Владимир Афиногенов - Витязь. Владимир Храбрый

• Название: Витязь. Владимир Храбрый
• Автор: Владимир Афиногенов
• Издательство: АСТ, Астрель
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-033800-7, 5-271-12871-7

О жизни и судьбе полководца, князя серпуховско-боровского Владимира Андреевича (1353-1410). Двоюродный брат московского князя Дмитрия Донского, князь Владимир Андреевич участвовал во многих военных походах: против галичан, литовцев, ливонских рыцарей… Однако история России запомнила его, в первую очередь, как одного из командиров Засадного полка, решившего исход Куликовской битвы.

---

- Я там не раз бывал, да и другие подтвердят, что Коломна - город зело красен, - сказал боярин.

Но это предложение никто всерьез тогда не принял.

Теперь, подъезжая ко второму после Москвы городу в княжестве, ключевому и по значению: слияние Москвы-реки и Оки, и по богатству, Серпуховской подумал: «А почему бы и нет?! Стареют города, приходят в упадок столицы - одряхлел Киев, померкла слава Владимира, и не пришел ли черед Москве?..»

Князь зачарованно глядел на красивый коломенский храм, стоящий на заснеженном склоне хорошо укрепленного города. Не удержался, поделился с Дмитрием тем, что пришло сейчас в голову.

Но великий князь неожиданно и резко оборвал брата:

- Я боярина Свибла чту и люблю… Но он был на совете неправ, а зачем ты, брат, потворствуешь тому, что не нужно. Москва - город моих предков, стоял, стоит и будет стоять!.. И я все сделаю, чтобы он краше был всех остальных городов на Руси, и не токмо на Руси…

Через какое-то время он положил руку на плечо Серпуховскому и тихо произнес:

- Прости, Андреевич (так называл, когда хотел повиниться перед Владимиром), за резкость мою… Но более не говори об этом.

Свадьбы проходили одновременно, венчал Дмитрия и Микулу митрополит в коломенской каменной церкви. Свадебный пир проходил шумно и весело на подворье местного игумена: гуляли несколько дней; вино лилось рекой, пил, как говорится, и стар, и млад… Но, несмотря на обильные возлияния, Владимир хорошо запомнил тот момент, когда доставал тысяцкий из сундука золотые свадебные пояса и обращался к Серпуховскому и своему старшему сыну Ивану с тем, чтобы вручить эти пояса женихам. Владимир не обнаружил на великокняжеском поясе порченого камешка, и сие сильно смутило князя. Зная о гоноре Вельяминовых, он подумал: «А не произошла ли подмена?! Не захотел ли тысяцкий, чтоб его сын Микула предстал на свадьбе в великокняжеском поясе… Чем не удались Вельяминовы?.. Почему славу и звание великих князей перехватили не местные древние роды на Москве, а какие-то пришлые?.. Мог ведь так рассуждать тысяцкий? Мог…»

В том, что подмена действительно произошла, Владимир убедился, когда хорошо рассмотрел пояса на Микуле и Дмитрии… Сказать ли об этом митрополиту?.. Но Алексий и сам сие обнаружил, улучив время, шепнул князю:

- Молчи…

Князь Владимир понял: «Нельзя пока будоражить людей… Это пойдет только во вред, не надобны раздоры, не нужны они сейчас. Да и не только сейчас!..»

История с подменой пояса всплывет через шестьдесят семь лет на свадьбе внука Дмитрия Донского Василия Васильевича, когда в живых уже не будет ни Дмитрия Ивановича, ни митрополита Алексия, ни умершего намного позже них Владимира Андреевича Серпуховского. Было бы лучше, чтобы все это никогда не всплывало… Но история не красна девица, её не уговоришь, не улестишь ласковыми словами.

Обнаруженный подлог привел снова к открытой ссоре великокняжеского двора с семейством Вельяминовых, что явилось причиной ослепления великого князя Василия Васильевича, прозванного после этого Темным…

Глава 5. СКОПА

Как бы в одночасье сплелись и отобразились в летописях два события: женитьба Дмитрия и начало строительства каменной Москвы: «Тое же зимы князь великий Дмитрей Ивановичь посоветова со князем Володимером Андреевичем и со всеми своими старейшими бояры ставити град Москву камен, да еже умыслиша, то и сотвориша: тое же убо зимы повезоша камень ко граду».

Сколь ни долговечно на Руси дерево дуб, но и его время превращает в труху. Может быть, поэтому летописцы никогда не отмечали год появления того или иного деревянного храма, - внимание их привлекали сложенные из камня, ибо им предстояло стоять и в далеком будущем.

- Гляди, тату, звездочка выкатилась… Ужо завтра метельно не будет, - солидно вышагивая в коротком тулупчике, держа вожжи в руках, говорил малец отцу, дремавшему в санях: уходился смерд Прохор Стырь, по прозвищу Кучма - действительно, космач; из вислоухой шапки, похожей на поповский малахай, выбивались волосы, - но Кучма не только возница плиточного камня, а и помогает грузить его. Вот и уморился…

А сынок Игнашка - вроде помощника. Когда отец дремлет, малец погоняет лошадей.

