Маргарита Шелехова - Последнее лето в национальном парке

• Название: Последнее лето в национальном парке
• Автор: Маргарита Шелехова
• Жанр: Контркультура

---

— Боже мой! Я же банщика не взяла с собой, — вдруг пронзило меня, и я точно знала, где он сейчас находится, но сделать уже ничего было нельзя, и костяная фигурка начала свою, отдельную от меня жизнь.

Когда я проснулась, то лето все-таки продолжалось, мимо окон проносились березовые рощи, и девушки бежали по тропинкам купить билет в электричку, и женщины в цветастых платочках провожали поезд глазами, будто всю жизнь мечтали, но не могли укатить куда-нибудь дальше райцентра, и коровы бесстрастно жевали на дорожных откосах душистые травы, поплевывая на строгие окрики старух, и здесь не было тайн, потому что, какие могут быть тайны в моем собственном Национальном парке, где все знают всех, и все знают все, и только размеры парка никто не может представить воочию.

Ах, как прекрасны были декорации на этой огромной сцене в тот день, когда я возвращалась домой! За плохо вымытыми вагонными окнами мелькали Голицыно, Отрадное и Одинцово, и каменные изваяния по обочинам дорог больше никого не пугали, и уже играла музыка, потому что поезд прибывал к Белорусскому вокзалу, где продавались сладкие кооперативные пирожки, книги Солженицына и летающие воздушные шарики. В моем детстве приходилось надувать шарики самой, и они не летали.

В Москве, однако, дождило, и Андрей ждал нас на перроне, а рядом с ним стояла девочка лет десяти и настороженно смотрела на меня своими карими глазками. Теткины вещи были в багажнике машины.

— Тебя сразу отвезти домой, или поедешь с нами в Балашиху? — спросил он меня уже на привокзальной площади.

— Поеду в Балашиху. Мне нужно на обратном пути рассказать кое-что тебе. Правда, мы будем не одни…

— Есть еще один вариант — я сам отвезу Наталью Николаевну и Виктора Васильевича в Балашиху, а вас с Катенькой по дороге высажу у нашего дома. Подождешь меня там и познакомишься с моей матерью.

— Это неплохой вариант. В багажнике должна быть моя банка с тертой черникой, достанешь тогда перед домом, — сказала я, успешно завершив этот важный для нас разговор.

Через полчаса Андрей представил меня своей матери, голубоглазой женщине лет шестидесяти, и тут же уехал.

— Вы выглядите гораздо моложе своих лет, — сказала она мне сразу же.

— Небольшая компенсация вашему сыну за отсутствие неземной красоты — ему ведь полагается красавица!

— Заниженная самооценка, — засмеялась она, — но это излечимо.

— Я уже слышала эту фразу от Андрея, неужели и вы профессиональный фрейдист?

— Уже нет, — ответила она с некоторой тенью сожаления, — теперь я развожу на даче гладиолусы.

Пока мы старались понравиться друг другу, девочка молчала, а когда вскипел чайник, то мы втроем уселись за стол и пили чай с черничным вареньем и разговорами, пока не вернулся Андрей.

— Мы приедем завтра, — сказал он матери, — я буду звонить.

— Не волнуйся ты так, — попросила я его уже в лифте, — нам сейчас по мокрому Садовому кольцу ехать.

— Прости меня еще раз, — сказал он уже в машине, — я тогда услышал только твой отказ, но по дороге в Москву понял, наконец, что ты говорила совсем о другом. Ты сказала — если родится ребенок… Почему ты сомневаешься?

— Я действительно не уверена, смогу ли осчастливить тебя. Обстоятельства как-то раз загнали меня в угол, и я убивала своего ребенка, как могла, потому что боялась иметь маленькую копию своего мужа, а ребенок боролся за свою жизнь тоже, как мог. Девочка родилась на седьмом месяце еще живой, а потом она умерла на моих глазах, и ее унесли в целлофановом пакете неизвестно куда. Позже я получила приватные разъяснения, что это отделение патологии, а не родильный дом, инкубаторов здесь не водится, и вообще спасать ребенка после того, что я делала, смысла не имело. А потом я с трудом выздоровела, но шансы иметь детей у меня очень ничтожные. Судьбу, правда, я не испытывала — так было спокойней жить. Твоя дочь была моей страховкой, но, оказалось, ты ее удочерил.

— И ты меня пожалела?

— Я понимала, что у тебя в семье неладно, но что я могла предложить тебе взамен?

— Какой диагноз тебе ставили?

Я сказала.

— Не самое страшное, с моими связями в медицинских кругах можно будет что-нибудь сделать. Но я уже был готов к чему-нибудь в этом роде, когда брал Катеньку с собой на вокзал. Надеюсь, ты это поняла теперь?

