Коллектив авторов - Любовь по-французски

• Название: Любовь по-французски
• Автор: Коллектив авторов
• Жанр: Проза
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-699-78998-6

Новеллы о любви, о преступлениях и подвигах, на которые толкает человека страсть, истории пикантные, трагические и трогательные. Изменчивость морали и отношения к любви – в сборнике романтических рассказов французских авторов XVI – ХХ веков.

«Могут ли существовать различные степени, когда находишься во власти любви? Можно ли судить, хорошо ли ты любишь или дурно? Очень любить – как это мало! Когда любишь – просто любишь, не более, не менее. Это не нуждается ни в каких дополнениях. Сверх этого слова невозможно ничего ни придумать, ни сказать. Оно кратко, оно самодовлеюще. Оно становится телом, душою, жизнью, всем существом. Его ощущаешь, как теплоту крови, вдыхаешь, как воздух, носишь в себе, как Мысль, потому что оно становится единственной Мыслью. Кроме него, ничего не существует».

Ги де Мопассан

---

Я уже, как вам известно, наполовину спал и, засыпая совершенно, я тихо произнес: тук, тук, тук…

– Тук, тук, тук…

И это – о непостижимое чудо! – происходило уже не в темном царстве моего дремлющего сознания. Но на мгновение мне показалось, будто это именно так, и, чтобы убедиться, что я не сплю, я до крови укусил себе руку.

– Тук, тук, тук…

– Стучат! – воскликнул я, дрожа всем телом. Часы на камине пробили час.

– Тук, тук тук…

Я встаю, стремительно иду; я призываю на помощь все свое мужество, собираюсь с мыслями.

– Тук, тук, тук…

Я беру одну из свечей, решительно направляюсь к балкону, открываю ставень… О ужас! Никогда природа не являла ничего более обворожительного глазам влюбленного; мне показалось, что я умру от испуга.

То была Маргарита; она стояла, прислонившись к стеклянной двери, в тысячу раз прекраснее, чем я ее знал раньше и чем вы можете себе ее представить. То была Маргарита, взволнованная, трепещущая, со слегка растрепанными волосами, с прядью, ниспадающей на грудь, и с грудью, едва прикрытой небрежно завязанной косынкой… Я перекрестился, поручил свою душу Богу и открыл дверь.

Это была действительно она; это была ее нежная, бархатистая изящная рука, ее дрожащая рука, от прикосновения к которой я не ощутил никакого адского огня. Я подвел ее к моему креслу, смущенную и робеющую, и стал ждать, чтобы она взглядом разрешила мне сесть на складной стул в нескольких шагах от нее. Она села, облокотилась на ручку кресла, подперла рукой голову и закрыла лицо своими красивыми пальцами. Я ждал, что она заговорит, но она молчала и вздыхала.

– Осмелюсь ли спросить, сударыня (это начал говорить я), какому непостижимому случаю я обязан вашим приходом, который не может не удивить меня?..

– Как, сударь! – живо ответила она. – Вас удивляет мой приход?.. Разве об этом не было договорено?

– Договорено, сударыня, конечно, договорено, хотя договоренность и не была обусловленной по всем надлежащим формам, как это принято в подобных случаях, и хотя она далеко не так правильна и действительна перед лицом закона, как вам это кажется. В больной ум, потрясенный безрассудной любовью, порой приходят такие странные мысли… В общем, если говорить откровенно, я никак не рассчитывал на счастье… так внезапно на меня обрушившееся…

Я уже и сам не знал, что говорил.

– Понимаю, сударь, подобная развязка вызывает в вас чувство неприязни и к самому происшествию. Вы так приучены к успехам блестящим, но легким, что никогда даже не представляли себе, как велики могут быть жертвы, приносимые настоящей любовью.

– Довольно, Маргарита, довольно, не наносите оскорблений моему сердцу. Льщу себя мыслью, что я-то знаю, как велики могут быть жертвы, приносимые настоящей любовью…

(Но подобная жертва мне показалась чрезмерной.)

– Почему он все же не пришел? Почему он не проводил вас сюда? Ведь по меньшей мере нам следовало обменяться теми несколькими словами, что являются первым условием синаллагматического контракта. Не знаю, известно ли вам это или нет.

– Похитив меня, он оставил меня внизу, у вашей лестницы, а вернется он за мной только на рассвете.

– Вернется за вами? Но, дорогое дитя, я заключал договор только от своего лица… Если вообще можно говорить о том, что договор был заключен. Будь он здесь, я бы ему это сказал.

– Он не посмел подняться сюда, понимая, что это могло бы вам быть неприятно.

– Вы говорите, он не посмел сюда подняться? Быть того не может! Никогда не думал, что он так робок.

– Я полагаю, что он опасался рассердить вас, задеть вашу щепетильность, ваши строгие правила…

– Я крайне ему за это признателен, это так любезно, но в конце концов нам нужно будет встретиться…

– На восходе солнца, часа через три или четыре…

– Через три или четыре часа! – воскликнул я, не сдерживая себя более и пододвигаясь к ней. – Через три или четыре часа, Маргарита!

