Виктор Шевелов - Те, кого мы любим - живут

• Название: Те, кого мы любим - живут
• Автор: Виктор Шевелов
• Издательство: Картя Молдовеняскэ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

Книга включает лучшее произведение автора - роман "Те, кого мы любим, - живут", написанный в последние годы жизни, а также ряд повестей, рассказы для детей и юношества.

---

Мне вдруг стало стыдно. Стыдно от того, что гак просто и легко меня разгадала эта женщина. За окном громыхнул взрыв. Бомба легла неподалеку, что-то в доме треснуло и охнуло, из бревенчатых стен, будто выдутая кем-то изнутри, полетела густая пыль.

— Поди, и вправду, в погреб прятаться надо, — за­беспокоилась Варвара Александровна. — А то с немцем шутки плохи — долбанет, и поминай как звали.

Вечером Арина выговаривала мне: я бессердечен и жесток, самый первый деспот и мучитель; как смел так обойтись с нею? Ушел, вечность минула с тех пор, и я ничего не дал знать о себе. Передумала она все возмож­ное и невозможное и сделала вывод, что я ее просто не люблю. Но когда я сказал, что и меня одолевают сом­нения, она немедленно возразила: — Нет! — И тотчас опомнилась, со слезами в голосе добавила: — Я глупая. Я вообразила, что вы — это я, и поэтому так смело ска­зала — нет! Может, и правда все не так. И мне очень больно, и больно не оттого, что люблю я. Мне хочется любить вас для вас, а не для себя, и я была бы счастлива, если бы это вам доставило радость. Вы, если хотите, любите меня для себя, как вам вздумается, мне все равно, только бы вам было хорошо.

Внезапно я почувствовал, что намного старше Ари­ны. Она умеет только одно — радоваться солнцу, земле, людям — всему, что окружает ее. Я же научился осу­ждать это, видеть теневые стороны.

Ее глаза у моего лица. Она обхватила мою шею руками и заплакала.

— Я люблю вас. Вы даже не знаете, как мне хоро­шо. И пусть, пусть. Все пусть. То, что вы говорили о Волге, — это правда. Я эти дни все живо вспомнила. Это я ждала вас на берегу. Очень долго ждала. А вы только сегодня вернулись обратно. Но если бы еще надо было ждать вас сто лет, я все равно бы ждала. Я вас теперь никому не отдам и никуда не отпущу...

Мне торжественно вручили орден Красного Знаме­ни. Калитин расписал в газете, присвоил мне уйму до­бродетелей, о которых я смею только мечтать. «Это нужно, — уверяет он, — для пропаганды, примера, вдо­хновения. Представьте, каждый боец собьет самолет, немцы останутся без авиации». И я начинаю верить этой наивной логике, но в душе сгораю от стыда: мои солдаты, которые днюют и ночуют рядом со мной, и те смотрят на меня, как на чудо, а я в сущности ничем не отличаюсь от них. Самая счастливая, однако, в этот день Арина. Всем почтальонам из подразделений в пер­вую очередь вручена «моя» газета с рекомендацией обя­зательно прочесть. Даже Надю разожгла. «Вы мне на­чинаете нравиться, Метелин, — сказала она. — И бере­гитесь, если я окончательно уверюсь, что это так».

Еще недавно я брюзжал на службу ВНОС, тяготясь вторым эшелоном, но, честное слово, был неправ: с моим здоровьем лучшей службы не придумать. Даже орден и тот здесь больше значит, чем там, на первой линии огня. Звягинцев предложил меняться ролями.

— Тебе орден, а мне сегодня генерал перцу всыпал, паршивые пошли времена!

— Слышал. Но генерал, пожалуй, прав. Ты больше печешься о своей персоне, а клуб сплавил подчиненным, У тебя там, говорят, правит твой бездарный зам?

— Этот Дом офицеров, как хомут. Надоело.

— Подай рапорт, просись на передовую.

— Вот и я подумал: либо голова в кустах, либо грудь в крестах.

— Могу тебе помочь, — сказал я. — Сегодня буду на докладе у генерала и невзначай замечу — зачем, мол, столь опытного командира держат в тылу? Звягинцев, дескать, сам просится, жаждет острых ощущений.

— У тебя, я вижу, не все дома.

— Непременно скажу! Как не помочь приятелю?

Звягинцев покрутил пальцем у виска, показывая, что

я свихнулся.

— Нет уж, избавь.

— Жиром заплыли с Сосновым. Вас арканом не за­тащишь на передовую. Поди, еще рассуждаете: доста­точно говядины для окопов и без вас?!

— Зачем так грубо? Соснов неплохой парень. Зря на него зуб точишь. На его месте иной давно бы тебя подвел под монастырь. А он терпит. Из-за Арины извел­ся человек, смотреть на него жалко. Хочет тебя на ко­ленях просить отступиться от нее. Я ему, правда, ска­зал — напрасный труд! Метелин а слезами не пробьешь. Но он тоже не лаптем щи хлебает, в оба гляди — из-под носа уведет у тебя Арину.

— Эх, вы! — поморщился я. — Говорите о девушке, как о лошади. Она человек и вольна распоряжаться собою. Уважайте хотя бы это элементарное право чело­века. Соснов любит?! Собирается увести? Уводят скот...

