Сергей Романюк - Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов

• Название: Чистые пруды. От Столешников до Чистых прудов
• Автор: Сергей Романюк
• Жанр: История
• Год: 2015
• ISBN: 978-5-227-05137-0

Прогулки по Москве всегда интересны и содержат в себе некий элемент неожиданности, даже если и проходят по заданному маршруту. А поможет разобраться в хитросплетениях московских переулков известный москвовед и писатель Сергей Романюк.

---

В XVII в. тут, в ряду с соседними боярскими палатами, стояли и палаты бояр Волынских, родоначальником которых был Дмитрий Боброк с Волыни, тот самый, который прославился в Куликовской битве решительным ударом по войскам Мамая из засады.

В середине XVIII в. эта усадьба перешла от рода Волынских к Долгоруковым — ее получил князь Василий Михайлович Долгоруков после женитьбы на одной из Волынских. Князь стал знаменитым во время войны с Турцией в 1771 г., разбив вдвое превосходящую армию противника и завоевав Крым. Он очень хотел получить чин генерал-фельдмаршала, но Екатерина II наградила его орденом Св. Георгия I степени и титулом «Крымского», отчего Долгоруков так разобиделся, что вышел в отставку. В 1780 г. о нем вспомнили и назначили московским главнокомандующим (то есть главой московской администрации), и, несмотря на то что Долгоруков пробыл в этом качестве только два года до своей кончины, он сумел заслужить общую любовь добротой и доступностью, а главное, что было немаловажно, — бескорыстием.

Предполагается, что около 1781 г. дом по заказу князя переделывался архитектором М. Ф. Казаковым, который в 1785 г. еще раз его перестраивал, но уже для Благородного собрания, то есть для клуба дворянского сословия.

Тогда им был спроектирован и построен один из шедевров классической архитектуры — главный зал, названный в советское время Колонным. Для него Казаков выбрал обширный усадебный двор бывшего долгоруковского дома, уже ненужный для новых владельцев. Светлый, торжественный, просторный (площадь пола 600 кв. м) зал стал самым известным бальным и концертным залом Москвы. Французские путешественники, посетившие Москву в 1792 г., описывали дом собрания: «Посередине [дома] находится большой зал более чем сто на шестьдесят футов. Зал поддерживается 28 коринфскими колоннами, которые образуют вокруг галерею десяти-один на дцати футов. Эти колонны соединяются балюстрадой, которая несколько вредит архитектуре; впрочем, может быть, без нее колонны показались бы несколько высокими из-за небольшого интервала, который их разделяет. Вокруг большого зала расположены другие помещения, где играют, и большая столовая… Пантеон (общественный клуб) в Лондоне, сгоревший недавно (одно из самых красивых зданий Лондона, выстроенное в 1772 г. и сгоревшее в январе 1792 г. — Авт.), был единственным помещением, превосходившим московский клуб изяществом и красотой архитектуры».

Вот как отзываются о Колонном зале авторы лучшего исследования творчества Казакова, изданного в 1957 г.: «Свободный простор залитого светом пространства, обилие воздуха, как бы играющего в нежных переливах мягкой светотени простых и ясных форм, спокойный, светлый облик зала, столь созвучный при всей строгости его классической архитектуры радостным картинам солнечной природы, — все то, что дало право современникам зодчего назвать его творение „большой открытой галереей“, глубоко запечатлевается в памяти каждого, кто когда-либо бывал в Колонном зале. В этом произведении Казаков создал один из лучших своих интерьеров — празднично-торжественный и простой. Величие и интимность слиты в классических формах Колонного зала в гармоническом единстве образа. Классически ясная композиция, богатство и простота архитектуры, яркость и образная сила художественной речи характеризуют здесь гений Казакова».

Сначала это был клуб только московских дворян, созданный по инициативе сенатора М. Ф. Соймонова и князя А. Б. Голицына, на чье имя был записан дом, но с февраля 1793 г., когда Екатерина II повелела считать его собственностью не частного лица, а всего собрания, здание стало официально принадлежать Благородному собранию. Впоследствии дворяне постановили установить в главном зале статую императрицы, изваянную скульптором Мартосом. Произошло это 21 апреля 1812 г., незадолго перед вступлением Наполеона в Москву. Многие тогда говорили о неблагоприятных предзнаменованиях, и особенно запомнилась современникам комета с ярким хвостом — будет беда, шептали москвичи. Потолок зала собрания украшала роспись, на которой художник изобразил орла с распущенными крыльями, окруженного мрачной темно-синей тучей, из которой сверкали молнии. Как передает современница, «многие тогда ви дели в этом дурное предзнаменование, которое и сбылось, и императору Александру Павловичу, посетившему тогда собрание, должно быть, это не очень полюбилось, потому что он, взглянув на потолок, спросил: „Это что же такое?“ — и, говорят, нахмурил брови. Он был довольно суеверен и имел много примет…».

