Олег Широкий - Полет на спине дракона

• Название: Полет на спине дракона
• Автор: Олег Широкий
• Издательство: АСТ, Астрель, Хранитель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-033088-x, 5-271-12626-9, 5-9762-0074-5

О жизни и судьбе одного из самых известных правителей мировой истории, предводителе общемонгольского похода в Восточную и Центральную Европу, хане Золотой Орды Батые (1208—1255) рассказывает роман современного писателя Олега Широкого.

---

Он замолчал, вспоминая подробности того штурма.

   — А и с храмами, если по чести сказать, наших христиан против ваших еретиков как было удержать? Никакая Яса не в подмогу. Латыны вон тоже чужие храмы жгут при случае, особенно те, что с крестами, да не на их папский лад. Где христиане меж собой дерутся — никакие «моавитяне» с «тартарами» не спасут. Не так? А и то сказать, — разошёлся Бату, — когда ваш великий хан Ярослав Мудрый (коего ваш древний епископ Иларион «ханом» величает) на Киевский стол взошёл, что было?

   — Что было? — глухо повторил Олег.

   — Плохо летопись чел, а мне читали... «Погоре церкви» от вашего Ярослава, вот что было... — Хан вздохнул. Этот всплеск оправданий его утомил. Он продолжил тихо: — Чем я хуже Ярослава? Тоже ханом звался, тоясе Русь собираю и князей мирю, «аки младеней сущих». — Про «младеней» Бату вставил по-русски, не по-кумански. — Говорю тебе сие не исповеди ради. Что мне ваша исповедь. А чтобы знал, как наветам противиться. А то знаю я ваших, знаю. Но за писания противные мнихов не трогаю пока, цени.

Резвясь, Бату не спускал с Олега глаз, следил за его лицом. Потом вдруг из многословного, почти беспечного — стал вдруг серьзным и жёстким.

   — Знаю, что ты хотел спасти Рязань от погрома, это достойно похвалы. Но как знал, что я слово сдержу? Не слишком ли доверяешь незнакомцам?

   — Не людям, хан... — несколько оробев, признался Олег. — Я послал бы весточку, чтобы открыли ворота только при одном условии. Ты должен был пред лицом твоих нойонов поклясться именем вашего Мизира, что не тронешь город. Такую клятву не смог бы нарушить и джихангир.

   — Да, ты мудрец, и про Мизира знал уже тогда. И мужества тебе не занимать, — одобрил Бату. — Доехал бы до меня в тот раз — цела бы сейчас стояла твоя Рязань, а ты — князем в ней был бы. Веришь ли?

   — Под сенью Ярослава? — вдруг, осмелев, дерзко ответил Олег. — Не слишком-то сладко. Зря ты дал ему узду над Русью, хан. Он — предаст тебя и переметнётся к Гуюку.

   — Ты и это знаешь? — нахмурился Бату. — Как же советуешь поступить? На кого ещё опереться?

   — Слишком мало знаю, хан. Будет второй поход на Запад, снова запылают и наши города, — ушёл от ответа Олег.

   — Запылает и мой улус, коназ. Ну, а ты? Ты не предашь меня?

   — Кто я такой, чтобы предавать? Пыль серая. Разве на такие вопросы отвечают, хан?

   — Что верно, то верно, — вдруг засмеялся Бату, — хочу тебя, князь, отправить туда, куда ты с Гуюком не доехал — в Каракорум. Нужны мне там союзники из князей, знающие русские дела. Ты из таких, ибо много я слышал от соглядатаев про ум твой и знания. Гуюка же не бойся: к другу моему Мунке-хану поедешь, а он в обиду не даст. Найди там человека по имени Маркуз и жди... Я нухура твоего, Гневаша, пристроил в гридни к Ярославу — жди от него вестей — он человек хваткий.

«Ну надо ж, пострел. Уже и в лазутчики к Бату пролез», — подивился Олег вёрткости своего знакомца. Ему стало весело.

Бату и Михаил Черниговский. 1246 год

Увидев князя Михаила, хан всё-таки был разочарован. Собирая по крупинке сведения об этом человеке, он ни разу не поинтересовался возрастом. И вот перед повелителем стоял высокий костлявый старик. Чем-то (ростом-ли, повадкой) князь напомнил Бату самого Чингиса. Правда, тот — горбился, а не выгибался грудью вперёд. Это сходство, с Потрясателем Вселенной ещё больше усилило неприязнь.

Приехавший вёл себя странно: то ли испуганно, то ли надменно. Он желал выклянчить у Бату грамоту на владение Черниговом, и по всему видно было, князю невыносимо тяжело склониться перед «дикарём и нехристью». Отсюда и нарочитая, а потому глупая величавость.

«Экий петух, — подумал хан, — гордец — не проси, просишь — не гордись».

