Николай Буссе - Русские и японцы на Сахалине

• Название: Русские и японцы на Сахалине
• Автор: Николай Буссе
• Жанр: Публицистика

Буссе Николай Васильевич — генерал-майор, военный губернатор Амурской области; род. в 1828 г., ум. 28 августа 1866 г. Окончив курс учения в пажеском корпусе, Буссе поступил на военную службу в Семеновский полк и проводил, как он говорит, «молодость в кругу добрых родных». Жажда широкой деятельности побудила Буссе в начале 50-х годов перейти на службу под начальство гр. Муравьева-Амурского, генерал-губернатора Восточной Сибири, приехавшего на время в Петербург. Через 4 месяца Буссе уже был на Дальнем Востоке чиновником особых поручений гр. Муравьева, который весной 1852 г. послал его в порт Аян. Муравьев в это время занят был присоединением к Империи Амурского края, и Буссе было поручено снарядить экспедицию для занятия о. Сахалина. 25 августа 1852 г. Буссе высадился в Петровском зимовье с десантом в 70 человек, а затем Невельской, управляющий амурской экспедицией, поручил ему управление сахалинской экспедицией и оставил его зимовать на Сахалине. 21 сентября 1852 г. Невельской занял селение Томари, где жили туземцы-айны и рыбопромышленники-японцы; близ него Буссе, по приказу Невельского, устроил военный пост. Жители селения сначала скрылись в глубь страны, но, видя миролюбие русских, возвратились. Однако Буссе приходилось вести себя очень осторожно, потому что туземцы наговаривали русским на японцев и обратно, а японцы не доверяли русским, стремились изгнать их с острова и восстановить против них туземцев. Весной 1853 г., благодаря внушениям японцев, айны из Томари ушли во внутрь острова. 13 апреля в виду русского поста появились японские суда, и Буссе принял меры к защите. Опасность была велика, так как из 64 человек команды 47 были больны цингой, а японцев было втрое больше русских. Однако поведение высадившихся японцев было миролюбиво; целью своего приезда они выставляли охрану рыбаков, но, по-видимому, их послало японское правительство, желавшее завладеть Сахалином и знавшее о нашем конфликте с европейскими морскими державами. При начале военных действий, предложено было сосредоточить все суда Тихоокеанской эскадры и солдат с постов в Императорской гавани. К. Н. Посьет с 3 транспортами прибыл к Буссе и предложил ему снять Муравьевский пост. Буссе, зная, что это не согласно со взглядами гр. Муравьева, предложил, умолчав об этом, разрешить вопрос на общем собрании. Решено было снять пост, и лишь только наши транспорты покинули стоянку у с. Томари, как пост наш запылал, подожженный туземцами. Буссе не пользовался любовью подчиненных и мало заботился о них, так что его солдаты часто терпели голод и холод и болели цингой. Начиная с 1854 г., после занятия нашими войсками устьев Амура, было предпринято несколько экспедиций для снабжения жителей этих стран оружием и провиантом. Самая значительная экспедиция (третья, в 1856 г.), под начальством Буссе, была успешна в смысле достижения цели, но вместе с тем страшно изнурительна. Солдаты до такой степени голодали, что просили разрешения есть трупы умерших товарищей. Причину бедствий видели в торопливости Буссе и стремлении его отстаивать интересы казны, хотя бы ценой жизни подчиненных. В 1858 г. Буссе был назначен военным губернатором Амурской области и умер в этой должности. В «Вестнике Европы» за 1871 г. появились воспоминания Буссе об экспедиции 1852–1854 г. на Сахалин. Автор сообщает много этнографических данных и интересных фактов о присоединении острова к России; кроме того встречаются очень резкие отзывы Буссе об его сотрудниках и начальниках. По выходе в свет этих воспоминаний, в разных журналах были напечатаны опровержения касательно мнений Буссе о его сотрудниках и достоверности фактов, им сообщаемых. Ф. Буссе, «Остров Сахалин и экспедиция 1853–1854 гг.», СПб., 1872. — Возражения на дневник: «Вестник Европы», 1872 г., № 8; «Русский Мир», 1872 г., № 181; «Голос», 1872 г., № 78 (Адм. Фрейганга); «Дело», 1873 г., № 7 (Рецензия на дневник); «Русский Мир», 1872 г., № 45, 46, 50. — Указ министра народного просвещения об учреждении при благовещенском училище стипендии Н. В. Буссе в «Полном Собр. Законов», 1871 г., т. 42, от. 1, стр. 68. В. Ф. [8] Буссе, Николай Васильевич ген. — майор; р. 1828 г., ум. 28 авг. 1866 г. [9]