– И все это время, Максим, – продолжала она своим нежным голосом и тоже пододвигаясь ко мне, – у меня не будет иного убежища, чем ваш дом, и другого защитника, кроме вас, раз нужно держать ворота открытыми для его почтовой кареты…

– Ах, вот оно что! Нужно держать ворота открытыми для его почтовой кареты, – повторил я за ней, протирая глаза, как человек, который только что проснулся.

– Он избавил бы вас от беспокойства и ответственности, сопряженных с услугой, которую вы оказываете нам обоим, если бы жива была его уважаемая матушка, умершая от воспаления легких.

– Позвольте, сударыня! – воскликнул я, отшвырнув ногой складной стул так, что он отлетел в противоположный угол комнаты. – Его мать умерла от воспаления легких?! Но о ком же вы говорите?

– Я говорю об Амандусе, милый Максим, об Амандусе, который к вам так привязан и которого вы так горячо любите. Но раз вам неизвестны все эти подробности, так узнайте их: он приехал к нам сегодня вечером в назначенный час, чтобы похитить меня из дома моей тетушки, потому что она все упорствовала и не соглашалась на наш брак. И, поверьте, это был единственный способ добиться от нее более благоприятного решения! А так как у нас были сегодня гости, то двор был полон народа и слуг, и чтобы наш побег остался незамеченным, мы прошли садами. Когда Амандус увидел ваше освещенное окно, он очень обрадовался и сказал мне: «Видишь, Маргарита, мудрый и прилежный Максим все еще работает; Максим – мой брат, мой наперсник, мое провидение, Максим, от которого у меня нет никаких тайн и который сочтет за величайшее счастье – я знаю его золотое сердце – дать тебе убежище в своем доме, пока не рассветет. Поднимись к нему, Маргарита, и смело постучи в его дверь, а я тем временем распоряжусь насчет нашего отъезда». Тут мы с ним расстались, я поднялась к вам и безо всяких угрызений совести постучала несколько раз… Вот теперь вы все знаете.

– И даже больше, чем нужно. Ну, уж коли на то пошло, предпочитаю эту правду любой другой. Лишь бы вы были счастливы, Маргарита. Итак, вы убеждены в вашей страстной любви к Амандусу. Именно к нему, не так ли?

– Ну а к кому же еще? Я разговаривала с ним всего три раза, но он пишет с таким пылом, с такой проникновенностью, с такой покоряющей нежностью! Амандус, дорогой мой Амандус! С какой мужественной страстью он выражал в своих письмах те чувства, что он испытывает ко мне!

– Постойте, постойте, вы говорите про его письма? – И тут же я прикусил себе язык, так как чуть было не сказал непростительную глупость. И, подобно какому-нибудь персонажу из мелодрамы, произносящему таинственное «а parte»[13], я углубился в свои мысли. «Нет, нет, друг мой, – мысленно произнес я, обращаясь к дьяволу, – тебе не удалось одолеть меня, пользуясь моей слабой стороной – любовью, но, заметь, тебе не удастся сделать это, играя также и на моем тщеславии».

– Так вы находите, что Амандус хорошо пишет, – пробормотал я с подчеркнуто равнодушным видом и в то же время сдерживая себя, чтобы не проболтаться. «А ведь в самом деле, – подумал я, – она столь же умна, как и прелестна!»

– Вы думали сейчас о чем-то другом, Максим, и собирались мне ответить иначе.

– Ваше замечание справедливо, сударыня; я, позвольте вам сказать, делал то, что следовало бы сделать вам, прежде чем принимать необдуманное решение.

– А что же именно?

– Я размышлял. Амандус, видно, совсем потерял голову, впрочем, было из-за чего, когда решил, что вы, прекрасная и благоразумная Маргарита, проведете ночь в комнате такого вертопраха, как я, человека без всяких правил, не имеющего ни стыда, ни совести, который каких-нибудь полчаса тому назад собирался продать душу дьяволу, словом, в комнате отпетого повесы.

– Вы отзываетесь слишком строго, – возможно, это происходит из чувства иронии, – о тех двух или трех легкомысленных поступках, свойственных молодости, которые ни в какой степени не компрометируют сущности вашего характера и нисколько не могут уронить вас в глазах порядочных людей. Амандус, на чьей совести имеются кое-какие подобные погрешности, признаётся в них в своих письмах с таким красноречием, что даже тетя была растрогана, а уж она ли не строга! Максим – повеса! Да вы и не похожи на повесу!

– Я вам очень признателен, сударыня, за ту высокую оценку, которую вы соблаговолили мне дать. Но наша сегодняшняя встреча, долгая, таинственная и, сознаемся в этом, крайне затруднительная для той самой добродетели, которую вы мне приписываете, способна по меньшей мере посеять подозрения на счет вашей невинности у грубой черни, имеющей менее благоприятное суждение о моей юношеской чистоте. При одной мысли об этом я содрогаюсь! Разрешите же мне, ради вашего доброго имени и вашего сочувствия к моей репутации, пойти поискать вам до утра другое убежище. Я вернусь в одно мгновение, а пока что я оставляю вас, и вы вольны делать все, что хотите, кроме как выходить отсюда одной или открывать дверь кому бы то ни было.

Я дождался ее согласия, а получив его, сделал даже нечто лучшее: я как бы взял ее под стражу, ne varietur[14], заперев дверь на два поворота ключа.