Вильгельм Гауф - Сказка о мнимом принце

• Название: Сказка о мнимом принце
• Автор: Вильгельм Гауф
• Жанр: Сказка

«Некогда жил весьма почтенный портной-подмастерье по имени Лабакан, который учился своему ремеслу у одного искусного мастера в Александрии. Нельзя сказать, чтобы Лабакан был неловок с иглой, напротив, он мог делать очень тонкую работу. Было бы также несправедливо назвать его прямо ленивым, но все-таки с подмастерьем было что-то не совсем ладно. Он часто мог шить не переставая по целым часам, так что игла в его руке раскалялась и нитка дымилась; тогда-то у него и выходила вещь, как ни у кого другого…»

---

В последние часы, как я тебе сказал, ее сознание вернулось. Она велела позвать меня и спокойно говорила о нашей судьбе и о своей кончине. А затем она всем велела уйти из комнаты, с торжественным видом поднялась со своего бедного ложа и сказала, что я могу получить ее благословение, если поклянусь ей исполнить то, что она поручит мне. Тронутый словами умирающей матери, я с клятвой обещал сделать все, что она скажет мне. Затем она разразилась проклятиями флорентийцу и его дочери и, с ужаснейшими угрозами проклясть меня, поручила мне отомстить ему за мой несчастный дом. Она умерла на моих руках. Эта мысль о мести уже давно дремала в моей душе – теперь она пробудилась со всей силой. Я собрал остатки отцовского имущества и поклялся себе рисковать всем для своей мести или самому тоже погибнуть.

Скоро я был во Флоренции, где проживал тайно, как только можно было; но мой план был очень затруднен положением, в котором находились мои враги. Старый флорентиец сделался губернатором и, таким образом, имел в руках все средства погубить меня при самом ничтожном подозрении. Мне пришел на помощь случай. Однажды вечером я увидел, что по улицам идет человек в знакомой ливрее. Его нетвердая походка, мрачный взгляд и вполголоса произносимые итальянские ругательства позволили мне узнать слугу флорентийца, старого Пьетро, которого я знал уже в Александрии. Я не сомневался, что он сердит на своего господина, и решил воспользоваться его настроением. Он, по-видимому, был очень поражен, увидев меня здесь, и стал жаловаться мне на свое горе, что ни в чем не может больше угодить своему господину, с тех пор как он стал губернатором. Мое золото, при поддержке его гнева, скоро склонило его на мою сторону. Теперь самое трудное было устранено, я нанял человека, который во всякий час открывал мне двери моего врага, и вот мой план мести созревал все быстрее. Мне казалось, что жизнь старого флорентийца имеет слишком ничтожное значение сравнительно с гибелью моего дома. Он должен был видеть убитым свое самое любимое существо, а это была его дочь Бианка. Ведь это она совершила с моим братом такое постыдное злодеяние, ведь все-таки она была главной причиной нашего несчастья. Моему сердцу, жаждавшему мести, было даже очень желанным известие, что именно в это время Бианка хочет во второй раз выйти замуж. Было решено, что она должна умереть. Но для самого меня это дело было страшно, а силам Пьетро я тоже слишком мало доверял; поэтому мы стали высматривать человека, который мог бы исполнить это. Среди флорентийцев я никого не решался нанять, потому что против губернатора никто не предпринял бы ничего подобного. Тогда Пьетро пришел в голову план, который я впоследствии привел в исполнение; вместе с тем он предложил тебя, самого подходящего как иностранца и врача. Ход дела ты знаешь. Мое предприятие разбивалось, по-видимому, только о твою чересчур большую осторожность и честность. Поэтому нужен был случай с плащом.

Пьетро открыл нам калитку у дворца губернатора. Он же и вывел бы нас, если бы мы не убежали, испуганные ужасным зрелищем, которое представилось нам через щель в двери. Гонимый ужасом и раскаянием, я убежал больше чем на двести шагов, пока не упал на церковной паперти. Там только я опять опомнился, и моей первой мыслью был ты и твоя страшная участь, если тебя найдут в доме.

