Владимир Пашинин - Герои среди нас(сборник)

• Название: Герои среди нас(сборник)
• Автор: Владимир Пашинин
• Издательство: Физкультура и спорт
• Жанр: О войне
• Год: 1970

Грудь многих ветеранов советского спорта украшают ордена и медали, полученные ими за подвиги, совершенные на полях сражений в годы Великой Отечественной войны. Там, где всего труднее, где требовались колоссальное физическое напряжение и выдержка - и на передовой линии, и в глубоком вражеском тылу, - находились эти закаленные, мужественные люди. Они служили примером, по ним равнялись остальные. Прочитав эту книгу, посвященную 25-летию победы над фашистской Германией, читатель познакомится с воинами-спортсменами, которые вместе со всем советским народом доблестно защищали Родину от нашествия гитлеровских полчищ

---

Дело пошло. Но как-то раз во время работы он ощутил в палате напряженную тишину. Думал: ошибся, сбился? Но от двери прозвучал голос комиссара госпиталя.

- Извините, товарищ Макаренко. Я вам помешал. Продолжайте, пожалуйста!

А потом комиссар пригласил его к себе.

- Не согласились бы вы составить комплексы упражнений для других палат? Для всего госпиталя? И возглавить эту работу?

Он согласился. Ходил по палатам, проводил занятия, готовил инструкторов-методистов, придумывал новые комплексы, а для тех, кто еще надеялся вернуться на фронт, вводил в комплексы приемы штыкового боя. Командование госпиталя объявило ему благодарность.

Он думал о других и меньше думал о себе. И от этого ему становилось легче. Будущее уже не казалось таким безнадежным. Сообщил о себе близким. Мать, жена, дети обрадовались его "воскрешению из мертвых". Ведь в декабре сорок первого пришла к ним похоронная: на месте разрыва снаряда нашли останки его товарищей и решили, что и он погиб.

Вернулся домой. И тут снова навалилась тоска. Особенно тяжко становилось, когда мать и жена уходили на работу, а дети - в школу. Что делать? Как жить дальше? А тут еще на почве той же контузии - головные боли, адские, нечеловеческие, и бессонница, которая хуже всего.

Страшным было это время для Бориса Григорьевича. И неизвестно, чем бы все кончилось, если бы не товарищи по старой, довоенной, работе. Профессор Петров и другие бывшие сослуживцы Макаренко стали настойчиво предлагать ему идти работать преподавателем в техникум физкультуры.

Несколько раз он прогонял их: "Преподаватель?! Учить подростков?! Чему я теперь могу научить?!".

Но со временем их предложение стало казаться Борису Григорьевичу не таким уж диким. Теперь, когда все уходили на работу, он старался больше передвигаться по комнатам, говорил вслух - объяснял уроки. Стал дальше и дальше уходить от дома - упражнял мышцы, учился ориентироваться в темном бесконечном пространстве…

Когда, сдавшись новому напору товарищей, наконец пришел в техникум, - первый и последующий уроки прошли удачно. Он выдержал труднейший экзамен перед подростками, которые никому не делают скидок.

Так расступилась тьма.

Через некоторое время его пригласили в педагогический институт на кафедру физвоспитания, потом - на кафедру легкой атлетики в институт физкультуры, который основали в Алма-Ате в сорок пятом году.

Конечно, не просто все это было, нашлись люди, которые считали его служебное продвижение благотворительностью в ущерб серьезному делу. И их трудно обвинять, они были убеждены в этом, они отвечали за подготовку молодых кадров. Но когда прослушали его лекции, когда увидели, как он чертит на доске летящие диски, как свободно ходит, объясняет, сказали: "У нас нет замечаний".

- Не может быть! - возразил он. - Недостатки бывают у всех педагогов. Даже у самых лучших.

- Ну что ж, если хотите… Вы, пожалуй, много передвигаетесь по аудитории.

Много передвигается!? Слепой!? Когда у всех слепых - скованность, боязнь пространства!

Этот упрек был лучше всякой похвалы.

- Борис, ты не думаешь, что тебе пора готовиться к защите диссертации? Мы выделим тебе специального человека для чтения литературы, - как-то сказали ему товарищи.

Он опять было отказался. Но теперь ненадолго. Научная работа давно манила его. Вокруг старых блокнотных записей родились новые мысли.

Теперь его все чаще видели на состязаниях, куда он приходил с друзьями. Он плавал в силу второго разряда и ни разу не наткнулся на стенку - чувствовал ее приближение. Бегал на коньках. Безошибочно узнавал, сколько студентов в аудитории - 25 или 30. Мерился силой рук с преподавателями института - ставил локоть на стол - и побеждал всех, кроме одного - с борцовской кафедры. Печатал на машинке, без устали слушал чтение книг, заказывал новые.

Иные удивлялись: зачем ему столько надо? Для чего, например, он ходит на соревнования, когда все равно ничего не видит? Но он понимал, чего ему не хватает - не хотел снисхождения, не хотел защищаться на тройку, - и, прислушиваясь к возгласам судей, к реакции зрителей на трассах и стадионах, вводил себя в нужную атмосферу. Воскрешал былое в сознании и знал почти всех лучших спортсменов не просто по газетным статьям, а по интонациям голоса, шумному дыханию у финиша - живым непередаваемым чертам.