Дом собрания существенно пострадал от пожара 1812 г. Стендаль, прибывший в Москву с французской армией, записал в дневнике впечатления о Колонном зале: «…величественный и закоптелый. В Париже нет ни одного клуба, который мог бы с ним сравниться». В пожаре, в частности, были уничтожены росписи художников Доменико Скотти и Антония Канопи и лепные барельефы. После изгнания Наполеона дом долго не удавалось восстановить — у дворян не было средств. Только в декабре 1814 г. он, отстроенный архитектором В. А. Бакаревым, был открыт. В журнале «Амфион» была опубликована статья под названием «Чувства при открытии дома Московскаго Благороднаго собрания». Некий Иванов писал: «Несправедливые, завистливые Иноземцы! почто не были вы свидетелям торжества сего, совершаемаго на том месте, где за два года хищнические руки потрясали пламенниками, подобно неистовым Фуриям, и разливали повсюду пожар и опустошение, где уста варваров изрыгали ужасные вопли дикой радости, видя низвергающиеся во прах памятники искусства…»

По всей России славились балы в доме собрания, проходившие с октября или ноября и до апреля (в пост они заменялись концертами). По словам князя П. А. Вяземского, балы были «настоящим съездом России». Осенью в Москву прибывали длинные помещичьи обозы, привозившие своих хозяев со всем скарбом и припасами на долгую зиму на «ярмарку невест». Как писал Пушкин в «Путешествии из Москвы в Петербург», «Москва была сборным местом, для всего русского дворянства, которое из всех провинций съезжалось в нее на зиму. Блестящая гвардейская молодежь налетала туда ж из Петербурга. Во всех концах древней столицы гремела музыка, и везде была толпа. В зале Благородного собрания раза два в неделю было до пяти тысяч народу. Тут молодые люди знакомились между собою; улаживались свадьбы. Москва славилась невестами, как Вязьма пряниками».

Вот впечатления провинциала, приехавшего в начале XIX в. из Казани в Москву и попавшего на бал в Благородное собрание: «Вход в освещенные комнаты, особливо в огромнейший длинный зал, наполненные лучшим дворянством обоего пола, был поразителен. В тот вечер до четырех тысяч персон, собранных в одном доме, одетых в лучшее платье, особливо дамы и девицы, украшенные бриллиантами и жемчугом, составляли для меня восхитительное зрелище, каким я никогда не наслаждался.

Здесь видел я всех красавиц московских, всех почетнейших людей века Екатерины Великой и даже Елизаветы императрицы…»

Очень были популярны детские балы балетмейстера Петра Йогеля, который попал даже в классическую литературу — в роман «Война и мир». Йогель учил танцам многие поколения московской молодежи, и на балах встречались его ученицы бабушки и дедушки с внуками — ему «столько ног обязано своим образованием», писал журнал «Галатея».

В 1827 г. «Дамский журнал» так рассказывал о бале: «…данный г-ном Йогелем классический бал 21 декабря в доме Благородного собрания был самым блестящим по своему предмету. С танцовавшими детьми соединились и молодые дамы, и военные кавалеры. Гостей у суетившегося хозяина о непрерывном движении, происходившем в двух залах, было до 400».

Здание Российского Благородного собрания — одно из пушкинских мест Москвы. На балах в собрании бывал Пушкин, сначала как приглашенный, а после февраля 1827 г. — как постоянный «член-кавалер», а впервые Александр Сергеевич побывал здесь после приезда из Михайловского. Сохранились воспоминания современников о том, как они видели поэта в зале собрания. Т. П. Пассек писала о посещении зала 2 апреля 1829 г., когда она была на хорах: «Внизу было многочисленное общество, среди которого вдруг сделалось особого рода движение. В залу вошли два молодые человека. Один был блондин, высокого роста; другой — брюнет, роста среднего, с черными, кудрявыми волосами и выразительным лицом. „Смотрите, — сказали нам, — блондин — Баратынский, брюнет — Пушкин“. Они шли рядом, им уступали дорогу». Об этом же дне вспоминал много позже А. И. Герцен: «О, боже мой, как пламенно я желал увидеть поэта! Казалось, что я вырасту, поумнею, поглядевши на него. И я увидел, и все показывали, с восхищением говоря: вот он, вот он!..»

Впечатления от посещений балов в Благородном собрании остались в седьмой главе «Евгения Онегина», когда Татьяну привозят в собрание, где она встретила своего будущего мужа.