Виктор Шевелов - Те, кого мы любим - живут

• Название: Те, кого мы любим - живут
• Автор: Виктор Шевелов
• Издательство: Картя Молдовеняскэ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

Книга включает лучшее произведение автора - роман "Те, кого мы любим, - живут", написанный в последние годы жизни, а также ряд повестей, рассказы для детей и юношества.

---

Здоровье постепенно восстанавливалось. Андрей уже ходил по палате, даже прогуливался во дворе. Настрое­ние поднялось: он надеялся скоро вернуться в строй, наверстать упущенное, навсегда избавиться от бремени беспомощности и надоевшего ему однообразия. Пере­писка с Наташей возобновилась с новой силой. Они зна­ли каждый шаг друг друга, делились всем, что вскипало в груди, к чему тянуло, звало. Наташа не хуже самого Андрея могла рассказать о его соседях, врачах, забот­ливой няне и о многих других подробностях жизни ее близкого друга.

За месяц до полного выздоровления Андрея в Сверд­ловск из фронтового госпиталя прибыл капитан Край­нев. Он попал в палату к Андрею. Увидев на тумбочке фотографию Наташи, капитан авторитетно изрек:

— Красива. Романтик за такую жизнь отдаст. Осо­бенно этот монгольский тип глаз. Сильно.

Одногодки Щербатов и Крайнев почти ничего не име­ли между собою общего. Андрей в сравнении с капита­ном казался юнцом. И не столько по внешнему облику, сколько по взглядам и убеждениям. Прожив сравни­тельно немного, Крайнев испытал за три жизни. Семь раз ранен, на каких только не перебывал фронтах, слу­жил командиром взвода, разведчиком, десантником и некоторое время — адъютантом у генерала. Был он к тому же и незаурядным рассказчиком анекдотов. Люди к нему буквально липли. Относясь беспечно к жизни, он никогда ни на что не жаловался и, пожалуй, не страдал. Популярным человеком капитан стал и в госпитале. О нем заговорили, выдумывали много небылиц, пере­давали из уст в уста его остроумные анекдоты. Он был красив, отличался атлетическим сложением.

Андрей крепко подружился с капитаном, рассказы­вая ему о Наташе, читал ее письма. Капитан умел слу­шать. Но в заключение обычно повторял:

— Не осуди, женщине — не верю.

— Фома! — смеялся Андрей и с жаром принимался доказывать. — Они приносят нам жизнь, оберегают и украшают ее...

— У всех влюбленных — песня на один мотив.

V

Срок лечения кончался. Андрей торопился выписа­ться, уже укладывал в крохотный чемодан свои немуд­реные пожитки, перечитывал и упаковывал драгоцен­ные письма. И чем ближе подкрадывалось расставание с привычной, надоевшей ему обстановкой, тем сильнее покалывало и учащеннее билось сердце. Привычка — вторая натура, переломить ее трудно, покидать же об­житое — еще труднее. Капитан Крайнев, поглядывая на товарища, шутил, сравнивал его с разведчиком, рву­щимся на передний край, к опасности, — суетится, летит к новой буре, будто и в самом деле в ней найдет себе успокоение. Он как будто собирался равнодушно рас­статься с Андреем. «Что ж, попутный ветер в спину», — говорил он ему. В душе же скорбел, как никогда. Он еще ни к кому не привязывался так крепко. Полюбил он Андрея за его откровенность и чистоту чувств. Плачу­щий в душе всегда смеется на людях. Что-то подобное творилось и с Крайневым. Скупой на похвалы, он готов был щедро излить их Андрею. Общаясь с ним, он стал чувствовать себя как-то обновленнее, сам того не подо­зревая, стал более добрыми глазами смотреть на мир.

От Наташи в самый канун отъезда Андрей получил письмо. Читали вместе с капитаном. «Третьего дня, — писала она, — мы форсировали Днепр — эту хмурую, тяжелую реку. Я представлена к правительственной на­граде. К какой? Боюсь говорить. Встретимся — узнаешь. Ты везде, всегда со мной...»

Капитан помрачнел, долго, сидел, задумавшись, гус­тые брови сошлись у переносицы, глаза заволокло гру­стью. Он смотрел куда-то мимо счастливого Андрея, безучастно слушал его восторженные комментарии письма.

— Что, друг, приуныл? — ткнул в плечо капитана Андрей.

— Была у моего генерала (разжаловали, правда, его, и поделом) полевая жена, — проронил с насмеш­кой Крайнев. — Варей звали ее. Тоже, кстати, врач. Она тоже получила два ордена...

Андрей вскочил со скамьи, скомкал в руке письмо, губы его посинели.

— Как ты смеешь? Подлец! — и наотмашь ударил Крайнева по лицу.

Крайнев, не дрогнув, сидел неподвижно, только по­бледнел; на лице багровел след от пощечины.

— Благодари судьбу, что был мне другом, — выда­вил он из себя. Поднялся и, пристально глядя на Анд­рея, добавил: — Вторично обжигаюсь на людях: первый раз — на женщине, теперь — на мужчине. — И, резко повернувшись, вышел.

