Уильям Фолкнер - Избранное

• Название: Избранное
• Автор: Уильям Фолкнер
• Издательство: Издательство «Прогресс»
• Жанр: Проза
• Год: 1974

---

Все ели степенно и молча, дружелюбно перебрасываясь только самыми необходимыми словами. Мэнди двигалась от стола к печке и обратно.

Незадолго до конца ужина в комнату сквозь толстые стены проник внезапно раздавшийся в ночи громкий, как набат, собачий лай. Негр Ричард поднял голову и сказал: «Вот они». Бадди застыл с поднесенной ко рту чашкой кофе в руке.

— Где они, Дик?

— Сразу за ручьем. Не иначе как они его загнали.

Бадди встал и выскользнул из своего угла.

— Я пойду с вами, — сказал Баярд и тоже встал. Остальные спокойно продолжали есть. Ричард снял со шкафа фонарь, засветил его, и все трое вышли из комнаты в холодную тьму, которую рассекал лай собак, звеневший словно стекло на морозе. Было темно и зябко. Сплошная непроницаемая масса дома и окружавшей его низкой стены прерывалась лишь красноватым отблеском в окне.

— Земля уже почти затвердела, — заметил Баярд.

— Сегодня ночью мороза не будет, — отозвался Бадди, — верно, Дик?

— Да, сэр. Будет дождь.

— Ну да, ни за что не поверю, — сказал Баярд.

— Отец тоже так сказал. Сейчас теплее, чем было при заходе солнца, — отвечал Бадди.

— Что-то я не замечаю, — упорно не соглашался Баярд.

Они миновали фургон, — он неподвижно стоял под светом звезд, и только ободья колес блестели, как атласные ленты, — прошли мимо длинной конюшни, из которой доносилось сопение и фырканье. Потом фонарь замелькал среди деревьев, и тропа начала спускаться вниз. Прямо под ними раздался оглушительный лай собак, в слабом мерцании фонаря заметались их призрачные тени, и на молодом деревце у самого ручья они увидели опоссума — неподвижно сжавшись в комочек и крепко зажмурив глаза, он висел между двумя сучьями футах в шести от земли. Бадди поднял за хвост обмякшего зверька.

— Фу-ты, черт, — сказал Баярд.

Бадди отогнал собак, и они снова вернулись на тропу. Войдя в заброшенный сарай позади кухни, Бадди направил фонарь па ящик, забранный редкой проволочной сеткой; оттуда пахнуло острым теплым запахом, красными точками блеснуло с полсотни глаз, и, лениво поворачивая к свету острые, похожие на человеческий череп мордочки, закопошились седые мохнатые тельца. Бадди открыл дверцу, бросил нового пленника к остальным и отдал фонарь Ричарду. Все трое вышли из сарая. Небо, понемногу утрачивая свой яркий морозный блеск, начало уже затягиваться дымкой.

Все остальные сидели полукругом перед пылающим очагом; у ног старика дремала пятнистая голубая ГОН— чая. Сидящие подвинулись, освобождая место для Баярда, а Бадди снова уселся на корточки в углу над очагом.

— Поймали? — спросил мистер Маккалем.

— Да, сэр, — отвечал Баярд. — Вроде как сняли шляпу с гвоздя па стене.

Старик попыхивал трубкой.

— Не бойся, ты без настоящей охоты от нас не уедешь, — сказал он Баярду.

— Сколько их у тебя, Бадди? — спросил Рейф.

— Всего четырнадцать.

— Четырнадцать? — повторил Генри. — Да нам в жизни столько опоссумов не съесть.

— Ну, тогда выпускай их и лови снова, — отвечал Бадди.

Старик неторопливо попыхивал трубкой. Остальные тоже курили или жевали табак; Баярд вытащил свои папиросы и предложил их Бадди. Тот покачал головой.

— Бадди так и не начал курить, — заметил Рейф.

— Да ну? Почему, Бадди? — спросил Баярд.

— Не знаю, — отозвался Бадди из своего темного угла. — Наверно, просто некогда было учиться.

Пламя трещало и металось; время от времени Стюарт, сидевший ближе всех к ящику с дровами, подбрасывал в огонь полено. Собака, лежавшая у ног старика, поводила носом, словно принюхиваясь к чему-то во сне; пепел из очага посыпался ей на нос, она чихнула, проснулась, подняла голову, моргая, поглядела в лицо старику и вновь задремала. Маккалемы сидели безмолвно, почти не двигаясь; казалось, будто эти суровые мужественные лица с орлиным профилем высек из сумрачной тьмы огонь очага, будто замысел их родился в одной голове и будто все они были обтесаны и покрашены одной и той же рукой. Старик аккуратно вытряс себе на ладонь трубку и взглянул на массивные серебряные часы. Восемь.

— Мы встаем в четыре, Баярд, — сказал он. — Ну, а тебе можно поспать до рассвета. Принеси кувшин, Генри.

— В четыре часа, — сказал Баярд, когда они с Бадди раздевались в освещенной лампой холодной пристройке, где на огромной деревянной кровати, застланной выцветшим лоскутным одеялом спал Бадди. — г Стоит ли тогда вообще ложиться?

В холодном воздухе его дыхание превращалось в пар.

— Пожалуй, — согласился Бадди, через голову снимая с себя рубашку и сбрасывая потрепанные защитного цвета штаны с худых, как у скаковой лошади, ног. — В нашем доме ночи короткие. Но вы же гость.

