Святослав Логинов - Законопослушный

• Название: Законопослушный
• Автор: Святослав Логинов
• Жанр: Научная Фантастика

---

– По какой статье? Пока суд не признал меня виновным, вы не имеете права называть меня уголовником. И уволить тоже не можете.

– Можем. По сокращению штатов.

– Но это же такая морока… Прежде всего, вы обязаны предупредить меня за два месяца, затем выплатить компенсации за неотгуляный отпуск и выходное пособие в размере среднего месячного заработка. Кроме того, за мной сохраняется средний месячный заработок за два месяца, которые я потрачу на поиски новой работы. Всё это прописано в «Трудовом кодексе» и обязательно к исполнению.

– Ну, ты жук!

– Валерий Мартович, простите великодушно, но я не жук. Я законопослушный гражданин, находящийся под подозрением, но судом не осуждённый. Вакцина, которую мне вкололи, не позволяет совершать противоправные действия, но она же обязывает меня защищать свои права. Так что я попросту не могу ни написать заявление по собственному желанию, ни отказаться от компенсации при увольнении по сокращению штатов. Тут всё просто: имею право, значит, обязан получить.

– Ловко устроился, – проворчал шеф.

«Тебе бы так устроиться», – подумал я, но вслух не сказал ничего.

– Что же мне с тобой делать? – пробормотал шеф. – В отпуск за свой счёт ты тоже не пойдёшь?

– Не пойду.

– А если мне тебя в командировку отправить?

– У меня подписка о невыезде.

– А я тебя в местную. Куда бы тебя направить?.. Клиентов ты нам всех распугаешь… О, понял! В библиотеку! Составишь обзор оптовой торговли бытовыми электроприборами. По всему миру. Будем выбирать правильную стратегию.

Я понимал, что всё это полная ерунда, и делается для того, чтобы сбагрить меня из отдела, гудящего словно растревоженное осиное гнездо. Но сыворотка законопослушания не давала сидеть спокойно. Оказывается, законопослушный гражданин вовсе не молчалив. Это редкостный зануда, стремящийся всё исполнить по правилам, но при этом, наилучшим образом.

– Такой обзор проще всего сделать на компьютере. Найти в интернете нужные материалы можно за полчаса.

– Никаких интернетов! – отчеканил шеф. – Интернет – это помойка, половина данных там переврана, а вторая половина просто отсутствует. Меня не интересуют бренды и модные направления. Изволь подобрать все материалы, начиная с восемнадцатого века.

– В восемнадцатом веке были бытовые электроприборы?

– Представления не имею. Но ведь люди как-то жили, шерстью не зарастали, с голоду не помирали. Значит, у них были и фены, и микроволновки, и посудомойки. А уж оптовая торговля всегда была. Кстати, я помнится, однажды книжку читал, исторический роман, так там в усадьбе были кухарка и посудомойка. Не скажу, какой век описан, но всё у них было. Ты, заодно узнай, что такое кухарка. Скорей всего, это что-то устаревшее, но не исключено, что имеет смысл наладить производство, а то весь рынок без боя итальянским аэрогрилям отдаём.

– Хорошо, Валерий Мартович, я всё сделаю. Только командировку выпишите. А то ведь спросят, почему я не на работе, а в библиотеке сижу.

– Ты, небось, ещё и командировочные захочешь?

– Не мешало бы. Командировка не иногородняя, расценки другие, но на питание – надо.

– Всё-таки, ты жук, – твёрдо сказал шеф. – Этак я дождусь, что все мои сотрудники подадутся в особо опасные преступники.

На этот раз я возражать не стал. Собрался, оформил недельную командировку, попрощался с бледными коллегами и поехал в библиотеку.

Уже по дороге вспомнил, что паспорта у меня нет, а пустят ли в читальные залы по справке о временном аресте – неизвестно. Оказалось, что пустят.

– У нас многие так ходят, – пояснила сотрудница на контроле и выдала читательский билет. Тоже временный.

Работа превыше всего. Нашёл и заказал прорву всяческой литературы, а пока девушка на абонементе выполняла заказ, посмотрел в разных словарях значение термина «кухарка». Нашёл кое-что любопытное, о чём и сообщил в будущем отчёте. Подозреваю, что основное значение слова шеф и сам знал, просто такое у него чувство юмора. Но в моём положении чувство юмора – излишняя роскошь. К тому же, если есть газовая плита «Гефест», то почему бы не быть комбайна «Кухарка»?

Честно потратив рабочий день на оптовую торговлю, вечером, когда началось моё личное время, я принялся изучать историю и действующие законодательные акты, касающиеся моего положения. Эти материалы шли по разделу «пенитенциарная система».

