Валентин Афонин - Однажды навсегда

• Название: Однажды навсегда
• Автор: Валентин Афонин
• Издательство: АО „Издательство «Новости»“
• Жанр: Короткие любовные романы
• Год: 1999
• ISBN: 5-7020-1127-9

Трудно заставить себя позвонить нелюбимой, нежеланной. Но та ждет, надеется, не отходит от телефона. Медленно, неохотно вращается диск. И вдруг — совсем незнакомый голос, глубокий, чарующий. И уже невозможно не слышать его, потерять, не преодолеть странное всепоглощающее желание увидеть, узнать его таинственную обладательницу. Он просит о встрече и, о чудо! Она соглашается. Неужели придет, не обманет, неужели тоже поняла, почувствовала, что это — Судьба?..

---

Вот черт! Только что проклинал все на свете, думал, что и адрес, и детская площадка были липой, а тут — совпадение, что ли?..

И вдруг, переводя дыхание после яростной борьбы с кустарником, непроизвольно озираясь, вгляделся нечаянно в некий предмет за песочницей и замер с парализующим уколом в сердце: человек?..

Ой, как же ты испугался! — смеялась она потом, вспоминая. И он, тоже смеясь, оправдывался: — Еще бы! Нигде ни души, ни лучика в темном царстве, и вдруг — ты, а может, и не ты! Скажи спасибо, я не оставил тебя вдовой — чуть не умер от разрыва сердца!

Она сидела на каком-то странном возвышении — оказалось, на спинке скамейки. И, конечно, она тоже побаивалась его, времена-то суровые, но держалась, правда, молодцом, тихо, без паники, тем самым давая и ему возможность успокоиться, прийти в себя.

— Добрый вечер, — сказал он вкрадчиво-настороженно, с трудом обретая дар речи.

— Ночь, — напомнила она с беззвучной усмешкой, опять поразив его — теперь уже вживе — своим удивительным контральто.

— Ах да, ночь… Я и не заметил… — Скованным шагом направился к ней в обход песочницы, уже не сомневаясь, что это та самая «пенсионерка», и жалея, что не сумел начать с привета по-простому, на «ты», что было бы естественно в их возрасте. — Прекрасная ночь, не правда ли?.. — Он невольно продолжал дурацкую игру.

Вместо ответа она вдруг протянула руку к темнеющему вблизи за скамейкой столбу — тихо щелкнул включатель и вверху неожиданно загорелась тусклая лампочка под ржавым старинным колпаком.

— Полный сервис?.. — Улыбаясь блаженной улыбкой молодого Смоктуновского, он смущенно посмотрел в лицо незнакомки, тайно ожидая роковых для себя биотоков, но мгновением раньше, еще при вспышке лампочки, она уже взглянула на него с таким же тайным ожиданием чуда и, когда их взгляды встретились, тоже как будто смутилась, нарочито отчужденно отвернулась.

— Садитесь… — словно так же сомневаясь насчет «ты» и «вы», сказала она и, стало быть, закрепила отчуждающую чопорность.

— Спасибо… — с сожалением отозвался он и, намеренно замедляя, как бы раскладывая движения, чтобы оправдать свою скованность, ступил сначала одной ногой на сиденье скамейки, потом, оттолкнувшись от земли, другой, балансируя на непривычном возвышении, осторожно развернулся и так же осторожно, боясь опрокинуть скамейку, присел на спинку, подчеркнуто соблюдая приличествующую дистанцию.

В поисках темы для разговора, продолжая блаженно улыбаться, проследил за взглядом незнакомки на дом.

И не увидел ничего особенного: дом как дом, окна как окна.

Люстры-светильники, традиционно висящие меж занавесками, освещали, будто в блеклых слайдах, замкнутое потолками и стенами, коврами и мебелью, неподвижное, без людей, словно застывшее пространство комнат-ячеек.

— Итак?.. — Он сделал мхатовскую паузу, но она не поняла глубокого подтекста, и ему пришлось договаривать: — Вы, конечно, счастливы…

Она и этого не оценила: взглянула только искоса, с презрительной усмешкой, и закуталась в свою куртку с капюшоном.

Несколько обескураженный таким неудачным началом, он все же не терял надежды на более успешное продолжение и улыбался безмятежно-самоиронично, но… как продолжать-то? — вот ужас!

До чего же легко-удивительно было по телефону и оказалось вдруг трудно-мучительно здесь!

Конечно, сам виноват: задал глупый претенциозный тон, и, естественно, она запрезирала его сразу на сто очков вперед.

К тому же не надо было так открыто глазеть на нее, когда зажглась лампочка. Нельзя было показывать, что она ему понравилась. Это непростительная ошибка, тем более, что он ей — увы…

Ну, нет, мелькнуло что-то в самый первый момент, но потом — полнейшее разочарование, безмолвие и равнодушие, ужас и кошмар.

Впрочем, с другой стороны, он ведь и не искал большого успеха, а чисто спортивное любопытство, в общем, удовлетворил: лет шестнадцать-семнадцать девчонке — по телефону казалась старше, — ну симпатичная вроде, даже, может, красивая, пусть, в этом полумраке не очень-то разберешь, какая она, но сразу видно, что зелень зеленая, в школу небось еще ходит, а мнит о себе Бог знает что.

