Раймон Кено - Последние дни

• Название: Последние дни
• Автор: Раймон Кено
• Издательство: Астрель: ACT
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-17-064610-4, 978-5-271-26540-2

«Последние дни» — это рассказ о жизни и конце времен, о преходящем и вечном, о грустном и смешном. Для одних героев речь идет о последних днях юности, для других — жизни. Последние иллюзии, последние надежды, последние аферы, последняя любовь — несколько занятных историй, выхваченных из водоворота жизни искушенным взглядом старого официанта парижского кафе, в душе философа и большого поклонника астрологии. Пародийное и вместе с тем философское произведение, едко написанное, изобилующее нелепыми ситуациями, беспристрастная и откровенно веселая книга.

Раймон Кено (1903–1976) — один из признанных классиков XX века, выдающийся французский писатель, поэт, сценарист, переводчик, математик и художник, участник сюрреалистического движения, один из основателей УЛИПО (Мастерской Потенциальной Литературы или Управления Литературной Потенцией), Трансцендентальный Сатрап Патафизического Колледжа, директор «Энциклопедии Плеяды», член Гонкуровской академии.

---

— Дорогой друг, я не хотел вас обидеть.

Браббан глотнул своей отравы.

— Бр-р-р! — буркнул он. — А какой был абсент до войны! Как вспоминаю, грустно делается. Теперь от абсента отказались, и думаете, стало меньше алкоголиков[36]?

— Нет, — бодро подхватил Бреннюир, — конечно же нет.

— Кстати, последний раз я пил абсент в девятнадцатом, в Константинополе. Два года тому назад, так вы не поверите — до сих пор чувствую вкус во рту.

— Вы не говорили, что были в Константинополе, — заметил Толю.

— Я вам еще о многом не говорил, — ответил Браббан, подмигивая.

Два его приятеля рассмеялись с таким азартом, какой бывает от двойной порции перно.

— Ха-ха-ха, — веселился Толю.

— Ха-ха-ха, — веселился Бреннюир.

— Ха-ха-ха, — веселились оба, ничего не понимая.

— Ха-ха-ха, — не веселился Браббан. — А как дети?

— Скоро экзамены, трудятся.

— Я точно помню, что ваша дочь готовится к экзамену на бакалавра, к «баку», как теперь говорят, но вот не могу сообразить, как называется экзамен, который будет сдавать ваш сын. Удивительно.

— У него будут экзамены по психологии и морали-и-социологии, он получает диплом по философии.

— Черт побери! Это должно быть ужасно интересно — философия, психология и все прочее. Но и сложно.

Он опустошил стакан, по стенкам которого стекало несколько капель мутной жидкости; маленький кусочек льда, блеском напоминавший тусклый изумруд, лежал на дне, превращаясь в жижу. Браббан стал рассматривать все вместе: капли, стакан, стенки, лед, и сказал:

— Странно, что философии учат детей. Философом становишься с годами. Насмотришься, как я, войн, катастроф, страданий, тогда и начинаешь философствовать. Но на чем может основываться философия восемнадцатилетнего юноши, хотел бы я знать?

— Вы путаете, Друг мой, — вмешался Толю, — путаете.

— Что я путаю?

— Это заблуждение часто бывает у тех, кто далек от университетских занятий. Слово «философия» не всегда означает одно и то же. В Сорбонне под философией понимают определенный набор дисциплин, таких, как психология, социология, история философии, логика, которые не имеют ничего общего с тем, что в обиходе называют философией.

— Что поразительно, — пробормотал Браббан.

— Вот дьявол, уже полвосьмого, — протявкал себе под нос Бреннюир, глядя на карманные часы с секундной стрелкой.

— А психология? — спросил Браббан. — Разве психологу не нужен определенный опыт наблюдения за людьми?

— Все то же заблуждение! Научная психология и психология, как ее понимает обыватель, — это абсолютно разные вещи. И только первая существенна на экзаменах.

— Нам пора идти, — сказал Бреннюир, доставая из кармана жилета мелочь.

— За один круг плачу я, — сказал Браббан.

Толю и его свояк ушли. Философ-обыватель остался один. Подошел Альфред.

— Хорошая сегодня была погода, — сказал он.

— Даже очень хорошая.

— О да. Можно сказать, что даже очень хорошая.

— Послушайте, Альфред. Что вы называете философией?

— Представьте себе, месье, что как-то раз один из молодых посетителей забыл на скамье философский трактат, пособие для экзамена на бакалавра. То есть, сами понимаете, солидный труд. Так вот, месье, оказалось, что это какая-то белиберда. Не говоря уж о том, что там было не все. Например, ни слова ни о магнетизме, ни о планетах, ни о статистике. Удивительно, правда? Кстати, месье, нескромный вопрос: то дело, о котором вы упоминали зимой?..

— Продвигается, спасибо. Надеюсь, что вы не ошиблись.

— Слишком мала была вероятность ошибиться, месье.

— Альфред, у меня новый проект. Проект — громко сказано, но, в общем, скажите, это осуществится?

— Это началось сегодня?

— Да.

— Это тайна?

— Да.

— Деньги?

— Нет.

— Понимаю, понимаю. В каком месяце вы родились?

— В мае.

— Так у вас скоро день рождения?

— Не напоминайте.