— Я поняла уже после отъезда, что ты все равно найдешь меня на каком-нибудь перроне. Но стоит ли тешить себя надеждами?

— Почему бы и нет? Разделим участь патриархов, у них всегда были сложности с этим вопросом, а зато какие дети получались! Но в любом случае я хочу прожить свою жизнь с тобой, и завтра ты переедешь ко мне.

С площадью потом разберемся.

— Готова уважать твой выбор.

— Скажи — пока, а то я не поверю в свое счастье.

— Не скажу, но мы будем скандальной парой.

— Нет, — сказал он, — теперь все будет по-другому.

— Придется опять поверить.

— Вот и прекрасно, едем к тебе, но сначала ответь на один вопрос — меня сильно мучило это еще на перроне.

— Отвечу, зловещих тайн у меня больше нет.

— Где твой чемодан?

— Я его выбросила на помойку в пять утра после твоего отъезда, а через несколько часов Янька валялась в грязи в моем вечернем платье и на каблуках, — тут я припомнила все детали нашего прощания, и Андрей засмеялся — впервые после встречи на вокзале.

Потом мы поехали в сторону Даниловской площади, где находилась моя однокомнатная квартирка, и потихоньку из-за туч начало пробиваться солнце. Когда я раздевалась в прихожей, то увидела, что подошвы моих кроссовок стали абсолютно чистыми, и последние песчинки Пакавене остались где-то в московских лужах.

Глава 15

Я прочел текст на дискете и наметил общую стратегию поиска. Хотелось увидеть женщину, чье воображение создало тот странный мир, куда мне довелось попасть невесть каким образом. Воображения мне всегда не хватало — это сказывалось в моей работе, и я сейчас смертельно завидовал этой самой племяннице.

В тот памятный день я пересек Белоруссию, свернул в Даугавпилс, вырулил из города и вскоре попал в молочно-серое облако.

— Черт! Почему здесь такой туман? — подумал я на повороте шоссе, и это было последним, о чем я успел подумать. Очнулся я во влажной ночной траве от приятного женского пения, и, приоткрыв глаза, обнаружил себя в центре хоровода.

— Ансамбль «Березка», что ли? — пришла мне в голову вялая полудохлая мысль, — но почему они без сарафанов?

Я еще долго лежал в сладкой полудремоте, прислушиваясь к незнакомым словам, а девушки медленно двигались по кругу в своей целомудренной наготе и пели, должно быть, о райском блаженстве. Их голоса звучали нежно и слаженно, как в церковном хоре, и я всем сердцем возжелал этого милого вечного покоя.

— Мама! — сказал я одной из них, чьи глаза смотрели на меня с самым большим участием, — мама, возьми меня к себе!

Глаза ее сразу же засияли звездным светом, и я поспешил к ней, спотыкаясь о кочки — так сильно хотелось скрыться в тепле ее тела. Ах, как далеко было идти до звезд, но когда мои ноги погрузились в теплые мягкие хляби, я понял, что уже пришел домой, и теперь мне остается только самая малость — лечь на дно, свернувшись калачиком, и уснуть.

Но уснуть мне не дали — мама вцепилась в меня острыми когтями и намертво присосалась к моему рту холодными скользкими губами. Круг мгновенно сомкнулся, и хороводницы бросились отталкивать маму и рвать в клочья мою куртку. Нужно было встать на ноги, и я хватал их за длинные мокрые волосы, но руки скользили вниз, а ноги вязли в иле, и я кричал, захлебываясь мутной вонючей водой, пока черная тень не закрыла небо надо мной, и мои мучительницы не отпрянули от меня со звериным воем.

Потом все стихло, и я уже не барахтался и был совсем смирным, когда на меня накинули рыбачью сеть, и я вознесся в ней через прозрачные ворота в сияющий золотой город. Здесь были изумрудные газоны и зоопарк с дивными животными, и в этом городе жили только мужчины, и один из них был моим отцом.

Папа рыбачил в юности, а потом стал капитаном дальнего плавания и уплыл навсегда, и я не помнил сейчас его лица, а, возможно, я его никогда и не видел.

До папы, очевидно, я так и не добрался, потому что в начале следующей серии я лежал в сетях на той же мокрой траве, а какая-то женщина в толстой вязаной кофте из некрашеной шерсти и широкой коричневой юбке сидела у моих ног и рассматривала меня с нескрываемым любопытством, а рядом с ней лежала забытая дворником метла. Я тоже стал разглядывать женщину, потому что убежать было невозможно, а она внушала мне некоторое доверие цветом и длиной своих волос — они не были зелеными и торчали на голове коротким густым ежиком.

— Ks t? — спросила меня женщина на незнакомом языке, но я понял.

— Я не знаю, — с трудом извлеклось из моей памяти, потому что действительно было совершенно непонятно, кто я, откуда я и куда должен идти, — I do not know.