Петро Панч - Клокотала Украина (с иллюстрациями)

• Название: Клокотала Украина (с иллюстрациями)
• Автор: Петро Панч
• Издательство: Известия
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1961

Роман "Клокотала Украина" - эпическое полотно о подготовке и первом этапе освободительной войны украинского народа против польской шляхты в середине XVII столетия. В романе представлена широкая картина событий бурного десятилетия 1638-1648 годов. Автор показывает, как в украинских народных массах созрела идея восстания против гнета польской шляхты и католической церкви, как возникла и укрепилась в народном сознании идея воссоединения с братским русским народом и как, наконец, загремели первые громы восстания, вскоре превратившегося в грандиозную по тому времени войну. "Клокотала Украина" - это роман о народе. В нем выведена вереница образов, представляющих самые различные сословия и общественные группы того времени. Талантливо нарисованы образы вождей восстания - Богдана Хмельницкого и Максима Кривоноса. Этих двух самобытных, непохожих друг на друга людей объединяло главное - понимание целей справедливой освободительной борьбы. События, изображенные в романе, завершаются политическим и военным триумфом восставших - оккупанты изгнаны с Украины, Богдан Хмельницкий активизирует переговоры с послами русского царя о воссоединении Украины с Россией.  

---

Ехать было легко и приятно, но стрельцы молчали. Провожатому тоже было приказано держать язык за зубами, но его распирало любопытство. Он уже несколько раз пробовал завести разговор, и все напрасно: стрелец ответит «да» или «нет» и опять молчит. Однако провожатый не унимался.

— Вы, верно, едете к пану Адаму Киселю? Как раз в Гощу. Это ж его город. И замок его. И монастырь построил, и школу. Богат! В других городах давно забрали православные церкви под униатские, а у него не трогают. Хоть и православный, а сенатором у них, у поляков. Выходит, когда деньги, так и вера не мешает.

— А что у пана Киселя так велики достатки? — спросил наконец старший из стрельцов.

— Велики ли достатки у пана Киселя? — с готовностью отвечал провожатый. — Да, пожалуй, с вами потягается. Думаете, у него только Гоща? Еще и Фастов, Брацлавщина, город Новоселки, город Кобыжцы. Да, можно сказать, не уступит и польским магнатам, хотя и русин. Леса эти тоже его, а говорят, еще и у вашего царя выпросил дозволения жечь поташ в Трубчевском.

— А как он с людьми?

— Я же говорю, пан — православный, наш, значит, украинец.

— У нас тоже все паны православные, — промолвил с иронией второй стрелец.

Провожатый обрадовался, что наконец вызвал стрельцов на разговор, и теперь стал рассказывать обо всем подробно.

— У вас бог панский, а у нас мужицкий, потому разве вот Кисель да еще там несколько признают его, а то уже к панскому, ляшскому богу потянулись. И правда, какая им корысть от нашего бога? А там и служба и почет. И пан Кисель, должно, только для виду по-нашему крестится, потому, как дошло до дела, так заступился не за православных, а за католиков.

— Это когда же?

— А вот как стали ксендзы взимать с православных десятину на костелы. Хоть ты и не их веры, а пан заставляет отрабатывать барщину и на костел. Другие бы взбунтовались, а наш народ тихий, только сожгли к дьяволу их костел да ксендза убили — и все. Теперь пан Кисель рубит головы заводилам, а главного приказал повесить. Да только не успел: говорят, ночью выломал неведомо кто в стене дыру, отбил замок, связал привратника и главаря освободил. Был — и нет его. И привратников не стало. Обыскали всю Гощу, беглыми их уже записали, а они за решеткой избитые лежат. На свое место бросил их узник.

— А куда же ему бежать-то?

— Как куда? Хотя бы к Кривоносу, к Максиму. Такой есть атаман, говорят, собирает беглых.

— Ты-то его видел?

— Стал бы он каждому показываться, чтоб сцапали его начальники. С людьми его говорил. В каждом селе такого встретишь, а уж на ярмарке и подавно. То милостыню просит, то с кобзой, а то просто казак.

— Что же они говорят? — допытывался стрелец.

Эта настойчивость, должно быть, напугала казака: он, видно, вспомнил наказ сотницкого писаря, потому что вдруг растерянно захлопал глазами.

— Наше дело — служба...

— А на Запорожье бегут? — не унимался стрелец.

Но провожатый уже потерял интерес к беседе и ответил с явной неохотой:

— Да уж кто куда сумеет.

— Мил человек, — сказал добродушно стрелец, — чего спужался? Из Московии тоже бегут к вашему Хмельницкому — и не один! Говорят, армию собирает против поляков. Много уже собрал?

Казак окончательно убедился, что у него хотят что-то выведать. Но не такой он простак, чтобы пойти на эту удочку.

— Мы реестровые его королевской милости казаки, а запорожцы, они вольные, это... всякий там... эге, которые с Хмельницким... а наше дело служба.

В это время всадники выехали из перелеска; на широкой проталине чернели свежие борозды. Несколько пар волов в разных концах поля тащили плуги. Стрельцы за весь день не встретили на шляху ни живой души и потому, завидев людей, сразу же свернули к ним, но в тот же миг все, кто был у плугов, стар и мал, бросились к кустам. Лановой [Лановой – надсмотрщик за полевыми работами], сидевший до того на возу, тоже было побежал, но, видно, заметил у провожатого пернач за поясом, выхватил плеть и стал гнать пахарей обратно. Люди продолжали бежать, остался только дед, сбитый с ног лановым, но и тот хоть на четвереньках, а пытался добраться до кустов. У воза с ярмом всадники сошли с коней и удивленно посмотрели друг на друга.

