Михаил Булавин - Боевой 19-й

• Название: Боевой 19-й
• Автор: Михаил Булавин
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: История
• Год: 1956

В романе Михаила Булавина описываются одни из самых катастрофических действий Гражданской войны - тяжелейших и ожесточенных боях Красной Армии против Добровольческой армии в 1919 году

---

Но вот знакомый склад. Надя поворачивает голову и вздрагивает. Около дороги, в луже крови, лежит часовой. Вокруг него — стреляные гильзы. Видимо, он защищался до последней возможности. Еще утром НгДя видела его веселым, улыбающимся...

Город занят врагом с налета, но за станцией по-прежнему бухают орудия и строчат пулеметы. Там бьется Петр Паршин.

В центре города около одного из домов стоят нарядные люди. Они возбуждены и не могут сдержать своих восторженных чувств, с жадным любопытством разглядывают девушку. Надя приближается к толпе и слышит сквозь шиканье чей-то злобный голос:

— Попалась какая-то лярва...

Ненависть, смешанная с глубоким презрением, охватывает ее сердце. Она отдала бы сто лет своей жизни за один год свободы й борьбы. Но как, как вырваться ей из этой западни! Не глядя на глазеющую толпу, она проходит мимо с высоко поднятой головой.

Надю привели в штаб части, разместившейся в гостинице, и втолкнули в какую-то каморку. Смолк уличный шум, изредка доносились орудийные выстрелы.

Бой под станцией разгорался с нарастающей силой. Белые, не ожидавшие такого стойкого сопротивления, предпринимали одну атаку за другой. Ряды бойцов пехотной школы и коммунистической роты редели. Измученные беспрерывным боем красноармейцы понимали, что напора противника им не сдержать. На правом фланге казаки прорвались к станции и начали стрелять в эвакуирующихся. Положение ухудшилось. Дезертиры сидели под охраной нескольких бойцов и поглядывали по сторонам. Сознавая свое нелепое положение, они поеживались и просили вооружить их винтовками убитых. Но только те из них, которые с самого начала перестрелки по своему собственному почину выполняли роль подносчиков патронов или уносили с поля боя раненых красноармейцев и перевязывали* им раны, получили оружие.

Устин и Зиновей сидели за пулеметом, зорко наблюдали за малейшим передвижением противника и, подпустив казаков на близкое расстояние, открывали по ним огонь. Раненный в плечо Семен, морщась от боли, медленно перезаряжал винтовку и посылал в белых пулю за пулей.

Но вдруг он ахнул и опустил левую руку. На рукаве гимнастерки ниже локтя расползалось пятно крови. Семен скрипнул зубами и, плотно прижав руку к груди, свирепо крикнул дезертирам:

— Вы что тут притулились, чертово отродье!.. А ну, подымись, сволота!

— Товарищ!.. Товарищ!.. — обратился один из них к подошедшему Паршину. — Как же мы? .. Кабы у нас винтовки...

— А почему у вас их нет?! Где вы были раньше?— едва сдерживая гнев, сурово спросил Паршин и вдруг, вспыхнув, крикнул: — Добыть винтовки* самим вон там! — показал он в сторону казаков. — Товарищ Блинов! — обратился он к Зиновею. — Возьми десяток бойцов и установи на станции. пулемет. Казаков там немного. Мы их отобьем и закрепимся.

Семен правой рукой, помогая плечом и грудью, продолжал заряжать винтовку и, прежде чем выстрелить, старательно целился.

Казаки нажимали вновь. Сопротивление красноармейцев слабело с каждым часом.

— Их тысячи, а нас сотни! — свирепо крикнул Устин, и когда казаки, делая перебежку, стали приближаться к окопам, он заметался и заорал в приступе ярости:—Дай патронов!.. Дай скорее!..

Выхватив у Семена гранаты и зарядив винтовку, он выскочил из окопа.

— Что он задумал?! Что он делает? ..

— Стой! — закричали ему вслед.

— Не мешай! — ответил Семен.

Устин пробежал шагов тридцать по направлению к противнику, метнул гранату и, выстрелив несколько раз с колена, побежал навстречу казакам. Следуя его примеру, из окопов выскочил рыжий Клим и несколько бойцов. Это воодушевило остальных. Выхватив наган, Паршин скомандовал:

— За революцию — вперед!.. Ур-ра-а!!