Хан смотрел на князя и не мог ему надивиться. Не так давно Боэмунд, застрявший в Европе со времён «вечернего похода», передал со своим лазутчиком из города Лиона занятное: Михаил выпрашивал у папистов помощь, чтобы ударить на Бату скопом, всех обиженных в кулак собрав. Бату встревожился и всё думал-гадал, как Михаила (имеющего по старой памяти немалый вес на Руси) то ли выкрасть, то ли заманить в сети. Вызывать князя к себе в юрту прямым указом было бы неумно: зная свои грехи, наверняка не приедет, сбежит. Бату был уверен, что у Михаила хватит ума не явиться на явную расправу, и думал даже отрядить за ним «родственных душ», чтоб привели его на аркане.

Князь приехал сам. Просить Черниговский стол. Вот это да!

Сначала Бату думал, что это мужество, но потом понял: князь, считая хана дикарём, действительно настолько слеп и полагает, что Бату ничего не известно про его интриги на Лионском соборе.

Мстительным Бату не был, но от этой встречи ожидал много приятного для себя. Редко бывало в последние годы, чтобы тупые, как таран, устремления беспощадной Ясы столь совпадали с вожделениями души.

Выслушав просительную речь, хан стал медленно разматывать длинный, пропитанный ядом ответ:

   — Переведите ему: ты просишь Чернигов, князь, но память твоя коротка. Кто не знает простого: есть силы — сражайся, рука ослабла — покоряйся. Если, конечно, о народе своём думаешь, не о жабьей гордыне. Так нет же — защищать свой улус ты, коназ, не захотел, — хан нахмурился сильнее, красные пятна выступили на щеках, как крапинки на коже змеи, — и сдаться не пожелал. А семью свою бросил в Кременце — это как? Глупая дрофа не делает такого. Чернигов свой оставил без панциря нагрудного, уведя дружины, и стало там — куда ни ткни — мягкое брюхо. В этом ли доблесть правителя?

Услышав толмача, Михаил побледнел и покачнулся. Безжалостный дятел совести вдруг забарабанил по вискам.

Тогда, в тот страшный год, семью своего врага тут же пленил вёрткий союзник Бату Ярослав, а Чернигов монголы взяли без труда и хорошенько там поживились. Город брали кераиты Гуюка, и он сполна отыгрался за упрямый острожок Козельск, что был у того же Михаила в подчинении. Бату думал тогда: ладно уж, пусть Гуюк потешится.

Растерзав черниговские владения, джихангир отдал долг Ярославу Всеволодовичу за то, что тот не воевал против в суздальской земле. И тем ещё отплатил, что утопил козельского малолетнего княжича Василия Козлю в его же собственной крови — княжич тоже мог претендовать на киевский великий стол. К тому же Бату позволил захватить в заложники Михайлову семью; Чернигов был обессилен и зубов лишился.

Разор в Черниговском княжестве был выгоден Ярославу: ещё бы, теперь Ольговичи не скоро воспрянут, а Ярославова дружина цела. Выгоден он был Гуюку, тот и нахрапистых нухуров наградил, и будущие владения Бату обескровил.

А вот самому Бату, который стал подумывать о заключении мира со всей Русью, это всё было не очень-то надо. К чему бессмысленные разорения? Покоритесь (на словах) и живите, как жили. Вот про это — что «на словах» — говорилось кому тайно, кому намекали. Умному достаточно.

В Смоленске, где войск черпай не перечерпаешь, его поняли. В неприступном Новгороде пораскинули купеческим умом, согласились. Сильный не о гордыне думает, а как людей своих уберечь, оттого и сильный. Бату проникся симпатией к этим городам. Толковые там люди, поняли его послов с полуслова. Вот на них и обопрёмся против Угэдэя и Джагатая, когда будет надо. Именно они могли против него сражаться и победить. Но именно они его поняли.

С Галичем и Волынью всё оказалось сложнее. Хоть и бегали глаза у коназа Даниила, а величаться не стал. Правда, не столько он не стал, сколько действительные правители тех западных земель — толковые бояре, коим Бату обещал «древлие вольности».

За Галичем стояли союзники-венгры и тогда ещё здравствующий хан Котян. Им тоже было что выставить против уставших туменов. Но и здесь гордыня не перекусила разум.

У коназа же Михаила, засевшего в Киеве, где его терпеть не могли (и за то, что Ольгович, и за то, что гордец и дурак), у Михаила, лишённого семьи и родного города, смысла сопротивляться не было никакого. И надо же так случиться, что именно этот ублюдок отказался от мирных предложений, убил послов Мунке, чем сгубил Киев, сожжённый из-за этого дотла как «злой город». Но это ещё полбеды. Кроме того, он добрался до Венгрии и сумел напугать венгерского короля тогда ещё несуществующим замыслом «Батыги» идти на Венгрию.

Эта ложь была из тех разновидностей лжи, что впоследствии становятся правдой.

Кто знает, может, если бы король выгнал Михаила восвояси, всё для Венгрии бы сложилось иначе. Но, приютив злополучного черниговского князя, мадьярский повелитель усилил сторонников продолжения войны, засевших в тех краях, о которых и не слыхивал толком... В далёком далеке, за тридевять земель, в каракорумской ставке.