Анна-Леена Хяркёнен - Аквариумная любовь

• Название: Аквариумная любовь
• Автор: Анна-Леена Хяркёнен
• Издательство: «ИД «Флюид»
• Жанр: Любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 5-98358-123-6

Эпатажная финка Анна-Леена Хяркёнен не только писательница, но также актриса, режиссер и редактор популярного глянцевого журнала. Ее скандальный роман «Аквариумная любовь» переведен на множество языков, по нему снят одноименный фильм.

Что нового можно сказать о сексе сегодня, когда рушатся все табу? Надо ли бороться с господством секса и как освободиться от стандартных моделей поведения, навязанных родителями? Хяркёнен предлагает читателям финский ответ «Камасутре». Для главной героини романа Сары секс становится идеей-фикс и ежедневным кошмаром. Ее мучают безумные эротические сны, любимый мужчина исполняет все ее желания, но она никак не может достичь настоящего наслаждения. Разбей свой аквариум и вырвись на свободу! — такой выход из ситуации предлагают современные финны.

---

— Случайно, не с итальянцем? — спросила я.

— С чего ты взяла?

— Это вроде сейчас модно…

— Не знаю, не знаю.

Докрасив глаза, она растянулась на скамейке.

— Я на иностранцев даже не смотрю. Им элементарные вещи объяснять замучишься. Я, конечно, не расистка, но в постели предпочитаю говорить по-фински. Вон, моя сестра вышла замуж за болгарина, так он до сих пор понять не может, что наш отец в жизни не согласится отдать ему вторую дачу только для того, чтобы он ее продал и вложил все деньги в какой-то там киоск. Заладил одно: «У нас в Болгарии в семье и в роду все общее». Хорошее правило, если учесть, что у них ни у кого ничего нет.

Я засмеялась.

Марита достала из сумки сережки со слониками и стала вставлять их в уши. Ее присутствие действовало на меня успокаивающе, ощущение было такое, словно меня тихонько укутывали в мое любимое детское одеяло с гномами.

— А как у тебя с журналистом? — спросила она.

— Никак, — ответила я.

— Да ты что?! Между вами что-то случилось?

— Секс, — сказала я. — Между нами случился секс.

— Что?

Марита покачала головой. Я скорчила рожу.

— Шучу. А у вас с этим все в порядке?

— В каком смысле?

— В постели.

Она улыбнулась и на мгновение задумалась. Из радиоприемника послышался треск — видно, помехи. Я протянула руку и выключила его.

— По-всякому. То лучше, то хуже.

Марита наклонилась, чтобы поднять с пола вчерашнюю газету. Я почувствовала ее запах, он был одновременно солоноватым и сладковатым.

— Как и все в нашей жизни. Так ведь?

— Угу.

Ямочка над ее ключицей была мокрой от пота. Бретельки лифчика просвечивали сквозь блузку.

— Сколько тебе лет? — поинтересовалась я.

— Мне? Тридцать семь.

— Ну ни фига себе!

Она расхохоталась.

— В смысле, никогда бы не подумала.

— Ясно.

Она улыбнулась.

— Ну, тридцать семь, конечно, не двадцать три.

— Да уж.

Она мне подмигнула.

— Мы купили квартиру в Пюникки. Хорошая квартирка, заходи как-нибудь в гости. Влезли в ужасные долги… Ну да бог с ним… Тебе деньгами отдать или потом за тебя отработать?

— Деньгами.

— Ну, хорошо. Ауфвидерзейн!

Она ушла, а я снова уставилась в окно.

Я задумываюсь о том, почему в последнее время Йоуни так меня раздражает. Что бы он ни сделал, все не так. Он не думает о том, что делает, а просто тычется, толкается, трется. Мне становится больно. Или щекотно. Я не нарочно. Он, конечно, тоже не нарочно. Но раздражение все копится и копится. Почему он такой неуклюжий? Ему надоело или он просто по-другому не может?

— Не надо тыкать туда пальцем, словно это кастрюля с кашей, — говорю я ему.

Он смущенно смеется. Я тоже смущенно смеюсь. Темно, и я не вижу его лица. Он убирает руку и в течение нескольких дней не прикасается ко мне.

Мы разговариваем друг с другом, словно дети в детском саду. Наши объятия похожи на товарищеские похлопывания по плечу. Здравствуй, здравствуй. Иногда мы, конечно, занимаемся сексом. Стремглав и мимоходом, чтобы ничего не испортить. И как только это заканчивается, я с облегчением вздыхаю; на некоторое время можно снова вычеркнуть «это» из распорядка дня. Я даже представить себе не могу, чтобы кто-то еще занимался сексом только для того, чтобы поставить галочку.

Бывают, конечно, у нас и такие моменты, когда мы, не успев поздороваться, с затаенным дыханием срываем друг с друга одежду, и тогда Йоуни похож на идеал моих девичьих грез — он завлекает девушку в постель и впивается ей в шею, оставляя на ней фиолетовые засосы. И мне плевать, что Йоуни играет роль насильника только для того, чтобы мне было хорошо. Мы скручиваем простыни в жгуты, делаем все стремительно, чтобы настрой не пропал. Громко стонем, особенно я, и мой стон похож на саундтрек дешевого порнофильма.

Порой мы разыгрываем целый спектакль — от начала до конца.

Раньше я представляла себе все совсем иначе. Буквально грезила о том, какой должна быть настоящая страсть.