---

На другой день, 15-го апрѣля, Яма-Мадо прибѣжалъ ко мнѣ въ 9-мъ часу, въ праздничной одеждѣ, спросить, могу ли я принять старшаго начальника. Я отвѣчалъ, что съ охотою приму его. Попросивъ меня, чтобы я призвалъ Рудановскаго присутствовать при свиданіи, онъ убѣжалъ. Я надѣлъ сюртукъ и пошелъ за Рудановскимъ. Отворились ворота крѣпости, и мы увидѣли черезъ окошко шествіе джанчина. Впереди шелъ младшій офицеръ, за нимъ двое и наконецъ старшій. Сзади шли солдаты съ пиками и саблями, всего человѣкъ 12-ть съ двумя аинами, Испонку и Пенкуфнари, одѣтыми въ пестрые халаты. Я вышелъ на крыльцо принять гостей, и помогъ рукой взойти на лѣстницу сѣдому старику, который и былъ старшій офицеръ. Войдя въ комнату, я посадилъ его на диванъ и хотѣлъ-было сѣсть подлѣ него у другого угла, но второй офицеръ, впрочемъ также пожилой человѣкъ, очень торопливо сѣлъ тоже на диванъ, — я взялъ табуретъ и сѣлъ подлѣ дивана. Солдаты размѣстились, кто гдѣ могъ въ моей тѣсной избѣ. Аины сѣли на полъ. Старикъ подозвалъ Яма-Мадо, долженствовавшаго служить переводчикомъ. Тотъ всталъ на колѣни, преклонилъ голову и положилъ руки на колѣни. Старикъ сказалъ ему нѣсколько словъ; тотъ всталъ, отошелъ шага два назадъ, опустился на колени и обратившись въ казаку Дьячкову, моему переводчику, сказалъ ему, что японскій начальникъ благодаритъ русскаго начальника на то, что онъ дружески принялъ ихъ. Я велѣлъ Дьячкову отвѣтить, что я съ своей стороны благодарю его, что онъ довѣрился моей дружбѣ и пріѣхалъ съ рабочими промышлять рыбу, и я надѣюсь, что когда мы поживемъ немного вмѣстѣ, то полюбимъ другъ друга. Выслушавъ мой отвѣтъ, онъ поклонился. Потомъ сказалъ нѣсколько словъ, и мнѣ поднесли въ двухъ чисто отдѣланныхъ ящикахъ гостинцы. Яма-Мадо раскрылъ ихъ — въ одномъ были конфекты, въ другомъ — пастила. И то и другое довольно хорошо приготовлено, только въ конфекты было положено много муки. Я приказалъ подать экстрактъ пуншу, кофе, черносливъ и изюмъ. Экстрактъ пунша очень имъ понравился. Рюмки ходили по рукамъ всѣхъ офицеровъ и солдатъ. Не могу довольно надивиться вѣжливости и благородному обращенію солдатъ японскихъ — конечно, всякаго изъ нихъ можно ввести въ любую гостинную. Видно, съ какимъ любопытствомъ японцы разсматривали различныя вещи, находившіяся у меня; я началъ съ Рудановскимъ имъ показывать часы, зрительныя трубки и разныя картинки изъ книгъ. Осторожность и ловкость, съ какою они осматривали вещи, замѣчательны въ людяхъ, носящихъ званіе солдатъ. Большая часть изъ нихъ ли молодые и многіе очень красивые и статные, но роста вообще ниже средняго. Разсматривая часы и другія вещи, они, обращаясь ко мнѣ, часто повторяли — «пороторика» (очень хорошо), болѣе изъ вѣжливости, чѣмъ изъ удивленія, потому что вещи наши были простой работы и не должны были удивлять японцевъ.