Если хочет власть попенять кому за нарушение закона, то применяет пенитенциарную систему. Юристы и прочий официальный люд дружно доказывают, что придумана эта система не для мести, а для предупреждения правонарушений и исправления оступившихся, хотя все прекрасно знают, что создали её именно для мести. Особенно явно это проявилось после изобретения исправительной сыворотки. Казалось бы, всё просто: преступнику сделали укольчик, и он стал добр и законопослушен. Ни о чём, что осуждается общественной моралью, и помыслить не может, получив удар в левое ухо, немедленно подставляет правое – не бандит, а агнец божий и ходячая добродетель. Распахнулись двери тюрем и ворота лагерей. Тысячи идиотически улыбающихся законопослушных людей отправились по домам, к семьям. Не сбылись опасения скептиков, предрекавших рост преступности; большинство граждан были честными вовсе не потому, что боялись тюрьмы. Зато небывало возросла бытовая жестокость. Нет, выпущенные законопослушники и помыслить не могли о чём-то социально-неодобряемым, а вот их самих начали бить. Именно из кулачных бойцов, расправлявшихся с бывшими осуждёнными, проистекло племя траблмэнов. Уму непостижимо, как быстро они умудрились вывернуться наизнанку. Человек, сводящий счёты с преступником, очень быстро становится преступником сам. Народ, только что страдавший тяжёлой формой толеразма, начал требовать немедленного введения смертной казни. Люди не могли смириться с тем, что серийный убийца или жестокий маньяк гуляет на свободе, и на все вопросы о прошлом отвечает с нежнейшей улыбкой: «Что делать, бывает. Больше не буду».

Детская фразочка: «Я больше не буду», – в устах матёрого рецидивиста произвела эффект взорвавшейся бомбы. По всей стране прокатились волны протеста, кое-где начались беспорядки и погромы опустевших пенитенциарных заведений. Испуганные власти спешно ввели смертную казнь для особо опасных преступников. Хорошо хоть обратной силы новый закон не имел. Робкие протесты упёртых гуманистов заглушили ссылками на то, что в самой демократической стране мира, упоминать которую вслух неприлично, смертная казнь, невзирая на торжество толерантности, процветала все эти годы.

Погромы и суды Линча прекратились, но на судьбе химически перевоспитанных людей это сказалось слабо. Если прежде страдалец, заключённый в тюрьму, традиционно считался «несчастненьким», то теперь на них смотрели, как на прощелыг, мошеннически избегнувших наказания. А таких, если, конечно, они не влезли на высокие должности, ненавидят искренне и открыто. Тех, кто на высоких должностях, тоже ненавидят, но втайне.

То есть, жизнь химически осуждённых была не сладкой. На их вежливость отвечали грубостью или, в лучшем случае, холодностью, справедливо полагая, что привитая вежливость хуже хамства, что и подтверждалось поведением траблмэнов. От «вежливеньких» – так их тоже называли – старались избавиться, увольняя при первом удобном случае, и уж тем более, никогда не брали на сколько-нибудь приличную работу. Уколотые покорно шли в бюро по трудоустройству, где им предлагали такие занятия, за которые не брался ни один гастарбайтер. А они – брались.

Я с удивлением обнаружил, что лагеря, с таким энтузиазмом разрушенные некогда, сегодня почти все восстановлены самими преступниками, и бывшие узники массово вернулись под родимый кров. Разумеется, их никто не караулит, и всякий обитатель волен уйти оттуда в любую минуту, но одинокие люди из числа бывших зеков предпочитают жить на зоне. Слишком уж неуютно им в большом мире. Они работали на стареньких производствах и получали какие-то гроши, которых хватало на фуфайки и не очень жирную еду. Вольнонаёмных в этих лагерях не осталось, и зоны не делились на мужские и женские. Даже какие-то семьи образовались в этих колониях.

Немедленно нашлось энное количество лучезарных публицистов, которые объявили, что это и есть светлое будущее всего человечества. Надо лишь каждому новорожденному немедленно делать пожизненный укол. Противники подобной придумки называли её беатризацией и ссылались на какую-то книгу, которой я не читал. Книгу я нашёл по каталогу и заказал, но отложил чтение на потом. Мне было достаточно и публицистики, в общину законопослушных меня не тянуло, хотя, судя по сроку, который мне грозил, я мог бы занять там видное положение.

Распорядок дня у меня был установлен на месяц вперёд. Вставал я по будильнику в семь. Зарядки не делал, несмотря на то, что некая наведённая часть моей новой личности пыталась заставить меня заниматься физкультурой. Неделание зарядки – максимум доступного мне непослушания. Готовил завтрак и дисциплинированно его съедал. Никакие голодовки, даже под видом диет, в моём положении не допускались. Между восемью и девятью часами я был обязан спуститься вниз и проверить почту. Я прекрасно помнил, что суд состоится двадцать седьмого числа, и именно в этот день с утречка я выну из ящика повестку, дублирующую распоряжение следователя. В обществе законопослушных подследственных никакие проволочки не допускались, бюрократизм никто разводить не собирался, всё делалось быстро, с первого раза и в последнюю минуту. Никакие дела не возвращались на доследование и обжалованию не подлежали. Зачем, если и так всё ясно. Укол законопослушания был заодно идеальной сывороткой правды, так что, какие бы то ни было следственные ошибки исключались. Ну а признавать или не признавать свою вину подследственные были вправе, на приговор это никак не влияло.