В голосе его прозвучал легкий оттенок зависти и щемящей тоски. После двадцати пяти лет утренний сон уже никогда не будет таким сладким. Его приготовления ко сну были просты — сняв сапоги, брюки и рубашку, он лег в постель в шерстяном нижнем белье и, укрывшись так, что из-под одеяла виднелась одна только круглая голова, смотрел на Баярда, который стоял перед ним в майке и тонких трусах.

— Вы так замерзнете, — сказал Бадди. — Хотите, я дам вам что-нибудь потеплее?

— Да нет, мне будет тепло, — отвечал Баярд.

Задув лампу, он ощупью подошел к кровати, поджимая пальцы на ледяном полу, и залез в постель. Тюфяк был набит кукурузной мякиной, она сухо зашуршала под ним, и как только он или Бадди поворачивались или даже глубоко вздыхали, начинала тихонько потрескивать.

— Подоткните как следует одеяло, — посоветовал Бадди из тьмы, с удовольствием шумно выдыхая воздух. Он громко зевнул. — Давненько мы с вами не видались.

— Верно. А правда, сколько? Года два-три, не меньше.

— В девятьсот пятнадцатом последний раз вы с ним… — Помолчав, он тихо добавил: — Я прочел в газете, когда это случилось. Там была фамилия. Я почему-то сразу догадался, что это он. Газета была английская.

— Прочел в газете? Где ты тогда был?

— Да там, где эти англичашки были. Куда нас послали. В низине. Не пойму, как они ее осушают, чтобы снять урожай при таких-то дождях.

— Да. — Нос у Баярда превратился в ледяшку. При выдохе нос чуть-чуть согревался, ему казалось, будто он видит, как его дыхание превращается в бледный дымок и при вдохе снова холодит ноздри. Ему казалось, будто он чувствует, как доски потолка спускаются к низкой стене, у которой лежал Бадди, чувствует, как воздух, холодный, горький и густой, такой густой, что им невозможно дышать, заполняет низкий угол комнаты, и он лежит под ним, словно под невидимой кучей талого снега… Ощущая под собой сухое потрескиванье мякины, он услышал свое тяжелое и беспокойное дыханье, и его охватило непреодолимое желание встать и уйти — к огню, к свету, куда угодно, куда угодно. Рядом с ним, в давящей, вязкой, сгустившейся почти до осязаемости стуже лежал Бадди, медленно и косноязычно рассказывая про войну. Это был какой-то смутный, призрачный рассказ без начала и конца; Бадди то и дело запинался, немыслимо коверкая названия местностей, а фигурировавшие в этом дремотном рассказе люди — одинокие безвольные существа без прошлого и будущего, запутавшиеся в сетях противоречивых стремлений — безостановочно вертелись, как волчки, на фоне надвигающегося непостижимого кошмара.

— Тебе понравилось в армии, Бадди? — спросил Баярд.

— Не очень. Делать там нечего. Подходящая жизнь для лодыря. — Он на мгновенье задумался, а потом, в порыве застенчивой откровенности и тихой радости, добавил: — Они мне дали амулет.

— Амулет? — удивился Баярд.

— Угу. Ну, знаете, такую медную побрякушку на цветной ленте. Я хотел вам показать, да позабыл. Завтра покажу. Здесь пол такой холодный, что без особой надобности вставать неохота. Завтра выберу время, когда отец выйдет из дому.

— Почему? Разве он не знает, что ты его получил?

— Знает, — отвечал Бадди. — Да только он ему не нравится — он все толкует, что это амулет янки. Рейф говорит, что отец и Джексон — Каменная Стена так никогда и не сдались.

— Верно, — согласился Баярд.

Бадди умолк и вскоре еще раз вздохнул, как бы желая выпустить перед сном весь воздух. Баярд, напряженно вытянувшись, лежал на Спине с широко открытыми глазами. У него было такое ощущение, словно он пьян, — стоит закрыть глаза, как комната начинает кружиться, и ты лежишь, сжавшись и широко раскрыв глаза, стараясь преодолеть тошноту. Бадди замолк и дышал теперь спокойно и ровно. Баярд медленно повернулся на бок, и мякина жалобно заскрипела.

В темноте спокойно и мирно дышал Бадди. Баярд слышал и свое собственное дыхание, но поверх него, вокруг него, обнимая его со всех сторон — везде было то, другое дыханье. Как будто он стал каким-то маленьким существом внутри самого себя и, задыхаясь, напряженно ловил воздух и дышал вместе с Бадди, который забирал весь воздух себе, так что его, Баярдово, меньшее существо задыхалось от недостатка кислорода. Между тем его большее существо дышало глубоко, ровно, ни о чем не ведая, погруженное в глубокий сон, далекое и, быть может, уже умершее. Быть может, он и сам умер, и он вспомнил то утро, с напряженным вниманием пережил его вновь — от той минуты, когда заметил первый дымок трассирующего снаряда, до тех пор, когда при входе в крутой вираж смотрел, как пламя, словно бодро трепещущий на ветру оранжевый вымпел, вырвалось из носа «кэмела», на котором летел Джон, и он увидел знакомый жест брата и его падавшее тело, которое вдруг неуклюже распласталось, теряя равновесие в воздухе; он пережил все это опять — словно бегло листая страницы много раз прочитанной книги, — пытаясь вспомнить, ощутить пулю, пронзающую твое собственное тело или голову, пулю, которая в ту самую секунду могла убить и тебя. Ведь этим можно было бы все объяснить: это значило бы, что он тоже убит и что все вокруг — это ад, по которому он, обманутый иллюзией быстрого движенья, без конца бродит в поисках брата, а тот в свою очередь где-то ищет его, и им никогда не суждено найти друг друга. Он снова перевернулся на спину, и под ним опять насмешливо зашелестела сухая мякина.