Николай Добролюбов - Внутреннее обозрение

• Название: Внутреннее обозрение
• Автор: Николай Добролюбов
• Жанр: Публицистика

Статья является вступлением к первому «Внутреннему обозрению» «Современника», написанному С. Т. Славутинским (см. о нем примеч. к статье «Повести и рассказы С. Т. Славутинского» – наст. т., с. 680–681), и представляет собой программу нового отдела. В этой небольшой работе нашли выражение основные элементы революционно-демократического мировоззрения Добролюбова: мысль о негодности всего общественного здания России и бессмысленности его частичных перестроек, вера в народ как единственную силу, способную коренным образом изменить жизнь.

---

Из чувства человеколюбия взываю ко всем моим соотечественникам, которые принуждены будут ехать на перекладных по одному из российских трактов: запаситесь мелкою монетою по расчету на все протяжение вашего пути! Потеряйте 10 %, 12 %, даже 15 %, не пугайтесь громадности пожертвования, не надейтесь, что вам авось как-нибудь сойдет с рук ваша лень и беспечность, а отчасти и боязнь напрасной потери 15 копеек на рубль… Верьте, что иначе постигнут вас в пути столь великие затруднения и будут повторяться столь часто (приблизительно через каждые 20 верст), что вы рады будете бросить не только вышепоименованные проценты, но и самый капитал, и решительно станете оставлять ваши кредитные билеты, не пытаясь уже ожидать на них сдачи.

И отчего, подумаешь, такой недостаток в деньгах? Куда они девались? Ответ простой: ушли за границу, а те, которые не успели убежать туда, спрятаны в внучках, в подпечках, в земле, в ладанках – у нашего простонародья… Первое не подвержено ни малейшему сомнению: сделан был даже расчет, что если в год поедет русских всего только 100 тысяч (цифра весьма умеренная – 275 на каждый день, не больше), то уже одни золотые, выдававшиеся им до сих пор на паспорты (по 60), составят 30 миллионов руб. сер. Но, разумеется, каждый путешественник этим не ограничивается; мы будем очень умеренны, если скажем, что каждый путешественник издержит на поездку, средним счетом, впятеро более взятой нами нормы. Итого, значит, 150 миллионов изъяты из обращения, отняты у национальной торговли, сделались достоянием чуждым. Ужасно!.. Просто бы, кажется, запретил этим господам ездить за границу, транжирить родные денежки! Право бы, запретил, если бы от меня зависело…

Да ведь еще оправдываются. Один господчик мне недавно расписывал. Говорит: «Пословица идет: не в деньгах счастье, а политикоэкономы говорят: не в деньгах богатство. Велика вам прибыль будет, ежели я здесь-то останусь, а у вас ничего нет для моего продовольствия… Много ли я трачу здесь на отечественные-то произведения? Белье на мне – полотно из-за границы, а работали его во французском магазине, которого хозяин во Франции землю купить собирается. Платье – сукно и материи из-за границы, а портной мой давно уж себе в Берлине дом выстроил… Сапоги, правда, из русской кожи, да ведь зато я и в Германии требовал непременно русской кожи на сапоги, и еще платил за нее втридорога; стало быть, что имеет свое достоинство, так и не пропадает… А что касается до моего сапожника, это опять француз, давно поговаривающий о возвращении в Париж. Даже парикмахер, который меня стрижет и бреет, и тот повезет наши денежки к себе – в Безансон. Теперь возьмите содержание: пью ли я чай или кофей, ем устрицы или омаров, ставлю на стол вино – ведь это все не наше, ведь деньги за большую часть моего обеда все-таки идут за границу. Войдите в мою квартиру: эти обои из-за границы привезены, мебель обита заграничной материей, этот рояль, ноты, газеты, лампы, эти безделушки на моем столе – все ведь заграничное. Мы выходим, я сажусь в коляску, которая опять-таки не в России сделана. Мы отправляемся в театр, но ведь не пойду же я в Александровский… Иду я в Михайловский или в Большой, и кому же я плачу деньги? Французам и итальянцам. А взгляните на этих дам в ложах бельэтажа: отыщите на них хоть ниточку, которая не была бы оплачена за границей. Шелк, бархат, кружева, брильянты, вееры, бинокли – откуда все это? Вычтите же теперь всю сумму наших заграничных расходов, много ли останется для отечества? Хлеб и говядина, которые я съедаю, да плата прислуге, за мою квартиру, – ведь только. И всего-то немного выйдет, – да еще я замечу, что если я, живя за границей, не плачу в России за хлеб и говядину, так ведь зато я и не ем их, стало быть у вас сберегается продукт, и если он вам лишний, так кто же мешает сбыть его за границу? О прислуге скажу, что мое отсутствие еще полезно в том смысле, что заставит, пожалуй, человека, оставшегося без места, взяться за какой-нибудь производительный труд, вместо того чтобы добывать пропитание угождением моим капризам. Квартира, точно, – статья прямая, но касающаяся больше знаменитого г. Сорокина, нежели моего любезного отечества… Ну, а г. Сорокин и без того богат; о нем много сокрушаться не стоит».