Альфред заглянул в свой блокнотик.

— Девять шансов из десяти. Вы получите желаемое.

Месье Браббан улыбнулся.

— Я бы предложил вам выпить со мной.

— Здесь это не принято, месье.

— Знаю, знаю.

— Месье может оставить чаевые.

Месье Браббан улыбнулся.

— Значит, все удастся?

И подумал: белошвейка, белошвейка, белошвейка, белошвейка.

— Знаете, что называют философией в Сорбонне? — продолжил Браббан. — Социологию, логику и прочее в этом роде, но о том, как надо жить — «уот»[37]? Ни слова.

— Как раз об этом я и говорил, месье.

— Ну вот, видите.

Он протянул Альфреду две бумажки по пять франков.

— Благодарю вас, месье. Планеты никогда не ошибаются.

— Хочется верить, хочется верить.

И он бодро вышел, неся котелок на голове.

IX

Его имени нигде не было; значит, он провалился. Это его особо не удивило; он безучастно смотрел на список, словно искал имя какого-нибудь друга. Удовольствие или досада окружающих внушали ему лишь презрение. С безразличным видом он отправился прочь. Чуть поодаль ему встретился субъект, в котором, как ему показалось, он узнал Роэля. Он сомневался из-за своей близорукости; но субъект подошел к нему.

— Тюкден, надо же. Как поживаете?

— Ничего, благодарю. Вы сдали?

— Сейчас выясню.

— А я провалился, — сказал Тюкден.

— Что сдавали?

— Общ(ую) фило(софию) и логику.

— А я записался на психо(логию) и социо(логию).

Тюкден повернул обратно вслед за Роэлем. Тот просмотрел списки допущенных к устному туру.

— Так и есть. Провал, — сказал он.

— Оба экзамена?

— Оба. Бреннюир допущен к психо(логии).

— Не удивительно, — с презрением сказал Тюкден.

— А Ублен? Я не обратил внимания.

— Его тоже засыпали, вот гадство.

— В этом году засыпали уйму народу.

— Хотят поднять уровень образования. Насмешили.

— Что вы сейчас собирались делать? — спросил Роэль.

— Ничего определенного.

— Можно пойти в Люксембургский сад.

Роэль слышал от Бреннюира, будто Тюкден интересуется современной поэзией, а поскольку они оба только что провалились, он готов был испытывать к нему симпатию. Они прошли мимо шляпного магазина, где был выставлен портрет с автографом боксера Жоржа Карпентьера[38].

— С этим деятелем всем уже плешь проели, — сказал Роэль.

— Полная кретинизация, — согласился Тюкден. — Как и любой спорт.

— Спорт разный бывает, — возразил Роэль. — Идиотство — чемпионаты и истерики вокруг них.

— И правда, — вспомнил Тюкден. — Вы же занимаетесь спортом.

В детстве Тюкден от силы раз семь ударил ногой по футбольному мячу; родители запретили ему даже садиться на велосипед, сочтя этот вид транспорта слишком опасным. Зато Роэль умел ездить на мотоцикле, а прежде слыл будущей надеждой «гака» (Гаврского атлетического клуба). После приезда в Париж он забросил спортивные занятия, но вовсе не презирал их.

Они пересекли площадь Медичи и вошли в Люксембургский сад.

— Где вы живете? — спросил Роэль.

— На улице Конвента. Вы ведь знаете, что теперь мои родители в Париже.

— В Гавр летом не поедете?

— Нет. Думаю, останусь в городе.

— А я поеду в Гавр, — сказал Роэль.

— Теперь он уже не тот, — произнес Тюкден. — А во время войны шикарный был город: с англичанами, китайцами, индусами, кабилами.

— И бельгийцами. Противными бельгийцами.

— Они погоды не делали. А помните, как рабочие расправились с кабилами в районе Рон-Пуан? А китайский новый год на площади Тьер?

— И перемирие. Помните перемирие?

Им навстречу попалась женщина. Роэль заглянул ей прямо в глаза. Она выдержала его взгляд и прошла мимо. Они находились у ворот, ведущих на улицу Ассас.

— Что ж, я вас покину, — сказал Роэль.

— Надеюсь, увидимся в первый день учебного года, — сказал Тюкден.

— Я тоже надеюсь. Брошу эту мерзкую работу воспитателя. Стану свободнее, и можно будет чаще видеться. Прощайте.

Они сердечно пожали друг другу руки. Роэль повернул назад. Тюкден замедлил шаг, затем обернулся: да, Роэль шел за той женщиной. Тюкден шпионил за ними издалека, ему было любопытно, и это любопытство его смущало. Роэль догнал женщину и несколько минут не отставал от нее. Тюкден понял, что он ей что-то говорит. Но не мог разглядеть, отвечает ли она. Роэль продолжал идти рядом с женщиной. Они миновали фонтан, затем поднялись по лестнице. Тут Тюкден заметил, что женщина улыбается. Он остановился и стал рассеянно разглядывать кораблики, которые пускали дети. Солнце начинало садиться. Часы на здании Сената пробили пять. Один корабль перевернулся, и послышалось жалобное мяуканье судовладельца. Тюкден повернул на улицу Ассас. В мозгу у него был туман, плотный туман. Мысль работала вяло. Голова была как ватная.