Просидѣвъ часа полтора у меня, джанчинъ простился мною и пошелъ въ казарму. Копьеносцы провожали его, но при входѣ поставили свои прекрасно обдѣланныя пики. Изъ казармы онъ пошелъ въ квартиру Рудановскаго, и просидѣвъ у него съ четверть часа, пошелъ обратно домой. Я приказалъ Дьячкову сказать Яма-Мадо, что я на другой день полагаю отдать визитъ японскимъ начальникамъ. Яма-Мадо просилъ дать знать передъ тѣмъ, что я выйду изъ дому. Утромъ я всталъ съ сильно распухшею вѣкою надъ правымъ глазамъ. Наканунѣ я чувствовалъ нарываніе ячменя, который я вѣроятно застудилъ во время пріема японцевъ. Я послалъ тотчасъ за Яма-Мадо и поручилъ ему передать своему начальнику, что я не могу придти къ нему, но что дня черезъ три я надѣюсь выздоровѣть и тогда тотчасъ же посѣщу его. Послѣ обѣда пришелъ младшій офицеръ и опять со всѣмъ чайнымъ препаратомъ. Вѣроятно, ему хотѣлось убѣдиться, дѣйствительно ли я боленъ. Въ этотъ визитъ онъ мнѣ сказалъ, что при первомъ попутномъ вѣтрѣ пойдутъ три канкася въ Тіатомари за старшимъ джанчиномъ. На другой день, 17-го апрѣля я послалъ Дьячкова съ матросомъ Ефимовымъ искать удобной земли подъ огороды, въ сосѣднемъ селеніи Поруонъ-Томари. Возвращаясь, онъ встрѣтился съ молодыми офицерами, и они вмѣстѣ пошли къ нашему посту. На дорогѣ они разговаривали на счетъ настоящихъ обстоятельствъ, и японецъ разсказалъ ему, что онъ знаетъ, что Путятинъ адъютантъ государя, показалъ, какъ русскіе дѣлаютъ пріемы ружьемъ, и прибавилъ, будто Путятинъ не зналъ, что русскіе пришли на Сахалинъ и что онъ хотѣлъ послать два судна туда и что эти суда придутъ раньше японцевъ, но японцы безбоязненно шли, увѣренные, что русскіе ихъ не тронутъ. Когда пришло время рабочимъ ѣхать, то они спросили губернатора Мацмая, можно ли отправляться на Сахалинъ, и губернаторъ послалъ приказаніе ѣхать, а если они боятся, то приказалъ имъ взять солдатъ. Пріѣхавъ въ Сирануси, они узнали, что суда отъ Путятина не пришли, и потому не зная, какъ приметъ ихъ русскій начальникъ, боялись идти. Разсказъ этотъ имѣетъ много правдоподобія. Какое-то вліяніе имѣло занятіе Томари на переговоры Путятина съ японскимъ правительствомъ, но какое приказаніе онъ дастъ намъ? Я все считаю, что хорошаго тутъ ничего нѣтъ, и что мы должны будемъ оставить Аниву. Офицеръ японскій между прочимъ сказалъ фамиліи своихъ офицеровъ, но просилъ Дьячкова, чтобы не говорилъ объ этомъ его начальнику;- старика зовутъ Мивасама, второго офицера Уди-Сама, а его самого — Сумеди-Сама.