— А это, значит, ваш дом?

— Да, это, значит, наш дом.

— А окна ваши на этой стороне?

— Седьмой этаж, пятое справа, мое личное.

— Это… рядом с балконом? Без света?..

На столь очевидное она не сочла нужным даже кивнуть, и он покладисто замолк, утешаясь мыслью, что имеет дело с ребенком, который ужасно хочет выглядеть старше своих юных лет. Это же, кстати, становилось и забавным: нянчиться так нянчиться — прекрасная отмычка!

— Простите, а рядом с вашим чье окно? С балконом?

— Мамино.

— Тоже не спит? Волнуется, наверно?

— Ужасно. Футбол по телевизору. Кубок чемпионов.

— Кто с кем?

— Наши с иностранцами.

— Ах да, точно. Сегодня все говорили об этом. А мама за кого фанатеет?

— Мама не фанатка. Просто патриотка.

— Понятно. Значит, за наших.

И вдруг — аж волосы встали дыбом: из темноты, откуда ни возьмись, ужасающе стремительно возник и подлетел какой-то черный клубок и чуть ли не вспрыгнул на скамейку, завертелся внизу, засопел, заскулил… «Ваф?!» Черный пудель, что ли?!

— Тихо, тихо, Чино, не пугай дядю, — спокойно, по-хозяйски, заговорила она, как видно, не просто со знакомым, а именно со своим собственным пуделем. — Дядя и так всего боится, понял? Иди, гуляй, малыш, я скоро позову, не волнуйся. Гуляй, Чино.

Пудель недоверчиво выслушал ее, посмотрел на дядю-незнакомца — умные глазки сверкнули из глубины нестриженной морды — и быстро-быстро потопал прочь.

Вот оно что-о! Она, значит, вышла прогуливать этого Чину, а все остальное сбоку припека?! Та-ак…

— Что? — пробасила она вызывающе весело. — Разочарованы?

— Вообще-то… — усмехнулся, покачал головой. — Не ожидал.

— А никто вас не держит, между прочим.

— Да ничего, ничего, посижу.

— Зачем же такие одолжения? Идите.

— Вы так думаете?

— Конечно! Давно пора.

Он, будто бы колеблясь, посмотрел в сторону, откуда пришел, в дебри-потемки, вздохнул:

— Нет.

— Почему же «нет»?

— Там темно, страшновато.

— А здесь?

— А здесь — светло.

— Ну как хотите.

— Благодарю.

— Не стоит благодарности.

— Извините.

Она хотела было и на это возразить, но, видать, устала препираться и отвернулась с показным безразличием.

А он, все еще переживая историю с пуделем и пытаясь глазами отыскать его во тьме среди зарослей, и в самом деле подумывал об отступлении.

Сколько же можно позориться?!

Однако и уходить, конечно, надо было достойно: не сразу, не вдруг, а выждав момент поудобней.

К счастью, в доме из окна какой-то квартиры послышался сдавленный крик домашнего футбольного болельщика; затем, будто дуновение ветра, отдаленный шум трибун и ликующая скороговорка комментатора.

— Легок на помине… — Радуясь новому поводу для разговора, он с любопытством вглядывался в окна, замечая теперь в некоторых телевизионное мерцание. — Не иначе как наши забили гол.

— Да, не иначе, — согласилась она, но, имея в виду, почудилось ему нечто другое, не футбол.

Он покосился на нее в тоске и чуть было не вздумал выяснять отношения, но вовремя вспомнил об отмычке и заставил себя улыбнуться.

— Азартная игра, — сказал он, не сдаваясь и продолжая умничать, но до боли ущемленное самолюбие все-таки скривило улыбку, и он замолчал, почти уже смиряясь с поражением.

От дома поплыл знакомый перезвон кремлевских курантов — по радио.

Одновременно, как по сигналу, погасло сразу несколько окон — вместо них остались черные дыры.

Куранты монотонно отсчитали двенадцать ударов — начался гимн.

Радио не выключали.

— Вот и полночь, — неожиданно печально сказала она, и это так славно у нее прозвучало, что он чуть за сердце не схватился: кольнуло что-то.

Видимо, она собралась уходить, а ему вдруг стало жаль отпускать ее так бездарно. Хотелось приоткрыться ей хоть на прощание, — но как?..

Он завозился, завздыхал, полез в карман за сигаретами, предложив, словно в шутку:

— Покурим? На посошок…

Она посмотрела на пачку в его руке, подумала и согласилась:

— Покурим… — Взяла сигарету.

Он удивился, зажег спичку.

Спокойный в безветрии огонек вспыхнул в ее глазах, как в елочных игрушках.

Она слегка наклонилась, не спеша прикурила и, кивком поблагодарив его, выпрямилась, вся окутанная дымом.

Он тоже, едва успев донести уже гаснущий огонек до своей сигареты, прикурил и усмехнулся: ему с первого взгляда стало ясно, что она не настоящая курилка.

— Да?.. — Она словно разгадала его усмешку. — И что?

— Нет-нет, ничего. Мне было почему-то очень важно прикурить от этой же спички.