— Чего это они?

— Испугались.

— Нас?

— А вот лановой скажет.

От кустов, запыхавшись, возвращался поляк с толстыми усами на угодливой физиономии. Плеть он стыдливо сунул за голенище и еще издали закричал:

— Далеко не убегут: я на них собак натравлю, если не вернутся!

— А что это они? — спросил казак по-польски.

— Да посекли их немножко, вот они теперь как увидят верховых, так и наутек... А может, только зацепки искали.

— Случилось что? Пан может спокойно говорить, стрельцы все равно не поймут.

— Ничего не случилось, — по-польски ответил лановой, с любопытством оглядывая московских людей. — Удрали двое, ходят тут, подзуживают, чтоб к Хмельницкому... ну, пан Ки́сель, чтоб другим неповадно, приказал всех хлопов выпороть. К нашему? — И он кивнул на стрельцов.

— Мое дело в Гощу доставить.

II

От волнения у Адама Киселя даже красные пятна выступили на гладких щеках. Мало того что посполитые явили ослушание, когда речь зашла о податях на костелы, мало того что удрал из-за решетки зачинщик и теперь в любой день, в любой час нужно ждать какой-нибудь неприятности, так еще и горожане заварили кашу. Кисель бросил злобный взгляд в окно: не нравится, что дозорцы выгоняют их на работу, не нравится, что и с них требуют дрова, сено и рыбу для двора.

— А то как же! Живете в моем городе, так и коритесь! И стражу поставляйте! Или — пусть жгут пана? Может, еще и рады будете? — Он снова глянул в окно и кого-то передразнил: «Не обернуть нас в хлопов...» Очень я вас боюсь. Еще и пороть буду!

В это время слуга доложил о посланцах от путивльского воеводы. Кисель встревожился.

— Скажи дворецкому, чтоб выпроводили за ворота горожан, всех до единого!

В письме путивльский воевода писал прежде всего о том, что царь и великий князь всея Руси Алексей Михайлович дарует право Адаму Киселю, кроме Трубчевского леса, золу жечь и делать поташ [Поташ – карбонат калия, главные потребители поташа – мыловарение, красильное дело и стекольное производство] также на старых зольнях и в диком чернолесье, в Недригайлове.

Кисель от удовольствия даже руки потер. Но чем дальше читал, тем шире у него открывались глаза, так как воевода вслед за тем оповещал, что «156 года [7156 год по старому летосчислению соответствует 1648 году по нынешнему], апреля в 10 день, писали великому государю, его царскому величеству, из Крыма его царского величества посланники: марта в 5 день сообщил им полонянин, что приехали в Крым к царю с Днепра Запорожских Черкас четыре человека, а прислали их Черкасы крымскому царю бить челом, что стоят они на Днепре, а собралось их пять тысяч, и просили у крымского царя людей, чтоб им идти на королевского величества Польскую землю войною за свою Черкасскую обиду», а крымский, мол, царь тех четырех человек черкас одарил кафтанами и держал их при себе в Бахчисараях неделю и, давши им по коню, отпустил назад; а крымским людям и черным татарам приказал кормить коней и готовиться на королевского величества землю, а в Перекоп к Тогаю, князю Шеринскому писал, чтоб ногайские люди также готовились на королевского величества землю войною. А в Крыму, мол, голод великий, и прошлый год хлеб не родил, а ныне скотина повымерла, и черная татарва войне рада, и без войны, мол, нынешний год никак им прожить невозможно. «И буде та орда в землю королевского величества пойдет, то должно нам быть заодно с вами».

Адам Кисель упал в кресло, опустил руку с письмом на стол и так, уставившись в одну точку, окаменел. А он-то писал и путивльскому воеводе и королю Владиславу, что запорожцы сбираются только для того, чтобы выйти в море, турецкого царя воевать, а на деле выходит совсем иное! И великого коронного гетмана Потоцкого он тоже убеждал, что казаки намереваются погулять по Черному морю. Пускай рискуют головой, было бы на Украине тихо, а перед турецким султаном дипломаты сумеют отбрехаться. Когда же стали магнаты кричать, что по всем украинским селам голытьба уже поднимает голос, ведутся такие разговоры, что вот-вот запылают панские поместья, коронный гетман двинулся с кварцяным войском на Украину. И все же Адам Кисель продолжал твердить свое. Откуда-то из глубины вынырнула мысль: «А что, если коронный гетман подумает, что и его и короля нарочно ввели в заблуждение, что во мне заговорила русинская кровь?» От этой мысли он весь похолодел.

Надо было немедля что-то делать, чтоб развеять самую возможность возникновения таких мыслей. Письмо путивльского воеводы он сегодня же отправит королю и уведомит о нем Николая Потоцкого. Подумал о Потоцком, и у него опять потемнело в глазах: коронный гетман еще в начале года предупреждал, местных магнатов об опасности восстания на Украине и склонял их собирать надворные команды и спешить на соединение с ним. Кисель и этого не выполнил... Но теперь он пошлет не команду, а целый полк.