Большой непонятный дом. Мужчина и женщина дни и ночи напролет занимаются там любовью. В перерывах они с жадностью едят, пьют вино из глиняных кувшинов и снова укладываются в постель. Целуют друг друга, оставляя засосы. Грудь женщины покрыта следами от укусов любовника и похожа на побитые гроздья смородины. Распростертые тела на мокрых простынях. Они крепко и беззаботно спят, а проснувшись, снова занимаются любовью.

В постели я никогда не становлюсь безмозглым животным, изнывающим от течки и ни черта не смыслящим в том, что происходит вокруг. Никогда и ни с кем. Даже с Йоуни. Я не могу выдавить из себя тот гортанный крик, который, как известно, считается обязательным атрибутом хорошего секса. Ведь именно так кричат все страстные женщины во время секса?

Я не могу забыться ни на секунду, ни на миг, все время слежу за собой, слушаю свои приглушенные стоны, смотрю на свои бедра, с которых медленно сползает юбка, разглядываю треугольник волос внизу живота. Пытаюсь сосредоточиться на партнере и на процессе, но смотрю на все, словно со стороны, и всегда вижу только себя, изворачивающуюся в разных позах.

Только себя. И больше ничего.

18

Я стою у примерочной в магазине «Текстиль Кокколы» и слушаю, как Сеппо пыхтит за занавеской, натягивая на себя футболку. Через какое-то время становится тихо — наверное, разглядывает себя в зеркало.

— Ну и как там рукава? — спрашиваю я.

— Хреново. Торчат, будто крылья.

— Ничего, после стирки пригладятся.

— Ни хрена они не пригладятся.

Я заглядываю за занавеску. Сеппо стоит перед зеркалом и смотрит на рукава футболки, которые действительно топорщатся, как маленькие обрубки крыльев.

— Ну, давай их обрежем.

— Ты что, дура? Это ж новая футболка!

— Просто я уже больше не могу выбирать, свадьба начинается через пару часов, а мы все еще торчим в магазине.

Сеппо срывает с себя футболку и полуголый направляется к прилавку с наваленной кучей футболок и свитеров. Я разглядываю развешанные на вешалках шелковые кофточки, предназначенные исключительно для дородных тетенек. Обычно я очень непредсказуемо веду себя в магазинах. Я могу часами рассматривать какую-нибудь вещицу, все время помня о том, что у меня нет на нее денег и что я ни в коем случае ее не куплю, и вдруг я словно вижу со стороны, как я достаю кредитную карточку, как подписываю чек, как прижимаю заветный сверток к груди — и все как в замедленном кино, которое никто не в силах остановить.

Сеппо вытягивает из кучи темно-синий свитер и напяливает его на себя. На груди кроваво-красными буквами вышито «Horror»[8], и чуть ниже — клыкастая пасть.

— Этот беру.

— Нет, не берешь! По-твоему, это можно надеть на свадьбу?

Сеппо делает вид, что не слышит, и достает деньги из бумажника.

— Этот возьмете? — мурлычет продавщица.

— Йес, — кивает Сеппо и протягивает ей деньги. Я вздыхаю и прислоняюсь к стене.

Церковь до отказа забита всякими дядюшками и тетушками, так что мы с трудом протискиваемся внутрь. Наша семья сидит в пятом ряду. Ханну Токола тоже среди приглашенных, хотя Ханнеле почти не общалась с ним после окончания школы. Он стоит рядом в белом костюме и галстуке. На мне — изысканное красное шелковое платье чуть выше колен, которое, правда, совершенно не соответствует моему душевному состоянию.

Мама сидит с торжественным видом. На ней выцветший национальный костюм, на шее — бронзовое украшение в виде ладьи, на голове — лента. Она смахивает на девушку из карельской деревни. У некоторых людей чувство стиля — в крови.

Неожиданно начинает играть музыка. Дверь открывается, и на пороге появляются Ханнеле и Осмо.

Белокурые волосы Ханнеле собраны на макушке, голову украшает длинная фата. На ней платье из тонкого тюля с глубоким вырезом в стиле магазина «Интим», и она даже отдаленно не похожа на невинную невесту. Я начинаю выть прежде, чем они делают первый шаг. Сеппо с возмущением смотрит на меня.

Они медленно и торжественно шествуют к алтарю. Взгляд Ханнеле устремлен в одну точку. По выражению ее лица сложно понять, о чем она думает. Они останавливаются перед пастором, который заводит привычную речь.

Я вновь думаю о Йоуни, о его взлохмаченной голове, о его нижней губе и о том, как он уплетает шоколадный пудинг, когда приходит с работы.

Когда я попросила его поехать вместе со мной, он сказал, что не выносит поездов.

— Давай поедем ночным, ты сможешь поспать, — предложила я.

— Я не могу спать в поезде. Мне всегда мерещатся всякие ужасы. Только закрою глаза, как в моей голове какой-то голос начинает твердить в такт колесам: пси-хи-атр, пси-хи-атр, пси-хи-атр…

Я скучаю по Йоуни так, что грудь наливается тяжестью.

Стол был накрыт в приходском доме. Отец Ханнеле произнес пламенную речь, после чего молодые разрезали свадебный торт. Ханнеле и Осмо сидели под навесом, сотканным из искусственных цветов. Ханнеле выглядела совсем как светская дама.