Я пробрался к дворцу, но не мог найти никакого следа ни от Пьетро, ни от тебя. Калитка была отворена – таким образом я стал по крайней мере надеяться, что ты мог бы воспользоваться удобным случаем к бегству.

Но когда наступил день, страх быть открытым и непреодолимое чувство раскаяния уже не позволили мне оставаться в стенах Флоренции. Я поспешил в Рим. Представь себе мое смущение, когда через несколько дней везде стали рассказывать эту историю, прибавляя, что убийцу, греческого врача, поймали. Я вернулся во Флоренцию с боязливым опасением; ведь если уже раньше моя месть казалась мне слишком сильной, то теперь я проклинал ее, потому что для меня она была слишком дорого куплена твоей жизнью. Я приехал в тот самый день, который лишил тебя руки.

Я умолчу о том, что я чувствовал, когда видел, как ты входишь на эшафот и так мужественно страдаешь. Но в то время, когда твоя кровь лилась ручьем, во мне утвердилось решение усладить тебе остальные дни твоей жизни. Что произошло дальше – ты знаешь. Мне остается только еще сказать, зачем я совершал с тобой это путешествие.

Как тяжелое бремя, меня угнетала мысль, что ты мне все еще не простил; поэтому я решил прожить с тобой много дней и наконец отдать тебе отчет о том, что я сделал с тобой.

Грек молча выслушал своего гостя. Когда гость окончил, он с кротким взглядом подал ему правую руку.

– Я хорошо знал, что ты должен быть несчастнее меня, потому что тот ужасный поступок, как темная туча, будет вечно омрачать твои дни. Я прощаю тебя от всего сердца! Но позволь мне еще один вопрос: как ты попал под этой внешностью в пустыню? Что ты предпринял, купив мне в Константинополе дом?

– Я поехал назад в Александрию, – отвечал спрошенныи. – В моей груди кипела ненависть ко всем людям, пламенная ненависть особенно к тем народам, которые называются образованными. Поверь мне, среди моих мусульман мне было лучше! Едва я пробыл в Александрии несколько месяцев, как последовала высадка моих соотечественников. Я видел в них только палачей моего отца и моего брата, поэтому я собрал из своих знакомых нескольких единомышленников и присоединился к тем храбрым мамелюкам, которые так часто делались ужасом французского войска. Когда поход был кончен, я не мог решиться вернуться к мирным занятиям. Я стал жить со своими друзьями скитальческой, бродячей жизнью, посвященной борьбе и охоте. Я живу довольным среди этих людей, которые почитают меня как своего государя; ведь если мои азиаты и не так образованы, как ваши европейцы, то они зато очень далеки от зависти и клеветы, от эгоизма и честолюбия.

Цалейкос поблагодарил незнакомца за его сообщение, но не скрыл от него, что нашел бы более соответствующим его званию, его образованию, если бы он жил и действовал в христианских, в европейских странах. Он схватил руку незнакомца и стал просить его ехать с ним, жить и умереть у него.

Тронутый гость посмотрел на грека.

– Из этого я узнаю, – сказал он, – что ты мне вполне простил, что ты любишь меня. Прими за это мою искреннейшую благодарность.

Он вскочил и во весь свой рост встал перед греком, который почти испугался воинственной наружности, мрачно сверкавших глаз и глухого таинственного голоса своего гостя.

– Твое предложение прекрасно, – сказал незнакомец, – для всякого другого оно было бы заманчиво, но я не могу воспользоваться им. Мой конь уже стоит оседланным, мои слуги уже давно ждут меня. Прощай, Цалейкос!

Друзья, которых судьба так чудесно свела вместе, обнялись на прощанье.

– А как мне назвать тебя? Как зовут моего гостя, который вечно будет жить в моей памяти? – спросил грек.

Незнакомец долго смотрел на него, еще раз пожал ему руку и сказал:

– Меня называют господином пустыни, я – разбойник Орбазан!

Сноски

1

Шейх – старейшина арабского племени.

2

Дромадер – одногорбый верблюд.

3

Абасс – дядя Мухаммеда.