пять минут спустя и на скорости девяносто километров в час.

Мир был лобовым стеклом с полоской асфальта посредине и размытыми силуэтами деревьев на периферии зрения. Она зажмурилась и сосчитала до пяти, прислушиваясь к звуку мотора и шороху, с которым шины касались асфальта. Когда она снова открыла глаза, то почувствовала себя спокойнее.

Все шло по плану.

Скоро полиция наведается в дом в Фагерстранде.

Рядом с большим букетом желтых тюльпанов полицейские найдут на кухонном столе разложенные по порядку поляроидные снимки, на которых зафиксированы убийства.

Карл Лундстрём в Каролинской больнице.

Пер-Ула Сильверберг, разделанный как свинья в своей очаровательной квартирке.

Фредрика Грюневальд в палатке в склепе под церковью Святого Юханнеса, затемнившая вспышку своей лоснящейся от жира, пьяной рожей.

И Регина Седер на полу собственной кухни, на горле – красно-черная рана от пули.

Не хватало только одного снимка – того, который уже был у полиции: женщина, утопившая мальчика Регины Седер. Женщина, у которой на правой руке не доставало безымянного пальца.

А когда полицейские спустятся в подвал, они найдут причину вони, наполняющей дом.

Лес внезапно кончился, строения стали чаще, и она сбросила скорость. Вскоре ей пришлось совсем остановиться там, где Губбшеррсвэген встречается с Дроттнингхольмсвэген. Пережидая другие машины, она беспокойно постукивала по рулю девятью пальцами.

После собачьего укуса Ханне Эстлунд пришлось прибегнуть к ампутации.

А сама она обошлась садовыми ножницами.

Поворачивая на Дроттнингхольмсвэген, Мадлен думала о тех, кому суждено скоро умереть, и о тех, кто уже умер. А еще о тех, кого она с наслаждением убила бы собственными руками.

Бенгт Бергман. Ее отец и дед. Пападедушка.

Она не успела – его забрал огонь. Но ее собственного огня у нее никому не забрать – он сам заберет других. Сначала женщину, которая когда-то называла себя ее матерью, потом того свиновода. У них есть договор, который, как она ожидает, он исполнит.

В свое время он даст о себе знать.

Она была уверена в этом, потому что знала его.

Знала лучше, чем ей бы того хотелось. У нее просто не было выбора.

Проезжая по Дроттнингхольмсвэген к центру города, она потянулась за стаканчиком из “Макдональдса”, открыла крышку и запустила пальцы в колотый лед. Насыпала горсть ледышек в рот, жадно пожевала, проглотила.

Нет ничего чище замерзшей воды. Ледяные вершины свободны от земной грязи и способны принимать космические сигналы. Если она съест достаточно замороженной воды, эта вода растечется по ее телу и изменит его свойства. Сделает ее мозг острее.

Прошлое

Вода потечет ручейками, в путь зажурчит по камням.
Я выпущу ласточек в небо, а ласточкам мух я дам.
Пришью я листочки на дерево, подвешу для птицы гнездо.
Очищу вечернее небо, и розовым станет оно[3].

Она улыбнулась зеркалу. Провела пальцем по верхним резцам, сосчитала дырки между зубами. Раз, два, три, четыре. И между нижними резцами. Раз, два.

Осторожно сдвинула влево расшатавшийся зуб. Наверное, скоро выпадет – не прямо сейчас, но, может, к вечеру.

Закрыла рот, пососала зуб. Во рту появился привкус крови, и зуб заныл, как ото льда.

Зубная фея тогда принесла ей пятьсот крон. По сотне за каждый зуб, который она клала под подушку. Деньги она спрятала в потайную коробочку, которая стояла под кроватью и про которую никто не знал. Теперь там было общим счетом шестьсот двадцать семь крон, вместе с деньгами, полученными от свиновода. Она провела у него все лето, и теперь ее приемные родители приехали навестить ее в третий раз. По какой-то странной причине зубы у нее выпадали всегда в дни их приезда.

Она никогда не звала их “мама” и “папа”, потому что они были ненастоящие родители. “Пер-Ула” и “Шарлотта” тоже исключались – если бы она стала звать их так, они бы решили, что она их уважает. Так что во время редких разговоров она звала их “ты” и “ты”, к чему они уже почти начали привыкать.