— Ур-ра-а!.. — загремело в ответ.

Коммунистическая рота бросилась в контратаку.

Сухо трещали выстрелы, строчили пулеметы, рвались гранаты. Зиновей втащил свой пулемет на крышу товарного вагона. Грохнули орудийные выстрелы... Атака была отбита, но как долго протянется передышка — никто не мог сказать. Временный успех не очень радовал. Бойцы не досчитывались многих. Не стало и рыжего Клима. Тяжело раненного Семена перевязали и осторожно перенесли в помещение станции.

Вечер. Изредка одиночные выстрелы вспугивали тишину. Рота насторожилась и ждала боя.

Устин был мрачен и молча чистил пулемет. Напрасно Зиновей старался с ним заговорить. Он отвечал односложно и нехотя.

Пробравшиеся из города коммунисты сообщили Паршину о том, что днем казаки схватили Надю Болдину и никто не знает, что с ней. Паршин еще больше осунулся. Лихорадочно поблескивавшие глаза глубоко запали. Он часто вздрагивал и, что-то обдумывая, подолгу смотрел в одну точку. Устин осторожно на него поглядывал, вспоминал о белокурой девушке в агитпункте и хмурился.

Улучив минутку, Петр подошел к Устину и, словно про себя, сказал:

— А 4*уда, как думаешь, пробраться... нельзя?

Устин попробовал замок пулемета, щелкнул курком

и безнадежно покачал головой.

— Нельзя.

Паршин тяжело вздохнул.

— У тебя есть махорка?

Устин молча подал кисет.

Паршин скрутил цыгарку и, не зажигая спичку, чмокал губами, пробуя раскурить.

— Потухла, — сказал он.

— А вы ее не зажигали.

— Разве?..

Паршин постоял в раздумье, потоптался, затем вернулся на свое место.

XII

Быльников сидел в отведенной квартирьером комнате.

«Выбрал минутку, чтобы написать тебе и... пожаловаться на жизнь. Родная Вера, я стараюсь не задавать себе вопросов, за что я борюсь и для чего должен жертвовать своей жизнью. Ради кого и чего... Любимая, я устал от походной жизни и от этой страшной войны, преисполненной мерзости и бесчеловечности. Я чувствую себя в этом мире глубоко несчастным и одиноким. Любимая...»

— Ах, нет, не то, не то... — бормочет он й мысленно продолжает письмо:

«.. .Я не могу рассказать тебе о том, что я желал бы...»

В соседней комнате девушка в белом ажурном платье бренчит на гитаре. Она пробует напевать, но голос срывается. В комнату к Быльникову вплывает нежный запах духов и пудры. Сотник понимает: девушка старается ему понравиться.

«Ну, что ж... пой, девушка, пой...»

Он закрывает глаза... Перед сомкнутыми веками темнота. Потом вдруг ярко, как в свете молнии, предстали: пленный, зарубленный по приказу Бахчина, казак перед костром, поющий молитвенно и грустно о Кубани и жене, девушка-разведчик... Где она? ..

За стеной девичий голос под аккомпанемент гитары выводит:

Все сметено могучим ураганом,

И нам с тобой осталось кочевать..,

Быльников вскочил и, расстегивая ворот гимнастерки, выдохнул:

— Вера!

Песня оборвалась. В комнате стукнула гитара и заныла, как стальная пила. Отчетливый шепот:

— Это он тебя зовет...

Быльников оглянулся и громко сказал:

— Нет! Простите! Я никого не звал.

Он торопливо сунул неоконченное письмо в карман и, словно слепой, пошел к выходу.

Надя сидела бледная, измученная жаждой. Перед Бахчиным лежали бланки опросных листов. Сейчас они не вызывали у него никакого недоумения и раздражения.

Прямым, угловатым почерком он старательно вывел: «Болдина Надежда». Не глядя на нее, спросил:

— Фамилия?

— Болдина, — ответила она устало, тоном полного безразличия.

— Имя?

— Надежда.

— Отчество, год и место рождения... губерния... уезд... волость... Тэк-с, тэк-с. Вероисповедание? ..

Все было записано так, как требовалось. Бахчин откинулся в кресле, свел руки и, хрустнув пальцами, поднял брови.