Разсказъ Дьячкова объ этомъ свиданіи съ японскимъ офицеромъ невольно заставилъ меня подумать: «Счастливъ Невельской»! и дѣйствительно — насъ 60 человѣкъ очутилось въ главномъ японскомъ селеніи, безъ увѣренности, что суда придутъ вовремя къ намъ на помощь въ случаѣ нужды, и въ настоящее время онъ долженъ быть въ большомъ безпокойствѣ. Но дѣла наши съ японцами идутъ пока какъ нельзя лучше при сложныхъ обстоятельствахъ, въ которыхъ мы находимся. Это еще не значитъ, чтобы я оправдывалъ или находилъ безполезнымъ занятіе Томари; я по прежнему увѣренъ, что послѣдствія покажутъ справедливость моихъ доводовъ по этому предмету. Я никакъ не могу согласиться съ мыслью, что японцы пришли сюда по одному дозволенію промышлять рыбу, живя вмѣстѣ съ русскими. Вліяніе Путятина ясно — но какъ онъ договорится съ японскимъ правительствомъ на счетъ занятія Сахалина русскими, трудно отгадать; во всякомъ случаѣ мы обязаны Путятину, что не дошло у насъ дѣло до пушекъ. Въ этомъ случаѣ, я не могу сказать, чтобы шансы успѣха были на нашей сторонѣ.

Когда получено было извѣстіе о приходѣ японскихъ судовъ, принялъ всѣ нужныя мѣры къ защитѣ поста. Второе капральство перешло ночевать въ ограду. Орудія заряжены были картечью. Кромѣ часовыхъ, стоявшихъ на башняхъ, поставлены были внутри башенъ при орудіяхъ. Ограда освѣщалась на ночь фонарями. Людямъ указаны были мѣста въ случаѣ тревоги, которая должна была даваться выстрѣлами часовыхъ. Но все это недостаточно было бы для сопротивленія нѣсколькимъ тысячамъ японцевъ, которыхъ правительство ихъ могло, конечно не затрудняясь, прислать на Сахалинъ. Въ особенности ночное нападеніе могло быть опасно, потому что ограда окружена въ 15-ти шагахъ разстоянія съ трехъ сторонъ закрытыми мѣстами, и потому мы не успѣли бы еще встать къ орудіямъ, когда бы непріятель могъ быть у стѣнъ. Нападенія малаго числа японцевъ нельзя было ожидать, — они слишкомъ трусливы для этого. У насъ въ настоящее время изъ 64-хъ человѣкъ 47 больныхъ — большая часть цынгою.

18-ое число. — Я сдѣлалъ всѣ нужныя приготовленія для визита японцамъ, т.-е. сварили кофе и налили его въ самоваръ, наложили на тарелки и блюда — сахару, черносливу и изюму и завернули все это въ шелковые платки. Когда все это было готово, я послалъ казака Березкина спросить японскаго старшаго офицера, можетъ ли онъ меня принять. Къ сожалѣнію Дьяковъ былъ усланъ мною на р. Лютогу съ 4-мя матросами за травами для больныхъ цынгою. Березкинъ воротился съ отвѣтомъ, что младшій офицеръ уѣхалъ на р. Сусую, и что такимъ образомъ старикъ лишенъ теперь своего переводчика, и не зная о моемъ приходѣ, онъ не приготовилъ ничего для моя пріема; вслѣдствіе сихъ важныхъ для японцевъ обстоятельствъ онъ проситъ меня пожаловать на другой день. Очень досадно было получить этотъ отвѣтъ, потому что я зналъ, что три конкася ушло въ Тіатомари, чтобы перевезти оттуда японскаго начальника старшаго между всѣми, которые пріѣхали на Сахалинъ. Этотъ начальникъ далъ знать, что онъ не можетъ посѣтить русскаго начальника, на что я отвѣчалъ, что это его добрая воля знакомиться со мною или нѣтъ; но зная, какъ японцы считаютъ важнымъ всѣ наружныя церемоніи, и что они готовы употребить всевозможныя хитрости, чтобы заставить меня первымъ явиться къ ихъ старшему офицеру, я боялся, что дѣлая визитъ знакомымъ уже мнѣ японскимъ офицерамъ тогда, когда уже старшій пріѣдетъ изъ Тіатомари, они устроять такъ дѣло, что меня приметъ онъ.