Спустя два дня уехал Андрей на фронт. Но что с ним произошло? Его будто подменили. Он ненавидел капи­тана, презирал себя, тревожно думал о Наташе. Грязные руки прикоснулись к святому чувству. Остальное дори­совало болезненное воображение. Он спрашивал себя: по-прежнему ли любит Наташу? Отвечал утвердительно и в то же время сознавал — что-то надломилось в его груди.

В Москве Щербатов попросился на Первый Белорус­ский фронт. Наташа была на Третьем Украинском. До­роги разошлись. Андрей знал, что поступает безрассуд­но, противоестественно. Скоро Наташа совсем потеря­лась из виду. Но думать о ней он не переставал, надеясь на какой-то случай, который должен был все восстановить, вернуть его жизнь в прежнее русло. Однажды, уже прибыв к месту назначения, он написал Наташе по старому адресу. Ответа не последовало. Успокаивая и утешая себя, он старался рассеяться, заслонить прошлое, но тупая боль поселилась в нем и не покидала его. Боясь самого себя, через полтора года Андрей женился на медицинской сестре — милой простой девушке и, кажет­ся, полюбил ее. Кажется?.. Нет, он любил свою жену, но уже не той любовью, какую испытывал к Наташе.

О ней ему ничего не было известно. Время к тому же выветрило, стерло в памяти много былых замет. Встре­тились они через шесть лет случайно. Стояла зима, поро­шила метель, воздух был бел и мир — задумчив. На­таша мало изменилась, только стала как будто красивее. Ее чуть-чуть монгольские с искоркой глаза по-прежнему смотрели приветливо. В пышных волосах поблескивала седина — след прошлого: в числе первой небольшой группы смельчаков Наташа перебралась на западный берег Днепра. Отбросив санитарную сумку, на клочке отвоеванной береговой земли легла за пулемет, вызвала на себя огонь...

— И ты мог, смел обо мне так подумать!—с горечью спросила она у Андрея, когда он, оправдываясь, прого­ворил что-то невнятное.—А впрочем...—Наташа помол­чала. — Да... ты не любил. Прощай, Андрей.

С тех пор минуло много времени, и он ничего не слыхал о ней. А вчера к нему на прием зашла незнако­мая женщина и передала конверт.. То было письмо от нее. Наташа просила помочь определиться на работу ее подруге. В конце письма — приписка:

«На всякий случай, предупреждая твой вопрос, за­данный хотя бы из вежливости, несколько слов скажу о себе. Работаю главным врачом городской больницы, недавно мне присвоено звание заслуженного врача рес­публики, второй год замужем. Если ты помнишь меня, то поймешь, что это все, что надо было для моего сча­стья...»

Андрей молча курил. Мне было грустно.

КОГДА СВЕТИТ СОЛНЦЕ

Над селом лениво курились дымки. У печек-времянок хлопотали вернувшиеся с поля хозяйки; тут же вертелись чумазые малыши в ожидании ужина. По склону холма в село, пыля, скатывалась отара овец. Было слышно, как в разнобой тренькали самодельные колокольцы, подвязанные к шеям овечек; раздавался хриплый лай собаки. Солнце почти коснулось вершины холма. Деревья и степь в преддверии сумеречной дре­моты присмирели. Пахло сухой землей, сладким дым­ком и пылью.

Дед Оника, примостившись на завалинке, подставлял зябнущее старое тело лучам заходящего солнца. Дневная теплынь еще не схлынула, но старику было холодно. Видно, жизнь его идет к закату. Если даже солнце не может добраться до костей, то так, наверно, оно и есть– прошла жизнь. Еще вчера все выглядело по-другому. А если скинуть еще недельку, месяц или год-два, а то и всю дюжину, то он, Оника, знал глубину и соль жизни. Густой его чуб, черные глаза, усы, что были выхолены с ранней молодости, — всем он, Оника, взял: и умом, и удалью, и статью. Не у одной синеглазой красавицы заходилось огнем сердце при виде Оники. Шел по селу, и дома чистыми окнами слали улыбку, белые занавески, как крылья, трепетали от чьих-то бросаемых украдкой взглядов. Но он знал, кто пристально всматривается в него, и радовался в душе своей молодости, этим взгля­дам, жизни, которой никогда, думал, не будет конца. А вышло—конец из-за угла подкрался. Поглядел Оника в осколок зеркала и отшатнулся. Чужой, неизвестно откуда явившийся человек стоял перед ним. Есть люди, с кем сердце не чает завести дружбу. А с этим, что смотрит на него из зеркала из-под нависших косматых белых бровей, и знаться не хочется. А он все глядит, не спускает подернутых серым инеем глаз, и чует с тос­кой Оника, что от человека с седыми кустистыми бро­вями, сухой и желтой, как воск, кожей и тонкими, как лезвие, губами уже никуда и никогда ему не уйти. Тус­клый и вылинялый весь он; не спасают его и молодецкие усы. Да и они, как высыпанная у изгороди зола, линя­лые и серые.