Николай Карамзин - История государства Российского. Том 4. От Великого князя Ярослава II до Великого князя Дмитрия Константиновича

• Название: История государства Российского. Том 4. От Великого князя Ярослава II до Великого князя Дмитрия Константиновича
• Автор: Николай Карамзин
• Жанр: История
• Год: 2003
• ISBN: 5-8405-0418-1, 5-8405-0422-X

Двенадцатитомная «История государства Российского», написанию которой Карамзин посвятил последние 22 года своей жизни, охватывает период с древнейших времен до начала XVII века и является не только значительным историческим трудом, но и прекрасным литературным произведением.

Карамзин внес много нового в понимание общего хода русской истории и в оценки отдельных исторических событий, раскрыл при помощи психологического анализа идейные и моральные мотивы действий исторических личностей.

Полагая, что история человечества есть история всемирного прогресса, основу которого составляет борьба разума с заблуждением, просвещения – с невежеством. Карамзин видел задачу историка в том, чтобы наставлять людей в их общественной деятельности.

Четвертый том охватывает период российской истории с 1238 по 1362 год.

---

(1269 г.) Злобствуя на Россиян, Магистр Ордена собрал новые силы; пришел на судах и с конницею в область Псковскую: сжег Изборск, осадил Псков и думал сравнять его с землею, имея множество стенобитных орудий и 18000 воинов (число великое по тогдашнему времени). Отто грозился наказать Довмонта: ибо сей Князь был страшен не только для Литвы, но и для соседственных Немцев, и незадолго до того времени истребил их отряд на границе. Мужественный Довмонт, осмотрев силу неприятелей и готовясь к битве, привел всю дружину в храм Святой Троицы, положил меч свой пред олтарем и молился, да будут удары его для врагов смертоносны. Благословенный игуменом Исидором (который собственною рукою препоясал ему меч), Князь новыми подвигами геройства заслужил удивление и любовь Псковитян; десять дней бился с Немцами; ранил Магистра. Между тем Новогородцы с Князем Юрием Андреевичем приспели и заставили Рыцарей отступить за реку Великую; вошли в переговоры с ними и согласились дать им мир. Те и другие остались при своем, потеряв множество людей без всякой пользы.

Тогда Великий Князь Ярослав прибыл в Новгород и, досадуя на многих чиновников за сию войну кровопролитную, хотел их сменить или немедленно выехать из столицы. Граждане объявили решительно, что они не согласны на первое, но молили его у них остаться, ибо мир, заключенный с Немцами, казался им ненадежным; сведав же, что Великий Князь действительно уехал, отправили вслед за ним Архиепископа, который наконец уговорил Ярослава возвратиться из Бронниц. Чиновников не сменили, однако ж, в угодность Князю, граждане избрали в Тысячские одного преданного ему человека, именем Ратибора, и начали готовиться к войне. Князья Суздальских Уделов и полки Ярославовы собралися в Новгород, куда приехал и великий Владимирский Баскак, Татарин Амраган. Сей чиновник Хана – имея, кажется, участие и в наших государственных советах – одобрил намерение Россиян идти к Ревелю; но Датчане и Немцы, ослабленные претерпенным ими уроном, не захотели новой войны и, добровольно уступив нам все берега Наровы, обезоружили тем Ярослава.

(1270 г.) Оставив в покое Эстонию, Великий Князь хотел было вести полки свои в землю Корельскую, чтобы утвердить ее жителей в послушании; Новогородцы просили его не тревожить сих бедных людей, и Князь отпустил войско, не предвидя для себя опасности. Уверенный в преданности некоторых чиновников, а может быть и в покровительстве Татар, он худо исполнял заключенный им договор с Новогородцами: действовал иногда как Государь самовластный: слышал ропот и не уважал его. Общее неудовольствие возрастало. Вдруг, к изумлению Князя, ударили в Вечевой колокол: настал грозный час суда народного, и люди со всех сторон бежали к Св. Софии решить судьбу отечества, как они думали. Первым определением сего шумного Веча было изгнать Ярослава и казнить любимцев Княжеских: главного из них умертвили; другие ушли в церковь Св. Николая и на Городище, к Ярославу, оставив домы свои в жертву народу, разломавшему оные до последнего бревна. Именем Новагорода вручили Князю грамоту обвинительную. «Для чего, – писали к нему граждане, – завладел ты двором Морткинича? Для чего взял серебро с Бояр Никифора, Романа и Варфоломея? Для чего выводишь отсюда иноземцев, мирно живущих с нами? Для чего птицеловы твои отнимают у нас реку Волхов, а звероловы поля? Да будет ныне конец твоему насилию! Иди, куда хочешь; а мы найдем себе Князя». Ярослав послал сына и Тысячского. своего на Вече с уверением, что он сделает все угодное народу. «Нет! – ответствовали ему граждане: – Мы не хотим тебя. Удались, или будешь немедленно изгнан». Великий Князь уехал; а Новогородцы отправили Посольство к Димитрию Александровичу, думая, что он с радостию согласится княжить у них; но Димитрий отрекся и велел им сказать: «Не хочу престола, с коего вы согнали моего дядю».