Дѣйствительно, во 2-мъ часу мнѣ дали знать что показалось три паруса — это были конкаси, посланныя наканунѣ въ Тіатомари. Яма-Мадо пришелъ сказать, что идутъ японскія суда. Я спросилъ его, что это, идетъ ли старшій ихъ офицеръ; онъ отвѣчалъ, что нѣтъ: понъ-джанче такой же, какъ уже пріѣхавшій сюда старикъ. Съ этимъ я его отпустилъ, сказавъ, что когда суда подойдутъ ближе, я посмотрю съ башни на пріѣздъ новаго офицера. Часа въ три пополудни мнѣ дали знать, что конкась подходитъ въ берегу и что младшій офицеръ и Яма-Мадо идутъ ко мнѣ съ чайнымъ приборомъ. Ясно было, что они хотѣли удержать меня дома, пока будутъ выходить японцы съ судовъ. Я тотчасъ же вышелъ съ трубою на башню. Суда еще были въ саженяхъ 200 отъ берега, когда мнѣ доложили что японскій офицеръ пришелъ въ комнату и проситъ видѣться со мною. Я сошелъ внизъ, поздоровался съ Сумеди-Сама и Яма-Мадо, и сказалъ имъ, что я хочу видѣть встрѣчу японскаго начальника, и пригласилъ ихъ выйти вмѣстѣ со мною на башню. Отказываться было нельзя; лукавые японцы видѣли, что я ихъ понялъ. Взошедъ на башню, я началъ разсматривать море, а бѣдные японцы въ своихъ легкихъ одеждахъ не знали куда скрыться отъ холоднаго вѣтра, который сильно дулъ на высотѣ башни. Наконецъ, они спустились внизъ, приглашая и меня пойти съ ними въ комнату, — я обѣщался тотчасъ придти, какъ кончится церемонія пріѣзда офицера ихъ. Съ двухъ первыхъ конкасей, подошедшихъ къ берегу, вышло человѣкъ 20 солдатъ и встали толпою на берегу. Третій конкась сталъ подходить и потомъ вдругъ убралъ парусъ и остановился: къ нему подошли лодки съ двумя японцами, которые стали переговариваться съ находящимися на конкасѣ. Замѣтно было какое-то смятеніе, причиною которому, разумѣется, была зрительная труба, наведенная мною на нихъ. Наконецъ начали притягивать конкась къ берегу, но не у того мѣста, гдѣ приготовлена была сходня и огорожено мѣсто, а далѣе къ средней высотѣ бухты. Аины наскоро набрасывали мостки на избранномъ мѣстѣ для схода на берегъ офицера. На конкасѣ я нашелъ до 20-ти чел. японцевъ въ разныхъ одеждахъ, съ саблями, съ ружьями, съ пиками. Всѣ они поднялись на берегъ и стали въ кучу. Кое-гдѣ сидѣли на землѣ, склонивъ голову, японскіе и аинскіе работники. Наконецъ вышедъ старшій, всѣ преклонилсь и потомъ начали строиться для шествія, которое и двинулось въ слѣдующемъ порядкѣ: впереди два японца о двухъ сабляхъ, одинъ на другимъ; за ними, два японца несли на плечахъ полосато-украшенный шестъ, длиною въ двѣ сажени; за ними, одинъ конецъ о двухъ сабляхъ, далѣе японецъ въ остроконечной черной шапкѣ съ круглыми полями; на нимъ шесть солдатъ въ два ряда о три; съ правой и лѣвой руки японцы въ шляпѣ, за ними два офицера въ шляпкахъ, далѣе солдаты въ томъ же порядкѣ какъ предыдущіе. За солдатами опять офицеры, потомъ солдаты, сзади ихъ одинъ офицеръ, а за нимъ двое офицеровъ безъ шляпъ. Офицеры въ шляпахъ имѣли на спинѣ мѣдныя выточенныя бляхи съ чайное блюдечко величиною и разныхъ формъ. Солдаты имѣли за плечами ружья, а нѣкоторые пики. Гдѣ именно шелъ старшій офицеръ я не могъ разобрать. Процессія эта, пройдя нижній японскій домъ, начала подниматься по аллеѣ къ дому выстроенному на горѣ, гдѣ скоро она и скрылась за воротами. Я спустился внизъ и сказалъ Самеди-Сама, что удивляюсь, какъ пріѣхало такъ много офицеровъ, вмѣсто одного, о которомъ они мнѣ говорили прежде. Онъ отвѣчалъ, что это младшіе все офицеры. Напившись чаю, они ушли.