Нариман Джумаев - Огонь войны (Повести)

• Название: Огонь войны (Повести)
• Автор: Нариман Джумаев
• Издательство: Туркменистан
• Жанр: Современная проза
• Год: 1969

Нариман Джумаев — автор многих рассказов и повестей, изданных как в Туркменистане, так и в Москве. Повести «Огонь войны», «Поединок», «Мстители», написаны по материалам Великой Отечественной войны, участником которой был автор. С гордостью рассказывает писатель-фронтовик о своих боевых товарищах, которые вышли победителями из самых тяжелых испытаний. …«Караван идет по звездам» — так называется повесть о борьбе туркменского народа за Советскую власть. Повести Н. Джумаева полны романтики, подкупают жизненной достоверностью и занимательностью.

---

— Дай зажигалку.

Ступени круто шли вниз. Под ногами дробилась и осыпалась битая штукатурка. Зажигалка то и дело тухла. Не хватало только сорваться и сломать себе шею.

— Ну, как? — услышал Кемал нетерпеливый голос Никодима Арсентьевича.

— Да погодите вы, — с раздражением ответил Кемал. — Ни черта не видно.

Он снова щелкнул зажигалкой. Желтое дрожащее пламя выхватило из темноты полки, заваленные отрезами какой-то материи. Кемал даже остановился, пораженный. Ох, ты, вот живут люди! Небось свой магазин имеют. Или так — на черный день.

Ступеньки кончились, и он, пригнувшись под нависшим сводом, шагнул к полкам. Протянул руку к отрезу и тут же отдернул ее, — пальцы наткнулись как бы на кучу легкой пыли, от прикосновения ткань бесшумно рассыпалась прахом. Видно, все это богатство опалило жаром.

— Буржуи проклятые, — проворчал Кемал и стал осматриваться, отыскивая съестное.

Никодим Арсентьевич пролез в щель где-то правее входа, там и должна была быть картошка. Кемал сделал несколько шагов вправо и увидел то, что искал: куча припорошенных известью картофелин лежала под проломом у самой стены подвала.

— Есть! — крикнул обрадованный Кемал, снял свою кургузую шинель, потом гимнастерку, завязал рукавами ворот и стал набивать ее картошкой. Шинель он надел поверх нательной рубахи.

— Вот, — тяжело дыша сказал Кемал, передавая набитую картошкой гимнастерку товарищам. — Будем возвращаться, разложим по карманам, угостим наших.

Он сказал «нашим» и сразу вспомнил товарищей по стрелковой роте, воюющих сейчас где-то, и знакомую полевую кухню, и знаменитую кашу, которой славился повар Пахомов, которого все называли почему-то Пахомычем. Сердце сжалось от минутной тоски. Эх, сейчас бы вместе с ними, пусть даже в самом жарком бою, в пяти шагах от смерти… «Лучше бы убило меня тогда, — с болью подумал Кемал, вспомнив, как попал в плен. — А то оглушило, и очутился среди врагов». Но он тут же поправил себя: не среди врагов, а среди своих товарищей, оказавшихся по несчастью в плену. И улыбнулся: какое это чудесное слово — товарищ…

Здесь, за колючей проволокой, под дулами автоматов, они в подавляющем большинстве своем оставались верными законам армейского товарищества, жили по принципу, который приняли сердцем: сам погибай, а товарища выру-чай. В душе они оставались солдатами, пусть даже безоружными, готовыми в любой момент пойти в смертельный бой. Собственно, они и вели этот бой, невидимый, тайный, но не менее опасный бой с лютым врагом. Даже такие, как Никодим Арсентьевич, которых сломил страх, все-таки не шли на предательство, оставались верными солдатскому долгу в этих страшных условиях лагерной жизни и смогут прямо глянуть в глаза своим, когда они придут. Даже Хайдар… Впрочем, с Хайдаром надо было еще разобраться, он не внушал доверия, и к нему все еще приглядывались.

— Чем же занимается хозяин дома? — услышал Кемал голос Никодима Арсентьевича.

Каджар спросил конвойных по-немецки. И уже по тому, как посерьезнели лица конвойных, Кемал понял, что фашист занимается отнюдь не торговлей тканями.

— Этот тип, — сказал Каджар, сдвинув брови, — делает передвижные газовые камеры.

— Душегубки? — голос у Кемала дрогнул.

Каджар кивнул.

В это время в глубине сада показалась знакомая плотная фигура хозяина. Немцы заметив его, вскочили и хрипло закричали на пленных:

— Лос! Лос! Шевелись!

Застучали ломы и кирки.

Немец подошел, остановился, широко расставив ноги в начищенных ботинках и крагах, и заложил руки за спину. Стекла пенсне отсвечивали, и глаз было не видно. Он молчал, но его гитлеровские усики недовольно шевелились.

