Бьёрнстьерне Бьёрнсон - Норвежская новелла XIX–XX веков

• Название: Норвежская новелла XIX–XX веков
• Автор: Бьёрнстьерне Бьёрнсон
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Современная проза
• Год: 1974

В сборнике представлены более чем тридцать норвежских писателей, в том числе крупнейшие — А. Хьелланн, К. Гамсун, С. Унсет. Читатель найдет в книге широкую картину жизни норвежского общества с середины XIX века до наших дней.

Большинство новелл переводится на русский язык впервые.

---

Какая-то птица, тяжело взмахивая крыльями, взлетела на сосну и уселась на ветке. А вдруг это орел, который охотится на детей? Вдруг он схватит Осе? «Меня-то он не унесет», — подумал Аннерс, но сердце у него замерло. Он ясно видел, что птица сидит и пристально на него смотрит, — а может быть, это сосновая ветка или пятно на коре?

Осе замерла на месте, вытаращив глаза. Что она там видела, Аннерс узнал только, когда Осе прошептала, взяв его за руку: «А как ты думаешь, индейцы на нас не нападут?»

— Индейцы! Индейцы живут в Америке, — ответил Аннерс уверенно.

— А вдруг это уже Америка?

Конечно же, не Америка, до Америки еще очень далеко. Аннерс сделал вид, что совершенно уверен, но его бросило в дрожь.

«Чепуха!» — сказал он себе. Ведь он отлично знает, что никаких индейцев здесь нет. В Сулере и то нет индейцев.

— Чепуха! Нет здесь никаких индейцев! — сказал он. Но Аннерс так странно это сказал, что Осе испугалась еще больше и заплакала. И в этот миг Аннерс увидел индейца, ясно увидел, как тот прячется за сосной, — и Аннерс схватил Осе за руку и шепнул:

— Скорей бежим!

И они пустились бегом по рыхлому свежему снегу, спотыкались, скользили и падали, поднимались, и снова бежали, и снова скользили и падали. Весь мир позади был полон подстерегающих их опасностей. В ушах звенело, снег летел в лицо, застилал глаза. Они все бежали, держась за руки.

Осе то и дело спотыкалась. И все время плакала, спотыкалась и с плачем поднималась. Наконец она упала и не стала вставать, только перевернулась на бок, села, вытерла варежкой нос и глаза, пригорюнилась и промолвила тихо и невнятно: «До чего же я устала», закрыла глаза и еще больше поникла, сидя на снегу.

Куда же их занесло? Аннерс огляделся. И увидел, что глазу не за что уцепиться, куда ни глянь — нигде ни дороги, ни домов, ни деревьев, ни людей. Только снег да снег, все бело, падают снежные хлопья, снежная пелена впереди и сумерки, спускающиеся на землю вместе со снегом. «Осе», — позвал Аннерс. Осе приоткрыла глаза и тут же закрыла их и опять вся поникла. Аннерс стал трясти ее, но все было напрасно. Тогда он рассердился и ударил ее изо всех сил.

Девочка открыла глаза и опять закрыла.

Аннерс еще раз ударил ее и закричал:

— Осе! Пойдем! Надо искать бидоны!

Она открыла глаза.

— Бидоны? — сквозь сон переспросила Осе.

— Да, бидоны. — Он принялся трясти ее и снова ударил, потом опять тряс, и бил ее, и кричал:

— Вставай! Ну, вставай же! Бидоны! Бидоны! Бидоны!

Он заметил, что на нее действовало только это слово, и он кричал ей прямо в ухо, повторял его без конца. И вдруг она проснулась и встала.

— Что бидоны? — спросила Осе совсем еще заспанным голосом и посмотрела вокруг.

А Аннерс кричал:

— Ну да! Мы с тобой бидоны потеряли! Надо искать бидоны! Домой надо прийти с бидонами!

Не сходя с места, они посмотрели вокруг. Куда теперь идти? Куда ни глянь, все снег да снег.

Тут Аннерс вдруг вспомнил то, что прочел в повести о приключениях охотника Джека.

Надо возвращаться по собственному следу!

— Мы пойдем назад по собственным следам, — сказал он. — Ясно! Это совсем не трудно.

Они медленно пошли по старым следам. Осе совсем проснулась. Аннерс понял это по тому, что она стала всхлипывать на ходу. Одна щека у нее покраснела и распухла от его ударов.

Они шли и шли. Опять дошли до рощи. Теперь не было ни индейцев, ни собак. А как же орел? Аннерс про него начисто забыл. Сейчас только вспомнил и отмахнулся — ведь он с самого начала видел, что это просто ворона. Теперь ему было не до того. Надо вернуться назад по собственным следам, пока их еще не замело, — так написано в «Приключениях охотника Джека».

Они свернули в сторону от рощи и по следам перешли через поле. Здесь следы уже припорошило снегом, тонким слоем он прикрывал ямки их старых следов и искрился в сумеречном свете серебряными блестками.

Вдруг следы кончились!

Дети застыли на месте. Покосившись на Осе, Аннерс увидел, что она уже скуксилась и приготовилась плакать, и почувствовал, что, пожалуй, не будь он мужчиной, и сам бы, чего доброго, скуксился, и неизвестно, чем бы это кончилось.