— Не придирайся к грамматике, — сказал Звягин­цев.— Любовь не картошка, ее не выбросишь за окош­ко. С ней — как на колу сидеть, и без нее — как у голод­ного цыгана в животе. На своей шкуре испытал. Ничто так не доводит до отчаяния, как эта премерзкая штука. Поэтому молись богу, что у Соснова есть честь.

— У тебя своеобразное понятие о чести.

— Мое дело предупредить — ухо держи востро, а там хоть трава не расти.

Землянку сотрясли взрывы. На стол, топчан с на­ката посыпалась пыль. Толчки шли один за другим, от­куда-то из глубины, как по проводам, их чутко переда­вала земля.

— Фу, черт, что это? — забеспокоился, заерзал на стуле Звягинцев, бросился к двери.

Передовая гремела. Дело пахло порохом. Низиной, по оврагу Звягинцев пустился со всех ног к лесу.

С утра и в полдень было тихо, воздух дышал покоем и не предвещал ничего неожиданного. Кремлев отпро­сился у меня и увел Бугаева и Иванова к Варваре Александровне чинить крышу дома и пристройки-сарая. К обеду крыша рябила белыми заплатами.

— Мы тебе, мать, если захочешь, дом срубим, — хвастался с умыслом Бугаев. — За расчетом, конечно, после войны заедем.

— Молоком напоить напою. А спиртного не жди. И не намекай. Дуреет от него человек, — ответила Вар­вара Александровна.

Бугаев шепнул Пете:

— Дуралей, расхваливал! Скареда твоя старуха, вот кто! У нее зимой снегу не разживешься, — и повернулся к Варваре Александровне. — Я, мать, не сосунок, чтоб молоку радоваться. Это вон его, — указал он на Петю,— потчуй. У него свое еще не обсохло на губах, да ты при­бавишь кувшин, вот и будет целое ведро. Пусть сосет. Только ты бутылку с соской приспособь, чтоб удобней было.

— Не язви. Разобиделся! Припрятана у меня бутыл­ка самогона, зальешь тоску свою.

— Я, мать, тоску на крыше твоей разогнал малень­ко. Руки чесались по топору и пиле. Хоть и работал на тракторном, но сам из мастеровых, из плотников. А чар­ка, она солнечное сплетение взбадривает, по-ученому говоря. А по-простому — сосульки под ложечкой оттаи­вает.

— Лучше погляди, ладно ли твои помощники мас­терят? — посоветовала хозяйка. — Петя вон решето мне над головою тянет — одно латает, другое каблука­ми дырявит.

Бугаев оглянулся и немедленно прогнал Кремлева на землю. Досталось и угрюмому Иванову, находившемуся по-соседству.

— Зенки повылазили? Одно правите, в другом ме­сте срамите, — ворчал Бугаев. Руки его, как у хорошей швеи, работали легко, не дранку, а строку шили. — Оно, мать, вот так всегда, — поостыв, заметил он. — Кто как работает, так и воюет. Научились мы горы ворочать, а аккуратности нет. Потому и немца долго не одолеем, что на брюхо надеялись: выдюжим. Это раз. А во-вто­рых, в одном месте под дых даем ему на всю железку, а в другом—прорехи оставляем. Он, не будь дурак, из этих прорех, как саданет орехов, только зубы трещат. В общем горы ворочать умеем, а насчет аккуратности слабина.

Но подобревшему от работы и повеселевшему от обе­щанной бутылки самогона Бугаеву так и не удалось выпить в тот день. Севернее Васютников была прорва­на наша оборона. Широким рукавом потекли немцы в направлении железнодорожной магистрали — Погорело­го Городища, отсекая и оставляя у себя в тылу Васютники. Я позвонил в штаб армии. Начальник ПВО при­казал мне пост не снимать, держаться и вменил в обя­занность следить за артобстрелом: есть достоверные данные, что немцы применят газы; под Ржевом подобра­ны снаряды, начиненные ипритом.

— Вы мне приказываете брать ежа голыми рука­ми, — возразил я в телефонную трубку. — Обстановка такова...

— Какого еще, к черту, ежа? — не понял он. — Вы­полняйте!

Я молча положил трубку.

Васютники, видимо, не представляли для немцев особой ценности в военном отношении, и вначале они не обращали на этот пункт серьезного внимания: весь порыв устремили на Городище; сюда же бросили не­большую часть пехоты, и то скорее для внушения стра­ха, чем для активных операций. Но едва увяз здесь коготок, как немцы увидели для себя серьезную опас­ность и решили ликвидировать ее одним ударом. Они двинули танковую часть с заданием разутюжить Васютники. Пересеченный рельеф местности, овраги, пере­лески, болотистая речушка сковывали маневренность. Потеряв в первом же бою семь танков, немцы отказа­лись от своего замысла и стали цепь за цепью слать на Васютники пехоту.

Пост, на котором я находился, состоял из девяти человек, я был десятым, мой связной Петя Кремлев — одиннадцатым. Волею случая мы оказались выдвинуты­ми на самую переднюю линию, за нами в полутора ки­лометрах были Васютники, протянулся ряд окопов под­разделений, вынужденных сняться с передовой и в спеш­ке разместиться здесь: на улицах села и вдоль оврага рылись окопы. Но преимущество мое перед всеми состоя­ло в том, что немцы не могли с ходу пробиться к нам: на их пути была речушка с обрывистым берегом с одной стороны и топким, илистым — с другой. Нам открывался отличный обзор, мы же относительно были спрятаны, и главное — у нас были превосходно отрыты окопы и щели; из них, как из лисьей норы, надо было выку­ривать.