В это время из подвала с трудом, боком, вылез Хайдар. Он не удержался, решил сам посмотреть, что хранится внизу, и теперь, не видя еще хозяина, радостно заговорил:

— Вот, братцы, где…

Он стоял на четвереньках и отряхивал шинель. И тут увидел блестящие краги. Он медленно, наполняясь страхом, стал поднимать голову и встретил стеклянный взгляд фашиста. Не вставая с колен, Хайдар протянул к нему руку и разжал черную ладонь, на которой лежала обгорелая картофелина. Говорить он не мог и только замотал головой, стараясь, видимо, показать, что ничего дурного он не сделал, только достал эту картофелину…

Немец молча шагнул к нему и сильно ударил кованым ботинком в лицо.

Хайдар всхлипнул и повалился навзничь, обливаясь кровью. Теперь он видел только ноги, обутые в блестящие краги, и, теряя власть над собой, закричал:

— Не убивайте! Я не виноват! Я сдался добровольно, я буду служить вам…

Но немец уже уходил своей твердой размеренной походкой.

Никодим Арсентьевич нагнулся, над Хайдаром, поднял его голову, стал вытирать тряпкой окровавленное лицо.

Хайдара бил озноб. Он всхлипывал и смотрел вокруг глазами, из которых медленно уходил страх.

— Хайдар! — позвал Кемал. — Ты что, правду сказал?

Хайдар остановил на нем непонимающий взгляд.

— Ну, то, что добровольно сдался в плен, — пояснил Кемал, напряженно ожидая ответа.

Хайдар вдруг вырвался из рук Никодима Арсентьевича и сел.

— Отвяжись! — истерически закричал он. — Умник! Праведник! Учить меня будешь?

— Оставь его. Знаешь, у русских есть поговорка: «Не тронь… вонять не будет». Потом разберемся.

Придя а себя, Хайдар пожалел о случившемся. Немец все равно ничего не понял, а перед своими он себя разоблачил. «Поди, докажи теперь, что не добровольно сдался. Надо было сразу сказать, что просто так сболтнул, от страха, чтобы немца обмануть, а я вместо этого накричал на Кемала».

Хайдар со злостью вгонял в трещину лом и раскачивал глыбу. Тревожные мысли не давали ему покоя.

Как быть теперь? В лагере ему не поздоровиться, это ясно. Среди немцев действует антифашистская организация, предателям они не прощают. Запросто могут придушить ночью… А что, если пойти к эсэсовцам?

Он даже оглянулся тайком, словно боялся, что прочтут его мысли. Но никто не обращал на него внимания.

— Лос! Шевелись!

Снова по песчаной дорожке шел к развалинам хозяин.

— Работай! Работай, ребята! — закричал Хайдар, холодея от ужаса. — Лос!

Кемал стоял на уцелевшей стене. Собственно, делать ему здесь было нечего, взобрался он на стену с единственной целью получше осмотреть двор. Он мог спрыгнуть, но в последний момент решил остаться, гордость не позволила показать свой страх перед фашистом.

Немец шел не спеша, тяжело печатая шаг. На этот раз он даже не взглянул на пленных, направляясь к воротам. Может быть, ему позвонили по телефону, и теперь он шел по важному делу, которое занимало его целиком.

Он поравнялся со стеной, и Кемал сверху увидел его светлую плешину, два блеснувших стеклышка пенсне, скрепленные золотой дужкой на крупном носу. И словно что-то толкнуло Кемала. Он не успел ничего подумать и даже почувствовать, — просто нагнулся, взял почти целый кирпич и со всей силы бросил его вниз.

И только когда немец упал, Кемал, мгновенно вспотев, понял, что он сделал. Он слышал, как хрустнул череп, как потемнела от крови плешина, как отлетело, исчезнув в пыли, пенсне. Никто не мог видеть немца по эту сторону стены, за шумом работы услышать этот дьявольский хруст, но ведь сам Кемал стоял на виду у всех, и часовые, если только смотрели в его сторону, конечно все поняли. Ему было страшно отвести взгляд от лежащего внизу фашиста, но он пересилил себя и оглянулся.

Конвойные стояли рядом. Остроносый угощал ефрейтора сигаретой, что-то сказал, и оба засмеялись.

Нет, ничего не заметили. Значит, у Кемала есть время хорошенько все обдумать.

Он спрыгнул вниз и взялся за лом.

Он работал исступленно, бил и бил ломом по кирпичным сцементированным глыбам. А мысли лихорадочно метались в его голове. Что делать? Что теперь делать?…

Кемал не заметил, как Хайдар, на ходу развязывая веревку, которая заменяла ему ремень, зашел за стену. И тут раздался душераздирающий крик.

Бледный, с трясущимися губами и глазами, неимоверно расширенными от ужаса, выбежал Хайдар из-за стены и заметался по двору.

Конвойные щелкнули затворами, ефрейтор приказал на всякий случай:

— Хальт!

Это было излишним, так как кроме Хайдара никто не двинулся с места. Только перестали работать.

— Там! Там! — кричал Хайдар, указывая на стену.

Ефрейтор на секунду глянул туда, подскочил к Хайдару и сильным ударом автомата сбил его с ног.

— За что? Это не я! — завопил Хайдар.

Но ефрейтор деловито, словно всю жизнь только этим и занимался, несколько раз пнул его сапогом в лицо и выругался:

— Verdammt noch mal![8]

Ефрейтор приказал что-то солдату, и тот засеменил на своих кривых ногах к воротам, — наверное, к телефону.