И в этот миг — как только он сразу не заметил — он вдруг увидел, что они стоят как раз на дорожке, по которой возят дрова. Вон и бидоны темнеют на белом снегу. На крышках снежные шапки, а так все в порядке.

— Вон они! — сказал Аннерс.

Но Осе и сама уже увидала.

— Правда, вот они.

Больше они ни о чем не говорили. Бидоны нашлись, и все опять стало так хорошо, словно они уже дома.

Да ведь и впрямь, можно сказать, они уже почти дома. Еще немного, и они выйдут на дорогу в Йонсрюд, а там еще немного, и будет проезжая дорога, а там уже остается пройти Эгорд и Брюволл, перейти через мост и прямиком домой. На проезжей дороге заливался колокольчик, кто-то ехал на санях, а следом бежала собака. Вот радость-то, это же гнедая Бергов, и собака Бергов, а на санях и сам Карл Берг.

Всхлипывая, Аннерс и Осе стряхивали снег с бидонов.

Тут Осе поскользнулась, будто кто ее по ногам ударил, упала в снег ничком, бидон отлетел далеко в сторону, крышка еще дальше, и белой струей выплеснулись куда-то в сторону сливки. Вот они зажелтели на белом снегу, вот просочились в снег, и осталась только ямка в снегу.

Аннерс в жизни такого не видал. Он так рассердился, что чуть не побил Осе, лежащую на снегу. Неужели нельзя было вот так держать бидон, и тогда бы… — Ну вот, еще и разревелась, этого только недоставало.

— Чего же ты не держала бидон как следует? — спросил Аннерс и показал, как надо было.

Лучше бы он этого не делал. А может быть, он и не виноват, а когда Осе его своими слезами расстроила, он забыл про осторожность и вдруг нечаянно оступился; — или кто его знает, как это случилось, — и ведь только что стоял на ногах, а тут вдруг они подкосились, точно его ударили под коленки, и вот он уже сидит на снегу.

Падать было не больно, сел, будто на перину. Но бидон пролетел по воздуху в одну сторону, а крышка еще дальше, в другую, и сливки струей выплеснулись и расплылись по снегу, желтые и жирные, просочились в снег и пропали. Только и осталось, что ямка в снегу.

Две ямки в снегу. Ямка Осе поменьше. Ведь Осе маленькая, и бидон у нее был двухлитровый.

Перевод О. Комаровой

Тарьей Весос

Хлеб

Через две недели после жатвы, если погода стоит хорошая, можно убирать хлеб в закрома. Тут то один, то другой хозяин поутру, до завтрака, идет в поле проверить снопы. Засунет руку в шуршащий сноп и щупает, не сыро ли там в середке? Коли сыро, так хлебу надо постоять еще. А с проверщика спрос большой, сам решай, брат! Он, бывает, взвалит на плечо целое вешало снопов[11] притащит домой и сложит прямо в овине. Потом возьмет один сноп и пойдет на кухню к жене, если она знает толк в таких делах. Одному решать трудно, как решишь, так и поешь. Недолго и загубить хлеб.

— Ну-ка, погляди и ты, — говорит он; смотришь, спрос уже с нее.

Сноп дугой свешивается с его руки. Жена пробует под перевяслом, хорошо ли просохло.

— Не знаю, что и сказать, вроде бы еще не досуха.

Женщина отщипывает зерно. Вглядывается в колос. Он сухой и светлый. Зерна тугие, налитые. Выдастся же такое лето, доброе да благодатное!

Жена спрашивает:

— Не видать, соседи еще не возят?

— Да нет, — отвечает хозяин.

— Ну, а мы никогда вперед людей не суемся, — замечает жена.

— Один-то раз можно и вперед, — подает голос работник, он тоже прислушивается к разговору.

— Так-то оно так.

Работник замолкает.

Тяжелый сноп спелых колосьев оттягивает руки. Смотреть на хлеб радостно. На него полжизни положено. Хозяин уносит сноп в овин.

И зерно остается в поле еще на день.

Сжатые поля кажутся узкими перелесками, они обрамлены зеленой каймой, а вокруг раскинулись луга, дома, дворы. Маленькие светлые перелески. Из настоящего темного леса прилетают сойки и прочие лесные птахи, усаживаются на вешала, будто так и надо, наклюются и сыты.

Налетит ветерок, потянет запахом соломы. Ветер этот зовется житняк. Это добрый ветер, да и все на поле к добру и ко времени, как приглядишься.

…В деревне тишина. Простоит еще один такой день, и считай, самой-то страде конец пришел.

Одни хозяева опасаются, ну как снопы еще не просохли, другие не привыкли начинать первыми. С хлебом шутить нельзя.

* * *

Делать было вроде бы нечего, и, чтобы день не пропал попусту, две старухи с хутора, Кристи и Гунхильд, собрались проведать родных, живших неподалеку, в миле от них. Идти надо было по горе, через пустошь. Кликнули мальчишку по имени Турвил и спросили, не хочет ли и он прогуляться с ними. Но он заартачился.