Сей отказ весьма огорчил Новогородцев. В то же время они получили известие от Василия, меньшего Ярославова брата, что Великий Князь, пылая гневом, готовится идти на них с полками Моголов, с Димитрием Нереславским и с Глебом Смоленским (сыном Ростислава Мстиславича). «Но будьте спокойны, – писал к ним Василий: – Святая София есть моя отчина; я готов служить ей и вам». Он поехал в Орду, где любимец Великого Князя, Ратибор, Тысячский Новагорода, вооружил Хана против своих единоземцев, говоря ему: «Новогородцы враги твои; изгнали Ярослава с бесчестием, разграбили наши домы и хотели нас умертвить единственно за то, что мы требовали с них для тебя дани». Обманутый Хан послал войско, чтобы смирить ослушников; но Василий Ярославич вывел его из заблуждения, объяснив ему, что Новогородцы ничем не оскорбили Моголов и что неудовольствия их на Великого Князя справедливы. Тогда Хан велел полкам своим возвратиться; а Василий, оказав столь важную услугу Новогородцам, надеялся быть их Князем. Готовые умереть за права вольности, они укрепили столицу с обеих сторон высоким тыном, сносили имение в средину города и ждали неприятелей.

Ярослав приближился к самому Городищу; но видя там всех жителей вооруженных, конных и пеших, обратился к Русе и, заняв оную своим войском, прислал оттуда Боярина с дружелюбными предложениями в Новгород. «Забываю, – говорил он, – сделанные мне вами обиды, и все Князья Российские будут моими поруками в верном исполнении наших условий». Новогородцы ответствовали ему чрез Посла: «Князь! Ты объявил себя врагом Святой Софии: оставь же нас в покое, или мы умрем за отечество. Не имеем Князя; но за нас Бог, правда и Святая София; а тебя не хотим». Вслед за Послом двинулось к Русе их войско многочисленное, в коем находились Ладожане, Корелы, Ижерцы, Вожане и Псковитяне. Стан их был на одной стороне реки, Ярославов на другой: прошла неделя в бездействии. Тогда Новогородцы получили грамоту от Митрополита Кирилла. Сей достойный Пастырь Церкви именем отечества и Веры заклинал их не проливать крови: ручался за Ярослава и брал на себя грех, если они, в исступлении злобы, дали Богу клятву не мириться с Великим Князем. Слова добродетельного старца тронули Новогородцев, и Послы Ярославовы, прибыв к ним в стан, довершили благое дело мира. Написали договор: Великий Князь утвердил оный целованием креста. Сия грамота также хранится в нашем архиве и содержанием подобна первой; означим только некоторые прибавления. В ней сказано от имени Новагорода: «Князь Ярослав! Забудь гнев на Владыку, Посадника и всех мужей Новогородских; не мсти им ни судом, ни словом, ни делом. Не верь клеветникам; не принимай доносов от раба на господина. Послов и купцов наших, остановленных в Костроме и в других городах Низовских, выпусти с их имением; освободи также военнопленных и всех должников Новогородских, задержанных в Торжке Князем Юрием Андреевичем, или твоих собственных, или Княгининых, или Боярских (купец да идет в свою Сотню, а селянин в свой погост). Не раздавай никому государственных даней. Возврати грамоту отца твоего, которую ты у нас отнял; и вместо новых, данных тобою, да имеют силу прежние, Ярославовы и Александровы грамоты». «На дворе Немецком торгуй единственно через наших купцов; а двора не затворяй и не посылай туда приставов. Село Святой Софии останется ее неотъемлемою собственностию. Новогородцы не должны быть судимы в земле Суздальской. Купцы наши да торгуют в ней свободно по грамоте Ханской; бери там установленные пошлины, но в областях Новогородских не заводи таможни. Судьи начинают свои объезды с Петрова дня», и проч. На белой стороне сей хартии, к коей привязана свинцовая печать, написано, что Послы Хана Татарского, Чевгу и Банши, прибыли с его грамотою в Новгород возвести Ярослава на престол. Столь велика была зависимость Князей Российских!

Ярослав жил потом несколько месяцев в Новегороде. Не любя Довмонта, он дал Псковитянам иного Князя – но только на малое время – какого-то Айгуста, и зимою уехал в Владимир, поручив Новгород Наместнику, Андрею Вратиславичу. Великое Княжение Суздальское было спокойно, то есть рабствовало в тишине, и народ благодарил Небо за облегчение своей доли, которое состояло в том, что преемник Хана, или Царя Берки, брат его, именем Мангу-Тимур, освободил Россиян от насилия откупщиков Харазских. Историк Могольский, Абульгази, хвалит Тимура за его острый ум; но ум не смягчал в нем жестокого сердца, и память сего Хана запечатлена в наших летописях кровию доброго сына Олегова, Романа, Князя Рязанского, принявшего в Орде венец Мученика. Еще Хан Берка, имев случай говорить о Вере с купцами Бухарскими и плененный учением Алкорана, объявил себя ревностным Магометанином: пример его служил законом для большей части Моголов, весьма равнодушных к древнему идолопоклонству; а как всякая новая Вера обыкновенно производит изуверов или фанатиков, то они, вместо прежней терпимости, начали славиться пламенным усердием ко мнимой божественности Алкорана. Может быть, Князь Роман неосторожно говорил о сем ослеплении ума: донесли Тимуру, что он хулит их Закон. Тогда Роман, принуждаемый дать ответ, не хотел изменить совести и говорил так смело, что озлобленные варвары, заткнув ему рот, изрезали несчастного Князя по составам и взоткнули голову его на копие, содрав с нее кожу. Россияне проливали слезы, но утешались твердостию сего второго Михаила и думали, что Бог не оставил той земли, где Князья, презирая славу мирскую, столь великодушно умирают за Его святую Веру.