Сани едут по укатанной дороге, по льду Москвы-реки. Как только русло делает крутой изгиб, спереди кричат:

- Эй, не спи-и-и! Повара-а-а-чива-а-а-ай!.. Пово-ра-а-чи-ва-а-ай!..

Весело Игнашке, по разговорам старших знает, что у всех одно на уме: вот встанет город камен и не страшен будет ему ни один враг…

Только миновали село Мячково, чуть поодаль от него каменоломни, оттого-то и названы они Мячковскими, далее - устье Протвы, затем село Остров, за Островом - Коломенское. Возили камень и днем, и ночью.

Ночью задувал ветер со снегом, крепчал мороз, гривы и хвосты лошадей куржавели изморозью, и слышно было на много верст окрест, как скрипит под полозьями лед. А когда выплывала луна над темными печными трубами крестьянских домов, громоздившихся по широкому береговому склону, то сильнее брехали собаки, и лошади поворачивали голову в сторону этого бреха и фыркали широкими ноздрями, выдувая густой пар.

При подъезде к Москве вожжи у Игнашки взял отец и направил сани с поклажей к тому месту, где в западном углу крепостной стены возводилась башня-стрельня, напротив боярского двора Свибла, оттого и прозвана - Свибловой. Руководить работами здесь выпало старшему сыну боярина Андрея Свибла - Федору.

Следом за Кучмой свернули еще с десяток груженых саней, остальные остановились в другом углу, тоже упиравшемся в Москву-реку. Здесь верховодил молодой боярин Федор Беклемиш - неподалеку от угловой стрельни стоял боярский двор Беклемишевых. С этим семейством соседствовал окольничий Тимофей Вельяминов, родной брат тысяцкого и также родной дядя Дмитрию по материнской линии. Башня, что строилась под его началом, звалась Тимофеевской. Была еще башня-стрельня Собакина (по имени Федора Собаки).

Разгрузившись, возницы собирались на льду Москвы-реки.

- Ну как дела у Беклемиша?

- Да ничо, идут.

- А как у Собаки?

- Тоже продвигаются. С именем Христа.

- Про Свибла и спрашивать нечего. Этот живодер спуску никому не даст…

Но слово «живодер» произносится не осуждающе, а с уважением. Мол, умеет боярин поставить дело.

Федор Свибл, Федор Беклемиш, Федор Собака - тезки, сверстники Дмитрия, вместе когда-то в бабки играли, а сейчас каждому из них доверено важное предприятие.

Но никому более, а только своему брату Владимиру великий князь поручил работы по выкладке потайного хода, который шел под землей и должен был оканчиваться у набережной Москвы-реки. Ход возводился на случай долгой осады и возможного вывода членов семейства великокняжеского двора.

Мастера, работавшие на крепостной стене, назывались «огородниками», а выкладывали потайные ходы уже в звании каменотесов, ибо там, внутри, им приходилось подгонять каменные глыбы, спиливая и подтесывая.

Вообще-то стену вокруг Кромника начали строить не с одной угловой башни или потайного хода, а одновременно по всем трем линиям, разделенным на боярские участки.

Строили наперегонки, стремясь перещеголять друг друга по красоте отделки и внешнему виду каждой башни, а стены делали такими ровными, чтобы приятно было погладить ладонью.

Каменотеса Ефима Дубка князь Владимир отмечал особо - могучие плечи, мускулистая грудь и длинные руки, похожие на клешни рака. Хотя ноги казались короткими и кривоватыми. Издали он казался неуклюжим, неправильного сложения, но вблизи сразу обращал на себя внимание голубыми бесхитростными глазами, рыжими волосами и курчавой русой бородой. Трудиться Ефим мог без устали днем и ночью, работал за двоих и к тому же был очень силен. Однажды у рабочего, везшего тачку с грузом на выброс, застряло колесо в земляном обвале: объехать нельзя, надо срывать обвал. Ефим, поплевав на ладони и отстранив рабочего, взялся за ручки и буквально протаранил тачкой преграждавшую кучу земли, снова образовав проезд.

- Ай да дубок! Силища.

С тех пор будто забыли, что каменотеса звали Ефим - Дубок да Дубок. Иногда и Владимир забывался и тоже называл его так: князь поставил его старшим над каменотесами.

Трудились зиму, и лето, и осень… Каменная стена с девятью башнями шириной от четырех до шести локтей и длиной почти в две тысячи верст опоясала Кромник, вобрав в себя по берегу реки Неглинной соборы Спас на Бору и Успенский, Чудов монастырь, возникший на земле, где стоял ордынский баскакс-кий двор, подаренной митрополиту Алексию ханшей Тайдулой за свое прозрение, церковь Иоанна Лест-вичника, а по берегу Москвы-реки Архангельский собор. Почти равнобедренным белокаменным неприступным треугольником встала стена, явив собою символ первой настоящей победы Дмитрия, верящего: как скрепила эта стена разлетающиеся отсюда веером дороги, так скрепит он своей твердой властью мощь всея Руси…