Ну, а спал…

Спал мало, как прежде, по четыре часа в сутки. А когда бессонница, головные боли посягали и на это время, он делал гимнастику, обливался холодной водой и стучал на машинке с еще большим упорством, стараясь пересилить недуг.

Диссертацию Борис Григорьевич защитил в Московском институте физкультуры. Вскоре он стал доцентом.

А несколько лет назад ему на кафедру принесли письмо с фотографией от полковника Курганова. На ней была запечатлена гаубица. Та самая, которая стояла среди сосен и елей в промерзшем подмосковном лесу, где разорвался снаряд… Оттуда она дошла до Берлина, громила врага в его логове.

* * *

Я улетал из Алма-Аты переполненный впечатлениями от встречи с Борисом Григорьевичем. Смотрел в окно самолета и думал, как рассказать о его жизни.

Он ведь еще иногда пишет рассказы. Отвечает на письма юных читателей. Он помнит цвет неба, травы, солнца, хотя давным-давно в саратовском госпитале старый профессор пророчил ему: "Через пять лет для вас все станет серым. Одинаково серым. И нет такой силы, которая могла бы воспрепятствовать этому".

Ошибся профессор! Сила такая есть. Имя ей - беспредельные воля и мужество.

Л. ГОРЯНОВ

ПОХОРОНЕН БЫЛ ДВАЖДЫ ЗАЖИВО.

В тысяча девятьсот сорок седьмом году я служил во флотской газете "Красный черноморец". Стояло жаркое южное лето. В ту пору к нам пришла с дружеским визитом эскадра кораблей английского флота. Севастополь открыл ей объятья. В программу встречи входил и большой спортивный праздник - матчи по футболу, плавание, гребля, бокс…

Состязания по боксу собрали прямо-таки невиданную аудиторию. На Водной станции, где они проходили, расположилось несколько тысяч зрителей. И любители этого мужественного вида спорта не раскаялись в своем энтузиазме. Все встречи были интересными. Но я хочу рассказать об одной.

…На ринг вызвали атлетов тяжелой весовой категории.

- В левом углу, - объявил судья-информатор, - мичман и чемпион английского флота Джек Бенкс, в правом - старший лейтенант Алексей Чернышев…

Голос судьи, усиленный динамиком, еще не смолк, когда над трибунами, над бухтой, казалось, над всем городом повис взволнованный возглас:

- Алексей!

Мы все повернулись к человеку, выкрикнувшему это имя. Перед нами был военный моряк в форме главного старшины. Его грудь украшали несколько орденов Красного Знамени, два ордена Славы, ну а медалей - не счесть. Сейчас он стоял подавшись вперед и жадно вглядывался в тот угол ринга, где спиной к трибунам сидел советский боксер. И когда Алексей Чернышев обернулся на крик, главный старшина схватился за голову и зашептал:

- Не может быть! Не может быть! Ведь я ж его похоронил в сорок первом…

И все-таки это был тот самый Алексей Чернышев. Я познакомлю вас с его удивительной, почти невероятной биографией.

Весной тысяча девятьсот тридцать шестого года выпускник Центрального института физкультуры, ученик прославленных мастеров ринга Льва Темуряна и Константина Градополова, чемпион Москвы Алексей Чернышев был призван на службу во флот. Он попал в город русской славы, в город солнца и улыбок - Севастополь. Три месяца учебы.

И вот уже лейтенант Алексей Чернышев - начальник физической подготовки линкора "Парижская коммуна", флагмана черноморской эскадры.

Можно было бы написать целую повесть о том, как заразил он великой любовью к спорту личный состав этой плавучей крепости. И о том, как за короткий срок стал кумиром черноморцев. Чемпион флота, чемпион Крыма, победитель первенства Военно-Морских Сил, участник всех всесоюзных соревнований!.. Сильный, быстрый, он радовал на ринге не только этими качествами, но прежде всего своим высоким искусством, безупречной техникой, неудержимой отвагой.

"Начальнику физподготовки линейного корабля "Парижская коммуна" лейтенанту Алексею Чернышеву не нужно агитировать своих подчиненных, уговаривать их любить спорт. Лучшая агитация - он сам. Каждый старается подражать этому бравому командиру, прославленному чемпиону ринга", - читаем мы в очерке, который летом сорокового года посвятила нашему герою флотская газета.

Удалось мне разыскать и корабельную газету тех лет. В ней часто печатались статьи лейтенанта Чернышева. Вот одна из них, в номере от 22 июня 1941 года.

"В разгаре спортивное лето, - писал Алексей Чернышев. - И мы с новой силой провозглашаем лозунг, что каждый моряк должен быть отличным спортсменом. У нашего корабля в этом отношении большие успехи, добрые традиции. Мы выиграли многие ответственные соревнования, подготовили немало чемпионов.