Иван Падерин - Ожоги сердца

• Название: Ожоги сердца
• Автор: Иван Падерин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Прочая документальная литература
• Год: 1988
• ISBN: 5-265-00213-8

Тематика сборника известного писателя И. Г. Падерина разнообразна: рабочий класс (повесть «На Крутояре»), солдаты Великой Отечественной войны, плодотворно работающие в настоящее время (повести «Ожоги сердца» и «Не уходя от себя»), прошлое нашей Родины (очерки).

---

За окном затарахтел мотоцикл.

— Зинаида приехала, — сказал Митрофан и вышел.

Тимофей тоже поднялся.

— Отпусти мою душу на покаяние, — взмолился он.

— Сиди и молчи.

— Как видишь, сидел и молчал. Но при ней не вытерплю.

— Терпи и молчи, как партизан на допросе. — Я взял его за локоть.

Он неохотно присел на табурете, вздохнул:

— Хуже… Как в подвале, под штабом власовцев.

— Не преувеличивай и не выдавай здесь своих служебных обязанностей военной поры.

— Я про нее говорю, — уточнил Тимофей, — мне стыдно за нее.

Вернулся Митрофан, за ним Зинаида.

— Потчевать вас надобно, а я не знаю, чем и как, — сокрушенным голосом сказала она.

— Чем бог послал, — подсказал ей хозяин.

— Без скоромного? — спросила она.

— Спасибо, мы дома насытились, — предупредил их Тимофей, как бы напоминая, что священнослужители не угощают прихожан, а ждут от них приношений.

— Тогда кваском спервоначалу прохладимся, — ответил Митрофан, — в жарких устах истина вскипает. Поди, Зинаида, поди соответствуй.

При ней он сразу перешел на другой склад речи с непривычными для слуха словами.

Она прошла за перегородку, откинув одну половину голубой занавески. Оттуда дохнул на нас открытый зев глинобитной печки с крестом над шестком. Там она сняла брюки, куртку, накинула на себя мешковатый халат и показалась перед нами. В руках деревянный поднос. На подносе туесок и деревянная кружка.

— Нас трое, — подсказал ей Митрофан, и на столе появились еще две кружки, тоже деревянные.

— Вижу, вы живете в деревянном веке, — заметил я.

— Дерево стало служить человеку раньше камня, бронзы и железа, — уточнил Митрофан. — Покорную смиренность внушает и чреву не вредит.

— Деревянной ложкой можно уху с огнем хлебать, — согласился я, не скрывая иронии.

— От жары и стужи верная защита, — дополнил он, показав глазами на бревенчатую стену от пола до потолка.

«Стоп, стоп, — остановил я себя, — где и когда измеряли меня с ног до головы такие глаза? Огромные, с красными прожилками белки и зрачки, как штыки трехлинейки, того и жди — пронзят насквозь». Но чтобы не выдать своей растерянности, я снова шутя заметил:

— И таракашкам в щелях бревен тепло живется.

— Тараканы… — Митрофан степенно погладил бороду. — Такую нечисть в этом доме истребляют синицы. Зинаида, вспугни их сюда…

Из-за перегородки выпорхнули две птички, желтогрудые, с голубыми подкрылышками, присели на стол.

— Птахи божьи, — представил их Митрофан. — От всяких насекомых дом избавляют. Ангельское у них призвание…

— Забавно, — растерянно сказал я, следя за его взглядом. Синицы, будто понимая команду хозяина, прилепились к стене и шустро побежали вдоль пазов в разные стороны. Затем вспорхнули к потолку и скрылись за перегородкой. И я вспомнил…

Было это накануне трагических дней Сталинграда. В глубоком овраге западнее Гумрака застряла маршевая рота. Она направлялась к Дону на усиление 112-й стрелковой дивизии. Направлялась и не дошла — попала под бомбежку. Командир роты и старшина погибли. Остатки роты укрылись в овраге. Мне было поручено вернуть их на сборный пункт, в район железнодорожной станции Гумрак. В те дни я выполнял отдельные поручения политотдела 62-й армии: батальон, с которым я участвовал в боях за Дон, был отведен вместе с дивизией на доукомплектование во фронтовой тыл, а я попал в резерв отдела кадров армии. Над Гумраком кружили пикировщики. Мое требование вернуться в район, над которым в тот час кружили «юнкерсы», встретило молчаливое сопротивление. У роты не было оружия. Меня съедал глазами один из тех, на кого обычно ориентируются солдаты, — негласный наставник взвода или даже роты. Глаза огромные, приметные красноватыми прожилками на белках. Когда я подошел к нему, он, подняв глаза к небу, следил за воздушной каруселью самолетов. Он будто не видел и не слышал меня.

— Встать! — скомандовал я. — За мной шагом марш… — И пошел не оглядываясь.