«Вы мне скажете, – продолжает господчик, – что здесь я по крайней мере приобретаю все заграничные товары, уже оплаченные пошлиной, и этим доставляю доходы государству. Прекрасно; но ведь я зато и покупаю эти товары уж не по той цене, как за границей. Пошлина с товара выплачена не купцом, а мною же, потребителем, да еще и фрахт, и процент за комиссию, и барыш всех торгашей, через чьи руки прошел товар… Значит, с одной стороны, мы обогащаемся, берем пошлину, а с другой, разоряемся – выплачиваем ее всю, да еще с значительными прибавками. Где же выгода, какая тут выгода, спрашиваю я вас?.. И на каких основаниях осмеливаетесь вы утверждать, что мы увозим из России полтораста миллионов денег, которые без того, видите, не вышли бы за пределы любезного отечества?»

Само собою разумеется, что я не стал спорить с господчиком, а отослал его к прекрасным статьям Московского купца и г. Козлова (в «Московских ведомостях») об «экономической жизни России», где великая финансовая пагубность поездок русских за границу признается за аксиому{32}. Не знаю, угомонится ли он, когда увидит мнения авторитетов… (ибо хотя г. Козлов с Московским купцом еще не большие авторитеты, но за ними стоят и другие, гораздо важнейшие).

Вот относительно второго случая, то есть скрывания денег в ладонках, нечего даже и противоречий опасаться, Дело ясное! И расчет тоже сделан примерный. В «Одесском вестнике» г. Виктор Бочаров рассказывает вот какое открытие, сделав которое он даже воскликнул, подобно Архимеду: «Нашел!» «Вот куда девается звонкая монета!» – и под этим заглавием напечатал следующую статейку:

На днях случай привел меня сойтись на рынке с знакомым мужичком, у одного из менял, которые производят здесь свои обороты под открытым небом, при ящике на столе, представляющем разменную кассу. Мужичок просил дать ему два полуимпериала на кредитные билеты, и когда меняла объявил, что за каждый полуимпериал следует заплатить 5 руб. 65 коп., то знакомец мой, не торгуясь и безусловно, начал доставать из узелков бумажные деньги. Замечено, что крестьяне Ростовского уезда, казенных селений, и прежде того довольно часто выменивали здесь золото на кредитные билеты; но как не было поводов к исследованию причин такого размена, то факт и оставался без внимания. Ныне же при обнаружившемся недостатке и исчезновении звонкой монеты такое желание мужичка приобресть два полуимпериала заинтересовало бы каждого. Чтобы узнать тому причину, я выждал окончания размена и завел с ним разговор. Считая излишним передать этот разговор в подробности, скажу только, что мой знакомый – государственный крестьянин, житель Ростовского уезда, селения Батайска. У мужичка было 200 полуимпериалов, накопленных им от продажи сельскохозяйственных произведений. Из 200 полуимпериалов 13 выпросила у него жена для отдачи в пособие на новое хозяйство своему зятю, а так как он имел мало надежды, чтобы эти деньги были скоро возвращены, то и старался пополнить прежнее число полуимпериалов.

Кроме мужичка, разменявшего бумажные деньги, я знаю и других, гораздо богаче, которые прибегали к подобному же размену. Следовательно, если хозяин посредственного состояния имеет 200 полуимпериалов, то люди более достаточные должны иметь несравненно более значительную сумму в звонкой монете. Это обстоятельство невольно наводит на мысль: как велик может быть общий капитал, отнятый таким образом у нашей торговли и хранящийся теперь у земледельцев без всякого обращения? Что каждый селянин нашего уезда мог скопить себе порядочную сумму – в том нет ни малейшего сомнения; это доказывается тем, что после войны все сельские произведения вздорожали более чем вдвое и держатся до сих пор в таких размерах, начиная от хлебных продуктов до самых ничтожных произведений сельского хозяйства. Притом же близость селений от города доставляет большое удобство к сбыту по высокой цене всех вообще произведений, без излишней траты времени и денег на провоз. Быт же государственных крестьян, или, так сказать, образ их жизни, остается тот же, что и за двадцать лет пред этим: селянин нашего уезда, кроме плуга и бороны, другой промышленности не знает; на нем такого же сукна серая свита, такого же холста рубаха; его жена и дети одеты так же, как и прежде; о пище нечего и говорить. Конечно, и тут бывает не без исключений, но они весьма редки и проявляются только среди тех людей, которые имеют более сношений с городскими жителями.

Для определения цифры мертвого капитала, состоящего без обращения в руках государственных крестьян, возьмем один Ростовский уезд и положим на каждую земледельческую семью не 200, а только по 40 полуимпериалов. К Ростовскому уезду принадлежат 10 казенных селений; все они расположены почти в окрестностях города. Названия селений следующие: Батайск, Койсуг, Кулишовка, Когальник, Круглая, Новобатайск, Екатериновка, Александровна, Елисаветовка, Ейское и несколько хуторов. К ним можно причислить еще лежащие также близ города армянские селения: Чалтырь, Кошкины, Нецветай, Салы и Крым. По статистическим сведениям, во всех этих селениях и хуторах числится 28 000 семейств. Полагая, как сказано выше, по 40 полуимпериалов на семью, мы увидим, что у наших поселян хранится мертвого капитала 1 120 000 полуимпериалов, или 5 768 000 руб. сер.