После десятка напряженных шагов я ощутил, — кто-то дышит мне в затылок. Один, второй, третий… Значит, он поднялся, теперь понятно, кто был негласным авторитетом в той роте. За ним последовали остальные.

На сборном пункте я передал роту представителю 10-й дивизии НКВД, полки и батальоны которой укрепляли в те дни оборонительные позиции перед Заводским районом города. На какой участок была поставлена та рота — я до сих пор не знал.

— Нельзя ли уточнить, — попросил я его, — куда была направлена маршевая рота, которую вернули из оврага на сборный пункт в Гумрак?

Вопрос не был для него неожиданным. Он ответил по-солдатски односложно:

— На Тракторный.

— В какую часть?

— В корпус народного ополчения. У нас не было оружия.

— И когда вы его получили?

— Получили в ночь на двадцать третье августа.

— А потом?

— Потом… — Митрофан скрестил руки на груди, вскинул взор к потолку. — Четверо суток небо и земля извергали огонь. Зловещая сила царствовала там перед моими глазами и в часы забытья. Не было ни минуты в моем сознании веры, что в том адском огне можно жить и бороться.

— То было начало сражения за город, — уточнил я.

Тимофей придвинулся ко мне плечом. Заинтересовалась разговором и Зинаида. Она, забыв свои кухонные дела, вышла к нам, приникла спиной к перегородке и впилась глазами в лицо хозяина.

…Удивительное свойство памяти — она стремительно перекидывает тебя из настоящего в прошлое и возвращает обратно так, словно для нее нет ни расстояния, ни барьеров времени — все сжато и уплотнено в одном мгновении.

И пока Митрофан, поглядывая на потолок, произнес несколько невнятных фраз, я уже успел не только вспомнить о тех днях Сталинграда, но и проверить себя, где, на каком участке обороны мог встретиться с ним во второй раз. Кажется, больше не встречался. Нигде… Тогда почему же он подослал ко мне двух пьяных мужиков и женщину с грудным ребенком?

И вот он сам напоминает об этом:

— Обидели меня там… Обидели.

— Как и кто?

— Позвал друзей к Волге за водой. Новый ротный из батальона НКВД набросился на меня с кулаками, отобрал карабин и посадил в подвал тюрьмы, что стояла на северной окраине заводского поселка. В каменный мешок закупорили. Две недели ждал допроса. Не дождался. Без суда и следствия послали на передовую искупать вину кровью, на верную смерть послали…

— На какой участок?

— Не помню. Но смерть миновала меня. Молитвы отвели ее от меня. Был только контужен и отправлен за Волгу без сознания.

— А потом?

— Потом… Опять в маршевую роту, на усиление сибирской дивизии, которая подходила к Сталинграду.

— Это было девятнадцатого сентября, — подсказал я, как бы желая помочь ему уяснить, когда и с какой дивизией он мог принять участие в обороне Сталинграда.

— Не помню… Сознание гасло в те дни ежечасно…

А я снова вспомнил, как встречал свою родную 284-ю дивизию, полки которой после доукомплектования пешим маршем двигались к Сталинграду.

3

…Степное небо Хвалыни кажется сибирякам ниже привычного, и горизонт — вот он, рукой подать. И как бы обманутые этим, они шагали по степи на запад без устали, с желанием наступить на подол небосклона. Шагали день, вечер. Подкреплялись галетами на ходу. Не останавливались и после появления звезд. И лишь перед рассветом, на заре, которая, к удивлению, показалась на западе, в багровых отсветах, захвативших полнеба, последовала команда:

— Привал!..

Местом привала была выбрана степная балка в шести километрах от ахтюбинской переправы. Добрая сотня верст осталась позади. После такого марша веки и ресницы тяжелее железных ставней на окнах, но не смыкаются: надо оглядеться и понять, как шли и куда пришли. За спиной тоже занимается заря.

— Нас, кажется, на край света привели, — недоумевали одни.

— Да, вместо одной — две зари. Такого еще нигде не видывали! — восклицали другие.

— Откуда придет взаправдашний рассвет? — спрашивали многие.

— Отоспишься, сам поймешь, — толковали те, кто по-опытнее.

Рассвело. Однако небо над степной балкой становилось все мрачнее и мрачнее. Полосы дыма с прожилками какой-то непонятной окраски, будто испарение крови, змеились над степью и посыпали землю пеплом, хлопьями сажи. Черная пороша в третьей неделе сентября. И не спится людям. Тревожно вглядываются они туда, откуда несет гарью и тротиловым чадом.

Тревожная бессонница истощает бойцов и командиров, которые после привала должны сделать еще один короткий, но очень напряженный бросок до берега Волги. А там… в Сталинград. Утомленный и рассеянный боец — удобная цель для врага. Как внушить людям спокойствие и заставить спать? Хоть сеанс гипноза устраивай…